Карта потерлась, выцвела и читалась с трудом, к тому же Клод предупредил Ричарда, что дунайский бассейн претерпел значительные перемены во времена Ледникового периода, когда с Альп сошли огромные массы камней. Русло Дуная со всеми его протоками в эпоху плиоцена пролегало гораздо южнее, поэтому ориентироваться на указатели Риса, сделанные в Галактическом веке, не имело смысла. Однако же кое-какие параметры старой карты не утратили своей ценности на протяжении шести миллионов лет: к примеру, по долготе Высокой Цитадели (Гран-Баллон) и Риса, отмеченного на карте городом Нёрдлинген, можно было вычислить точное расстояние в километрах. Куда бы ни переместился Истрол, он неизбежно должен был пересечь меридиан Риса. Таким образом, Ричард по расплывчатому плексигласу определил, сколько им плыть: двести шестьдесят километров или три с половиной градуса восточной долготы от принятого за нулевой меридиана Высокой Цитадели.
В крепости фирвулагов Ричард ровно в полдень выставил свой наручный хронометр так, что квадрант отражал солнечные лучи точно под прямым углом. Каждый день они отмечали местное полуденное время, а разница между ним и показаниями хронометра давала им возможность определить долготу. Они были уверены, что, когда доплывут до нужного меридиана, им останется только двигаться на север — и они выйдут к могиле…
Наконец с передней лодки пришел сигнал причаливать к берегу.
— Видите небольшой распадок меж холмов? — окликнула Анжелику Фелиция. — Ричард, скорее всего, считает, что иначе нам никак туда не проникнуть.
Они быстро вытащили лодку на берег.
— Ну что, ребята, думаете, прибыли? — поинтересовалась Фелиция.
— Во всяком случае, где-то близко, — отозвался Ричард. — Полагаю, восхождение будет приятным. По моим подсчетам, до Риса километров тридцать, если двигаться прямо на север. С вершины одного из холмов мы непременно его увидим, ведь эта чертова яма в ширину около двадцати километров. Пока я буду выставлять квадрант по солнцу, вы бы похлопотали насчет обеда.
— Рыба есть, — Марта с гордостью подняла над головой серебристую связку. — Предоставим Ричарду заниматься его навигационной бодягой, а все остальные — на кухню! Мы с мадам почистим рыбу, а вы наберите кореньев.
Клод и Фелиция послушно отправились выполнять приказание.
В тенистом уголке на опушке леса развели огонь. Рядом журчал чистый ручеек, вырывавшийся из толщи известковых пород и уходящий в болотную трясину, над которой витали тучи желтых бабочек. Спустя четверть часа аппетитный запах защекотал ноздри копателей кореньев.
— Пошли, Клод. — Фелиция ополоснула в реке сеть с клубнями. — Этого нам хватит.
Палеонтолог стоял по колено в воде среди высоких камышей и прислушивался.
— Что за странный звук? Может, бобры?
Они побрели к берегу, где оставили свои башмаки. Обе пары были сдвинуты с места.
— Смотри, — сказал Клод, указывая на топкий ил.
— Детские следы! — воскликнула Фелиция. — Черт, неужели тут могут быть фирвулаги или ревуны?
Они поспешили к костру со своей добычей и рассказали об увиденном. Мадам настроила свои метафункции, но не обнаружила поблизости присутствия гуманоидов.
— Наверное, какое-то животное, — предположила она. — Может, медвежонок?
— В раннем плиоцене медведей не было, — возразил Клод. — Скорее… Впрочем, этот зверь слишком мал, чтобы причинить нам вред.
Подошедший Ричард запихнул в рюкзак карту, блокнот и квадрант.
— Клянусь всеми святыми, кратер где-то неподалеку. Завтра на рассвете, как пить дать, будем на месте.
— Садись, поешь, — сказала Марта. — Чувствуешь, какой божественный запах! Говорят, лососина — единственная рыба, не уступающая мясу по содержанию жиров и белков. — Она облизнулась и вдруг, подняв глаза, приглушенно крикнула остальным, сидящим у огня лицом к ней: — Не оборачивайтесь! Сзади вас дикий рамапитек.
— Не смей, Фелиция, — прошептал Клод, видя, как непроизвольно напряглись мышцы спортсменки. — Это вполне безобидные существа. Можете медленно повернуться.
— У него что-то в руках, — заметила Марта.
Маленькая, покрытая золотисто-коричневой шерстью обезьяна стояла неподалеку меж деревьев; на мордочке застыл страх, смешанный с отчаянной решимостью. Ростом рамапитек был примерно с шестилетнего ребенка; его ступни и кисти поражали своим сходством с человеческими. На вытянутых руках он держал два зеленовато-золотистых шишковатых плода. Под ошеломленными взглядами путешественников мартышка шагнула вперед, положила свою ношу на землю и отступила.
Клод очень осторожно поднялся на ноги. Маленькая обезьяна еще попятилась.
