Наступила тишина. Я спустился по лестнице в расположенную в цокольном этаже кухню, и служанка любезно угостила нас хлебом и сыром. Прислуга сгрудилась у стола, точно стая испуганных мышей, ожидая исхода разразившегося наверху шторма. Мы задремали от усталости.
Перед рассветом нас разбудила горничная.
– Госпожа желает вас видеть, – прошептала она.
Нас провели на второй этаж. В ответ на стук девушки раздался голос Жозефины:
– Войдите!
В ее тоне впервые появились легкомысленные нотки.
Мы вошли и увидели, что победитель Абукира и его вновь обретенная верная женушка лежат бок о бок на кровати, укрытые до подбородков покрывалами, и оба выглядят довольными, как кошки, объевшиеся сметаны.
– Боже правый, Гейдж, – приветствовал меня Наполеон. – Вы по-прежнему живы? Если бы мои солдаты обладали вашей живучестью, я завоевал бы целый мир.
– Мы лишь хотим спасти вас, генерал.
– Силано сказал, что зарыл вас в песок, оставив умирать под палящим солнцем. А моя жена поведала мне историю вашего знакомства.
– Генерал, мы стараемся лишь ради вашего блага, ради блага Франции.
– Вы стараетесь заполучить книгу. Как и все мы. Но никто не может прочесть ее.
– Мы можем.
– Благодаря тому, что вы зафиксировали письмена, которые сами же помогали уничтожить. Я восхищен вашими талантами. Что ж, утро вечера мудренее, и я убедился в том, что ваша долгая ночь породила одно доброе дело. Вы помогли мне помириться с Жозефиной, поэтому я пребываю в великодушном настроении.
Я взбодрился. Возможно, наш замысел сработает. Мой взгляд скользнул по комнате в поисках книги.
С лестницы донеслись тяжелые шаги, и я обернулся. Наверх поднималась группа жандармов. Когда я повернулся обратно, Наполеон держал наготове пистолет.
– Она убедила меня не убивать вас сразу, а заключить пока в тюрьму Тампль. Ваша казнь подождет до суда, который вынесет вам приговор за убийство шлюхи. – Он улыбнулся. – Должен признать, что моя Жозефина неутомимо защищала вас. – Он показал на Астизу. – Что же касается вашей судьбы, то для начала горничные моей супруги разденут вас в ее гардеробной. А потом мои секретари скопируют ключевой текст с вашей спины.
ГЛАВА 27
По злой иронии судьбы нас заключили в «храм», или Тампль, изначально принадлежавший рыцарям-тамплиерам, в его темницах после революции содержали до казни короля Людовика XVI и Марию Антуанетту, и, наконец, там безуспешно пытались удержать Сиднея Смита. Этот английский капитан, чья изобретательность определенно пришлась мне по сердцу, сбежал оттуда через тюремные окна благодаря участию одной дамы. И вот спустя полтора года в башне Тампль предоставили временное жилье и нам с Астизой, а нашим личным сторожем назначили тучного и жирного, раболепно исполнительного и глупого, но на редкость любопытного тюремщика Жака Бонифация, который в свое время усиленно пичкал сэра Сиднея легендами о вышеупомянутых рыцарях.
Нас доставили туда в железном тюремном фургоне, и мы удрученно взирали на парижские улицы через прутья решетки. Город выглядел по-ноябрьски мрачным, под серыми небесами сновали встревоженные горожане. На нас тоже поглядывали в ответ, как на диковинных животных, и это был досадно тягостный вариант знакомства Астизы с великим городом. Все здесь казалось ей чуждым: высокие шпили готических кафедральных соборов, шумный гомон торговцев кожей, тканями и фруктами, неблагозвучный хор, складывающийся из лошадиного ржания, грохота телег и выкриков уличных разносчиков, а также бесстыдство закутанных в меха и бархат женщин, стратегически выставлявших напоказ пышные груди и стройные ножки. Оскорбленная тем, что ее раздели для того, чтобы скопировать тайные письмена, она замкнулась в себе и молчала. Когда фургон проехал вдоль внешней стены этой отлично укрепленной крепости и оказался в промозглом и лишенном растительности внутреннем дворе, я мрачно бросил взор на ворота, отгораживающие нас от остального мира. Через их чугунные прутья нас разглядывали люди, всегда готовые порадоваться тому, что кому-то повезло еще меньше, чем им, и я вздрогнул, мельком заметив одну ярко-рыжую кудрявую шевелюру, знакомую, как арендная плата, и отвратительную, как нежеланное воспоминание. Не привиделась ли она мне? Ну конечно, у меня просто разыгралось воображение.
