Красный камешек, взмыв по дуге, улетел за границу кобальтовой синевы, отмечающую начало морских глубин. Раздался тихий всплеск, и перстень исчез.
С облегчением вздохнув, я поплыл к берегу.
Мириам я нашел в городском госпитале, переполненном новыми ранеными. Простыни окрасились красными пятнами, в ванночках плескалась розовая вода. В медных тазах алели куски ампутированных конечностей. Громко жужжали пирующие мухи, а в больничном воздухе стоял запах не только крови, но и гниющей, омертвевшей плоти, щелока и угольного дыма от жаровен, где прокаливались перед операциями хирургические инструменты. Время от времени стоны раненых прорезались мучительными криками.
Здание госпиталя еще потряхивало от затянувшейся артиллерийской стрельбы. Как предсказал Смит, Наполеон, видимо, решил истратить все боеприпасы, изливая в последнем сражении горькое разочарование из-за сорванных планов. Возможно, он надеялся просто сровнять с землей все то, что ему не удалось завоевать. На столах подвывали хирургические пилы. Обваливающаяся с потолка штукатурка засыпала глаза раненым.
Мириам, с облегчением увидел, ухаживала за братом. Побледневший Иерихон лежал с перебинтованной грудью, на бинтах проступили красные пятна. Но сознание его оставалось ясным, так что он смерил меня скептическим взглядом, когда я подошел к его лежанке.
– Опять никому не удалось пристрелить вас?
– Я убил того негодяя, который пытался пристрелить тебя, Иерихон, – вяло произнес я, испытывая странное безразличие. – Мы удержали башню. Ты, я, Мириам, все мы. Мы отстояли город.
– А где, черт возьми, вас столько времени носило?
– Это долгая история. Помните наши поиски в Иерусалиме? Я завершил их.
Брат и сестра уставились на меня, одновременно выдохнув.
– Нашли сокровище?
– Вроде того.
Сунув руку за пазуху, я извлек золотой цилиндр. Конечно, он погнулся и был почти пробит в том месте, где в него попал шомпол. На моей груди темнел кровоподтек размером с тарелку. Но обе части книжного футляра и мое собственное тело в общем уцелели. Мои друзья изумленно рассматривали блестящий металл, который я заслонил от взглядов остальных обитателей госпиталя.
– Он достаточно тяжел, Иерихон. Достаточно ценен для того, чтобы построить пару таких домов и кузниц, которые тебе пришлось бросить в Иерусалиме. Когда закончится война, ты станешь богатым человеком.
– Я?
– Я отдам его тебе. Мне сокровища приносят только неудачи. Однако я намерен оставить у себя книгу, что лежит внутри. Не могу прочитать ни слова, но, видимо, я становлюсь сентиментальным.
– Вы отдадите мне все это золото?
– Вам с Мириам.
Теперь он нахмурился.
– И что, вы надеетесь, что этим сможете расплатиться со мной?
– Расплатиться?
– За то, что разрушили нашу жизнь, лишили нас дома и дохода, а мою сестру – девственности?
– Это не плата! О господи, она не была… – У меня хватило ума не заканчивать. – Речь идет не о плате и даже не о благодарности. А только о справедливости. Вы окажете мне услугу, если примете его в качестве подарка.
– Вы соблазнили ее, овладели ею, сбежали, не попрощавшись, а теперь явились болтать о справедливости? – Бросая мне обвинения, он все больше распалялся. – Да я плюю на ваш подарок.
Очевидно, он не понял.
– Значит, ты плюешь на смиренные извинения твоего будущего зятя?
– Что? – воскликнули они хором.
Мириам с изумлением взглянула на меня.
– Мне ужасно жаль, что пришлось, ничего толком не объяснив, покинуть вас обоих и пуститься на две недели в опасный поход, – продолжил я. – Я понимаю, что мое поведение могло показаться черной неблагодарностью. Но у меня появился шанс довести до конца очень важные поиски, и я сделал это и вдобавок уберег драгоценный трофей от французов, которые могли воспользоваться им в дурных целях. Теперь им никогда не заполучить эту книгу, ведь даже если они прорвутся в город, я смогу отправить ее в безопасное место на кораблях Смита. Мне удалось завершить начатое нами дело и вернуться, чтобы закончить все остальное. Я хочу жениться на твоей сестре, Иерихон. С твоего благословения.
На его задумчивом лице отразилось недоверие.
– Вы что, окончательно свихнулись?
– Никогда в жизни я еще не был столь здравомыслящим.
Я осознал всю оправданность такого решения. Кто-то из богов указал мне благоразумный путь, лишив меня Астизы. Наше общение сулило обоим смертельные опасности, и этой несчастной египтянке будет куда лучше без меня. Мое сердце, наверное, не перенесло бы очередной ее потери. А здесь меня ждала милая Мириам, которой хватило мужества, защищая брата, схватить пистолет и снести французу половину головы, но тем не менее эта добрая женщина являла собой образец добропорядочности и спокойствия. И именно такое сокровище я обрел в Святой земле, а не ошеломительную в своей непонятности книгу! Итак, я готов жениться на добродетельной красивой девушке, остепениться и забыть мучительную привязанность к Астизе и еще навеки покончить с военными баталиями и Наполеоном. Я мысленно одобрил свое решение.