— Ну здравствуйте, миссис… как вас там? Что поделывают муж, детишки? Милости просим к нашему столу. Проголодались небось при такой-то засухе? Фрукты — это хорошо, но одними витаминами сыт не будешь. Мыши, белки да саранча — все перебрались повыше, так ведь? Шли бы и вы за ними.
Клод приблизился и взял подарок рамапитека. Интересно, что это за фрукты? Дыни, а может, папайя? Он отнес их к огню, затем выбрал двух самых больших лососей и завернул их в широкий, как слоновье ухо, лист. Положив рыбу на место плодов, старик вновь уселся у костра.
Самка рамапитека уставилась на сверток. Поразмыслив, протянула руку, дотронулась до сочащейся жиром рыбьей головы и пососала палец. Издав некий воркующий возглас, оттопырила верхнюю губу.
Фелиция улыбнулась в ответ и кинжалом разрезала плод пополам. От желтовато-розовой сочной мякоти исходил такой аромат, что у всех потекли слюнки. Фелиция положила в рот тоненький ломтик.
— Мммм!
Рама удовлетворенно хрюкнула. Затем схватила сверток с печеной рыбой, еще раз вывернула губы в улыбке и скрылась за деревьями.
— Привет Кинг-Конгу! — крикнула ей вслед девушка.
— Ты посмотри! — восхитился Ричард. — Соображает, чертовка!
— А ты думал! Они же наши прямые предки, — заметил Клод и вывалил на землю собранные коренья.
— Они нам прислуживали в Финии, — сообщила Марта. — Очень милые, чистоплотные существа. Немного застенчивые, правда, но такие отзывчивые, добросовестные.
— Как с ними обращались? — заинтересовался Клод. — Как с маленькими людьми?
— Да нет, не совсем. Они спали в хлеву, разделенном на стойла, и питались соломой. По природе они моногамны и живут семьями. Но есть в их общежитиях и одиночки для холостяков. Те, у кого нет детей, работают по двенадцать часов в сутки и домой возвращаются, только чтобы поесть и немного поспать. Матери нянчат малышей до трех лет, затем отдают их «тетям» — пожилым обезьянам, которые ведут себя ну прямо как классные дамы: играют с детишками, заботятся о них, когда родителей нет дома. Родители не очень охотно покидают своих малышей, но велению торквеса они подчиняются неукоснительно. К тому же, как мне объяснили их хозяева, рамапитеки и на воле используют систему наставничества. В результате дети вырастают самостоятельными и вполне приспособленными к жизни. Тану же держат их в повиновении с тех пор, как поселились на этой планете.
— Ну а язык? — расспрашивал Клод. — Могут обычные люди, такие, как ты, общаться с ними?
Марта покачала головой.
— Они отзываются на свои клички и понимают несколько простейших команд. Но главным средством общения с ними служит торквес, через который рамапитеки получают самые сложные задания, и точно так же, через цепочки боли-наслаждения, с ними рассчитываются за труды. Поэтому за ними не нужен постоянный, строгий надзор, по крайней мере в быту.
— Н-да, — усмехнулась мадам, — странно, до чего похожи и в то же время далеки они от нас. В неволе они живут не больше пятнадцати лет. А на свободе, наверное, еще меньше, ведь они так хрупки, беспомощны на вид. Удивительно, как их до сих пор не пожрали гиены, саблезубые кошки и прочие чудовища!
— Мозги иметь надо, — заключил Ричард. — Хотя бы как у нашей знакомой… Сегодня она накормит свою семью. На ее примере мы видели процесс естественного отбора в действии. Этой маленькой мартышке суждено выжить.
Фелиция покосилась на него и с издевкой произнесла:
— По-моему, у тебя с ней много общего… Так что прошу, капитан Блад, вкуси десерт своей прапрапрапрабабки!
Они двинулись в путь, оставив Дунай позади. Сентябрьское солнце палило нещадно: температура превышала сорок градусов, но организм уже привык к этому. Они уверенно ступали по выжженной траве, пробирались через густые заросли и русла пересохших ручьев. Ричард четко наметил цель: распадок меж двух длинных холмов, что маячили впереди на постепенно возвышающейся пустоши без единого клочка тени, без капли воды. На них были надеты только шорты, заплечные мешки да широкополые шляпы. Мадам передала по кругу драгоценный тюбик загарного крема. Ричард возглавлял шествие, Фелиция замыкала его, зорко следя за тем, чтобы их не выследили дикие звери. Посредине выступали Клод и мадам, поддерживая под руки Марту. От жары она очень ослабела, но не позволяла им замедлить шаг. Всех одолевало нетерпение, несмотря на то, что впереди до волнообразной линии горизонта простиралась лишь голая, знойная пустыня, а сверху давило бледно-желтое раскаленное небо.
Ближе к закату оно изменило оттенок на зеленоватый. Мадам усмотрела каменистую площадку в окружении огромных валунов и объявила привал: здесь каждый найдет себе уединенное местечко и сможет облегчиться. Обняв за плечи Марту, она отвела ее в сторонку, а когда они вернулись, лицо старухи было мрачнее тучи.