Тюрьма Тампль, построенная в тринадцатом веке, представляла собой тесную и невзрачную башню с островерхой крышей, вздымавшуюся на высоту пары сотен футов, кельи этой обители освещались узкими зарешеченными окнами. Они выходили в центральный атриум, на внутренние галереи винтовых лестниц, опоясывающих стены башни. Судя по всему, период террора прошел весьма успешно, поскольку тюремные камеры в основном пустовали. Всех их роялистских обитателей уже гильотинировали.
Что до условий существования в этом узилище, то мне доводилось бывать и в худших. Нам с Астизой разрешали гулять вдоль парапета, тянущегося по краю крыши – он находился на такой высоте, что не стоило даже пытаться спрыгнуть или спуститься вниз, – а кормежка казалась значительно приличнее той, что мне пришлось отведать в некоторых постоялых дворах по дороге в Иерусалим. В конце концов, мы ведь находились во Франции. Если забыть о том, что мы сидели за крепкими засовами, а Бонапарт и Силано, похоже, вознамерились завладеть миром, то я мог бы вполне насладиться подобным отдыхом. Ничто так не помогает оценить достоинства спокойного дневного сна, как бесконечные поиски сокровищ, древних легенд и военные сражения.
Но Книга Тота продолжала волновать наши умы, а словоохотливый Бонифаций с удовольствием делился с нами рассказами о многочисленных махинациях и кознях, связанных с ведущимися войнами или городскими беспорядками. Интриги и заговоры пеклись как блины, каждая политическая клика искала надежную «шпагу» для обеспечения военной мощи, необходимой для правительственного переворота. Состав пятерки директоров исполнительной Директории постоянно обновлялся по решению двух законодательных палат. Совет старейшин и Совет пятисот превратились в сборища охрипших и напыщенных спорщиков, облаченных в римские мантии, но бесстыдно бравших взятки и державших наготове оркестр для прославления их законодательных проектов в патриотических песнях. Экономика пребывала в разрухе, армия нищенствовала, не получая содержания, половину западной Франции охватили мятежи, подпитываемые британским золотом, а большинство генералов косило одним глазом на поле боя, а другим – на политическую ситуацию в Париже.
– Нам нужен сильный лидер, – заявил наш тюремщик. – Всех уже тошнит от демократии. Вам повезло, Гейдж, что вы сидите здесь, отгороженные от всей этой ужасной неразберихи. Выходя в город, я никогда не чувствую себя в безопасности.
– Сочувствую.
– Однако люди не хотят диктатора. Мало кому хочется и возвращения короля. Мы должны сохранить республику, но можно ли вообще удержать в узде наших норовистых законодателей? Это все равно что пытаться управлять парижскими уличными котами. Нам необходима мудрость Соломона.
– Да уж, не помешала бы.
Мы ужинали в моей камере. Точно так же Бонифаций вел себя прежде и со Смитом, скучая без приятельских разговоров. Его общество, по-видимому, составляло часть нашей пытки, но я проникся к нему своеобразной симпатией. Он проявлял к заключенным больше терпимости, чем хозяева порой проявляют к гостям, и относился к нам с большой заботой.
Его доброжелательность только усиливалась благодаря неизменно очаровательной внешности Астизы и тому, что сам я, безусловно, был на редкость приятным собеседником.
– Бонапарт желает стать новым Джорджем Вашингтоном, вынужденным принять на себя управление страной, – кивнув головой, заметил наш сотрапезник, – но ему не хватает основательности и сдержанности. Да, я много читал про Вашингтона, и его стоическая умеренность делает честь вашей молодой нации. А этот корсиканец прибыл сюда, рассчитывая, что волна восторженной массовой популярности вознесет его прямо в Директорию, но там ему оказали холодный прием. Чего ради он самовольно вернулся из Египта? Вы читали «Вестник»?
– Если вы помните, месье Бонифаций, мы никуда не выходим из этой башни, – мягко сказала Астиза.
– Ну да, конечно. Ох, как же смело эта газета осудила Египетскую кампанию! Сделала ее предметом насмешек! Неуправляемая армия! Бесполезная гибель солдат при осаде Акры! Причем унижению Бонапарта способствовал мой недавний подопечный, Сидней Смит. Наши газеты ведь являются рупором законодательной власти, как вы понимаете. И она обвиняет Наполеона в куче смертных грехов.
Тальма говорил мне, что враждебной прессы Бонапарт боялся больше, чем штыков. Но никто не знал, что у Бонапарта теперь имелась книга, а Силано вновь располагал всем необходимым для ее прочтения. Зря, конечно, мы доверились лукавой изменнице Жозефине. Эта женщина могла бы соблазнить и папу римского и в итоге довести его до нищенства.
Спросив Бонифация о построивших эту крепость рыцарях-тамплиерах, я словно открыл затвор некоего шлюза. На нас обрушился бурный поток фактов и версий.