– Но как же Астиза? – удивленно спросила Мириам.
– Я не собираюсь лгать вам. Я полюбил ее. И эта любовь по-прежнему жива во мне. Но Астиза исчезла, Мириам. Я освободил ее, как уже делал это раньше, и точно так же, как раньше, опять потерял ее. В этой жизни мне многое непонятно, но, очевидно, нам почему-то не суждено быть вместе. Последние несколько часов этой адской битвы открыли мне глаза на многие важные вещи. Во-первых, я понял, как сильно полюбил тебя, какая ты замечательная девушка и как много доброго, я надеюсь, смогу тебе дать. Иерихон, мне хочется, чтобы мы стали почтенным мирным семейством. Я прошу твоего благословения.
Он долго смотрел на меня с непроницаемым загадочным выражением. Потом черты его лица исказила странная гримаса.
– Иерихон?
Лицо его сморщилось, но не от боли – он вдруг расхохотался. Он так зашелся от смеха, что слезы потекли по его прокопченным щекам, и вскоре Мириам тоже начала смеяться, поглядывая на меня с выражением, подозрительно близким к жалости.
Что же их так развеселило?
– Моего благословения! – хрипло воскликнул он, продолжая смеяться. – Даже если бы я захотел, то не смог бы дать его вам!
Видимо, в этот момент дырка в плече напомнила о себе, и он поморщился.
– Но я исправился, вы же понимаете…
– Итан. – Мириам взяла меня за руку. – Неужели вы думаете, что в мире ничего не происходит, пока вы блуждаете в поисках приключений?
– Да нет, конечно происходит.
Смущение все больше охватывало меня.
Овладев собой, Иерихон тяжело вздохнул и хрипло произнес:
– Гейдж, ваш хронометр сломался, поэтому вам не удалось определить нужный момент времени.
– Да о чем вы говорите? – Я перевел взгляд с брата на сестру. – Неужели мне нужно дождаться окончания войны?
– Итан, – со вздохом произнесла Мириам. – Вы помните, где оставили меня, отправившись искать Астизу?
– Здесь, в Акре, в одном доме…
– В доме одного лекаря. И он работает в этом госпитале. – Ее приветливый взгляд смотрел куда-то мимо меня. – Тем утром, вернувшись домой, чтобы немного передохнуть, этот человек нашел меня всю в слезах. Да, я в полном отчаянии оплакивала свою судьбу.
Я медленно повернулся. За мной стоял знакомый уже левантийский лекарь, темноволосый молодой красавец, имевший, несмотря на окровавленные руки, гораздо более достойный вид по сравнению с никчемным игроком вроде меня. Клянусь карьерой Джона Адамса, опять я оказался шутом гороховым! Цыганка Сарилла, гадая как-то мне на картах Таро, выложила передо мной шута и сразу поняла, какова моя сущность.
– Итан, познакомься с моим женихом.
– Доктор Хирам Завани к вашим услугам, господин Гейдж, – произнес этот мужчина с тем прекрасным произношением образованных людей, которому я неизменно завидовал. Благодаря ему они всегда выглядят втройне умнее вас, даже если ума у них не больше, чем у рабочей лошадки. – Хаим Фархи сказал, что вы не такой мошенник, каким кажетесь.
– Доктор Завани сделал из меня почтенную женщину, Итан. Я обманывала сама себя, размышляя о своих желаниях и потребностях.
– Именно такой мужчина и нужен моей сестре, – вставил Иерихон. – И вы, как никто другой, способны это понять. Но именно благодаря вам они теперь вместе! При всей бестолковости и легкомысленности вашей натуры, Итан Гейдж, вам удалось-таки сделать хоть что-то хорошее.
Они улыбнулись, а я раздумывал, следует ли мне обидеться на его слова или воспринять их как похвалу.
– Но…
Мне хотелось сказать, что она ведь любит меня и что, конечно же, ей следовало запастись терпением, пока я, имея сердечную склонность к двум женщинам, разберусь в своих привязанностях и выберу одну из них…
В общем, за один неполный день я потерял обеих красоток. А заодно лишился рубинового перстня и золотого цилиндра.
Ладно, возможно, не стоит спешить с выводами.
Все-таки сложившаяся ситуация сулила мне новую свободу. Я не посещал приличных борделей с тех самых пор, как бежал из Парижа, и вот жизнь сделала поворот и у меня появился шанс вновь стать свободным холостяком. Испытал ли я унижение? Да. Но не принесет ли оно облегчение? И я с удивлением осознал, насколько оно велико. «Просто удивительно, какие фортели порой выкидывает жизнь, – как-то сказал мне Смит. – Одиночество удручает? Бывает и так. Но благодаря ему вы избавляетесь и от множества докучных обязательств».