— Опять кровотечение открылось, — вполголоса объяснила она Клоду. — Может, переждем тут немного?.. Или соорудим носилки?
Решили в пользу носилок надо идти, пока не стемнело. Еще немного — и они достигнут вершины.
Они продолжали путь, уцепившись с четырех сторон за края походной койки, как делали и раньше. Марта лежала молча, до боли закусив губу; на щеках горели два ярко-розовых пятна — свидетельство испытываемого унижения. Небо теперь отливало ультрамарином, постепенно сгустившимся до индиго; проглянули первые звезды. Но видимость была хорошая, и они поднимались все выше и выше, приближаясь к распадку.
Наконец вскарабкались на гребень. Опустили носилки и помогли Марте встать, чтобы она могла вместе со всеми обозреть окрестности. Внизу километрах в пяти от них тянулась длинная живая изгородь, изгибаясь гигантской аркой и пропадая у горизонта. За ней в надвигающихся сумерках тускло поблескивала поверхность кратера.
Фелиция привстала на цыпочки, обхватив ладонями лицо Ричарда, и крепко поцеловала его в губы.
— Ах, чертов разбойник! Привел-таки, прямо в точку!
— Будь я проклят! — откликнулся пират.
— Нет, не будь! — Широкоскулое славянское лицо Клода светилось блаженной улыбкой.
— О мадам! — Из глаз Марты брызнули слезы. — Вот она, могила Корабля! Ну, теперь… теперь…
— Теперь пора устраиваться на ночлег, — невозмутимо закончила француженка. — Надо отдохнуть и набраться сил. Потому что завтра начинается большая работа.
На борту пятой машины они обнаружили скелет.
В отличие от остальных аппаратов, чьи люки плотно задраены, гробница Луганна открыта всем ветрам. За много веков дикие звери, птицы, насекомые обглодали тело дочиста. Фелиция, опередив всех, взлетела по трапу экзотической птицы. Ее торжествующий крик при виде останков героя сменился мучительным стоном, от которого у ее спутников волосы встали дыбом.
— Не-ет! На нем нет торквеса!
— Анжелика! — всполошился Клод. — Сделай что-нибудь, пока она там все не разворотила!
— Нет… торквеса!
Безумный вопль несся из чрева машины под аккомпанемент глухих ударов. Пока Ричард и Клод взбирались по шаткой лесенке, мадам встала под крылом и стиснула пальцами золотой обруч. Чтобы обуздать Фелицию, удержать от стихийного разрушительного порыва, нужна недюжинная принудительная сила. Подхлестнутые отчаянием и яростью латентные метафункции спортсменки балансировали на грани активности. Старуха чувствовала, как в ее умственных объятиях бьется вулканическое пламя; внутренний голос ее взывал:
Погоди! Погоди! Мы поищем вместе! Постой!
Фелиция так резко прекратила сопротивление, что мадам сама не устояла на ногах и едва не опрокинула Марту.
— О'кей! — крикнул сверху Ричард. — Я ее отключил ненадолго.
— Она ничего не сломала? — обеспокоенно спросила Марта, осторожно опустив мадам на землю.
— Да вроде нет. Марта, забирайся сюда, посмотри сама эту хреновину! Ни в сказке сказать!
Фелиция лежала в углу салона общей площадью примерно три на шесть метров. В приступе бессильного гнева она вдавила череп Луганна в приборной щиток. Но прочный шлем, а также слой пыли, помета и прочих органических отложений помешали нанести древней реликвии серьезные повреждения. Клод встал на четвереньки и водрузил череп туда, где ему положено быть, затем, не поднимаясь, принялся изучать представшую его взору картину.
Усыпанный драгоценными каменьями и подбитый золотом доспех был так пропылен и загажен, что кости стали неотличимы от стеклянных граней. Хрустальный шлем, увенчанный изваянием геральдического животного, представлял собой шедевр ремесленного искусства — трудно было поверить, что такая драгоценность всего лишь служила утилитарной цели отражения фотонных лучей. Клод осторожно приподнял забрало, расстегнул латный воротник и откидные нащечники. В черепе Луганна зияла огромная, совершенно круглая дыра от снаряда, прошедшего навылет на уровне глазной впадины.
— Стало быть, легенды не врут, — пробормотал старик.
Он не удержался от соблазна и обследовал череп, пытаясь обнаружить отличия от человеческого. Они были почти несущественны: всего тридцать зубов, черепная коробка гораздо длиннее, массивнее да еще несколько нетипичных сочленений и отверстий — вот, пожалуй, и все.
Ричард озирался вокруг, отмечая взглядом множество осиных гнезд, попорченную обшивку, оголенную металлокерамическую изоляцию некогда роскошного приборного отсека. В одном из шкафчиков даже обнаружился омшаник.
— Нет, молитвы тут не помогут. Эту развалину нам не поднять, придется перейти в другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65