– Здесь распоряжался их магистр, сам Жак де Моле, которого потом подвергли страшным пыткам. А известно ли вам, молодежь, что тут полно призраков, да-да, я слышал, как ужасно завывают они в зимнюю непогоду. Тамплиеров прижигали раскаленным железом и всячески пытали, вынуждая признаться в самых отвратительных грехах и поклонении дьяволу, а потом отправляли на костер. Однако куда подевались их сокровища? Предполагалось, что ими будут набиты кельи, в которых вы нынче сидите, однако, когда французский король явился, чтобы прибрать их к рукам, то ничегошеньки не нашел. В чем же заключался легендарный источник могущества тамплиеров? Де Моле не проронил ни слова, разве что позволил себе высказаться, взойдя на костер. Тогда-то он и напророчил, что король и папа не переживут его и на год. Как же запаниковала толпа зевак, услышав его предсказание! И ведь оно сбылось! Да, тамплиеры были не простыми воинствующими монахами, приятель, они владели тайнами магии. Вероятно, нашли в Иерусалиме священный Грааль, позволивший им овладеть необыкновенными силами.
– Представляю, что будет, если эти силы вновь откроются, – пробурчала Астиза.
– Да уж, тогда вояка вроде Бонапарта мгновенно пролез бы к власти. Тогда, доложу я вам, мы дождались бы серьезных перемен, да только неизвестно, к лучшему или к худшему.
– В худшем случае нас наконец осудят?
– Нет. Вас просто гильотинируют.
Он пожал плечами в типичной для французов манере.
Любопытного тюремщика очень заинтересовала история наших приключений, которую мы предусмотрительно отредактировали. Неужели мы побывали внутри Великой пирамиды? О да. Но там нечего смотреть.
И на Храмовой горе в Иерусалиме?
Теперь там высится мусульманская святыня, а христианам вход запрещен.
А верно ли говорят, что в азиатских пустынях есть затерянные в древности города?
Уж если они затерялись в древности, то как мы могли найти их?
Древние люди не смогли бы возвести такие гигантские памятники, если бы не обладали удивительными тайными знаниями, упорствовал Бонифаций. Тысячи лет назад жрецы спрятали магические знания. А наш механистичный и циничный век ограничен знаниями современных открытий, они уже никого не удивляют. Наука погубила таинства, а рационализм растоптал чудеса. Не осталось больше ничего похожего на Египет!
– А что, если они вновь открылись… – соблазнительно произнес я.
– Вам что-то известно, американец? Да-да, не мотайте головой! Вы что-то знаете, и, уж поверьте, Бонифаций сумеет выпытать это у вас!
Двадцать шестого октября наш тюремщик принес потрясающую новость. Люсьена Бонапарта, двадцатичетырехлетнего парня, только что выбрали председателем Совета пятисот.
Я знал, что Люсьен усердно трудился на благо своего брата в Париже задолго до того, как Наполеон вернулся из Египта. Он считался одаренным политиком. Но не рановато ли его выбрали председателем столь влиятельного совета Франции?
– Мне казалось, что на такой пост могут избираться только люди, достигшие тридцати лет.
– Потому-то весь Париж и гудит как рассерженный улей! Он наверняка солгал ради соблюдения правил Конституции, но его вранье шито белыми нитками. Однако же его все равно выбрали! Тут явно приложил руку его братец Наполеон. Депутаты то ли запуганы, то ли околдованы.
Следующая новость оказалась еще более интригующей. Члены Директории, еще недавно пренебрежительно относившиеся к Бонапарту, устроили торжественный прием в его честь. Неужели общественное мнение изменилось, а нашему генералу удалось переманить городских политиков на свою сторону?
Девятого ноября – восемнадцатого брюмера по новому революционному календарю – Бонифаций пришел к нам с выпученными глазами. Любознательный тюремщик стал нашей ходячей газетой.
– Невероятно! – воскликнул он. – Похоже, наши законодатели околдованы Месмером! Нынче в половине четвертого утра членов Совета старейшин вытащили из постелей и, окружив конницей, согнали этих сонных законодателей в Тюильрийский дворец, где они вотировали декрет о перенесении заседаний Советов из города в деревеньку Сен-Клу. Безумное решение: это же лишает их поддержки народа. Но они дали добровольное согласие, и за ними последуют члены Совета пятисот! Полное замешательство, все просто теряются в догадках. Но парижане затаили дыхание, узнав еще более поразительную новость.
– Какую же?
– Наполеону поручили командовать всеми столичными военными силами, сняв с этого поста генерала Моро! И сейчас часть отрядов гарнизона движется к Сен-Клу. Остальные дежурят в городе. Штыки сверкают повсюду.
– Он стал командующим гарнизона? Это же около десяти тысяч солдат. Ведь раньше парижские войска держали под контролем всех, включая и Бонапарта.
– Вот именно. Не понимаю, как законодатели допустили его к власти? Происходит нечто странное, что-то вынудило их отказаться от решений, принятых ими совсем недавно, всего пару дней назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54