Я сяду на корабль и преспокойненько отправлюсь на родину, отдам эту мудреную книгу в библиотеку Филадельфии, и пусть там завзятые умники чешут в затылках, разбираясь в ней, а сам я вернусь к нормальной жизни. Возможно, Джону Астору опять понадобится помощник в пушной фактории. На болотах Виргинии, вне поля зрения добропорядочных американцев, уже росла новая столица. Вероятно, скоро там образуется тот самый притон, где будут в чести имеющиеся у меня склонности к предприимчивости, рискованным аферам и хитроумным сделкам.
– Примите мои поздравления, – проскрипел я.
– Нужно бы врезать вам как следует, – с усмешкой бросил Иерихон. – Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, я просто позволю вам оказать нам помощь – заложить эту штуковину. – И он заговорщицки подмигнул Завани, показав на золотой цилиндр.
На следующий день, истратив основную часть боеприпасов в ходе заключительной яростной бомбардировки, не изменившей, однако, положение дел, французы начали готовиться к отступлению. Бонапарт рассчитывал на наступательный порыв. Если ему не удалось прорваться в город и застать противника врасплох, численное превосходство не принесло пользы. Акра дала ему отпор. Наполеону оставалось лишь вернуться в Египет и заявить об одержанных победах, умолчав о понесенных потерях и неудачах.
Я следил в подзорную трубу за бесславным уходом французов. Сотни не способных самостоятельно передвигаться больных и раненых ехали на телегах или вяло горбились на лошадях. Дальнейшая осада могла только усугубить их положение, и я заметил, что даже сам Бонапарт вел под уздцы лошадь, на которой сидел перевязанный солдат. Они сожгли все те запасы, что не смогли унести с собой, майский денек омрачили огромные столбы дыма, относимого ветром к мостам через Нааман и Кишон. Французы испытывали столь острую нехватку в упряжном скоте и запасах фуража, что бросили даже пару десятков пушек. За основной войсковой колонной следовали толпы евреев, христиан и монофиситов, примкнувших к французам в надежде на освобождение от мусульман. Они рыдали, как брошенные дети, поскольку теперь могли ожидать лишь беспощадной расправы Джеззара.
Отступая по прибрежным районам, французы мстительно сжигали все фермы и деревни, чтобы замедлить преследование, которое никем не задумывалось. Наш еще не пришедший в себя гарнизон и подумать не мог ни о какой погоне. Осада города продолжалась шестьдесят два дня, с 19 марта по 21 мая. Обе стороны понесли тяжелые потери. Чума, поразившая армию Наполеона, проникла и за городские стены, и первоочередной заботой было очистить улицы и дома от покойников. На Акру нахлынула жара, и трупы начали смердеть.
Я жил в усталом оцепенении. Астиза вновь пропала, сохранил ли ей жизнь Силано? Я вложил книгу в кожаный ранец и спрятал ее в комнате купеческого постоялого двора Хан эль-Шуарда, но мог бы поспорить, что никто не позарился бы на нее даже на центральном рынке, настолько бессмысленными выглядели содержавшиеся в ней закорючки. Постепенно до нас доходили слухи о продолжении отступления Наполеона. Через неделю после ухода из-под стен Акры он покинул Яффу, завоеванную такой ужасной ценой. В безнадежных случаях заразившимся чумой солдатам давали опиум и отраву, ускоряя их кончину, чтобы они не попали в руки мстительных отрядов самаритян из Наблуса. Потерпевшие поражение полки дотащились до границы Египта и второго июня, шатаясь от усталости, вошли в Эль-Ариш, там немного отдохнули, освежили силы городского гарнизона, а потом основная часть войска направилась в сторону Каира. Термометр, положенный на песок в этих пустынях, показывал 56 градусов по Цельсию. Добравшимся до нильских вод французам дали передохнуть и привести себя в порядок: Наполеон не мог допустить, чтобы они выглядели как разгромленная армия. Четырнадцатого июня он вновь вступил в Каир под флагами захваченных городов, заявляя об окончании победного похода, хотя эти заявления имели горький привкус. Я узнал, что осколок турецкого снаряда раздробил руку одноногому артиллерийскому генералу Луи Каффарелли, и он умер от заражения крови под стенами Акры, а физика Этьенна Луи Малюса, заболевшего чумой, оставили в Яффе; Монж и его друг химик Бертолле оба долго мучились от дизентерии, и их везли на повозках вместе с остальными больными. Рискованный поход Наполеона обернулся несчастьем для многих моих знакомых.
Смиту между тем не терпелось окончательно уничтожить заклятого врага. Турецкое подкрепление из Константинополя слишком запоздало, чтобы помочь Акре, но в начале июля их флот все-таки прибыл, доставив на своих бортах двенадцатитысячное оттоманское войско, готовое идти к Абукиру и отвоевать Египет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54