– Здесь нечем дышать, да и жара, как в парилке.
Факельный дым действительно был довольно едок.
Жомар, развернув свою мерную ленту, заявил, что длина этой галереи составляет около сорока семи метров, но ее назначение оставалось неясным. Когда подъем закончился, нам вновь пришлось согнуться, чтобы пройти по горизонтальному участку. В конце концов мы попали в самый большой зал, поднимавшийся на треть высоты самой пирамиды.
Погребальная камера царя представляла собой простое прямоугольное помещение, отделанное колоссальными блоками из красного гранита. И вновь его простота выглядела весьма странной. Лишенные каких-либо украшений пол и стены завершались ровным потолком. Там не оказалось ни священной книги, ни божества с птичьей головой. Лишь в дальнем конце маячил незакрытый саркофаг из черного гранита, такой же пустой, как весь зал. Размеры его составляли около семи футов в длину, три с половиной в ширину и три фута в высоту, и, следовательно, он был слишком велик для того узкого последнего участка, по которому мы проползли; должно быть, его притащили сюда до завершения строительства. Наполеон, впервые проявив настоящую заинтересованность, тщательно осмотрел пустой гроб.
– Как они посмели опустошить его? – возмутился он.
– Размеры этого зала также весьма интересны, генерал, – сказал Жомар. – Я намерил тридцать четыре фута в длину и семнадцать футов в ширину. Пол этого помещения представляет двойной квадрат.
– Подумать только, – брякнул я, не сумев скрыть явной насмешки.
– Он хотел сказать, что длина зала в два раза больше его ширины, – пояснил Монж. – Пифагор и великие греческие архитекторы отмечали гармоничные размеры такого идеального прямоугольника.
– А высота зала равна половине длины его диагонали, – добавил Жомар, – что составляет девятнадцать футов. Гейдж, помогите-ка мне, и я покажу вам еще кое-что. Держите конец ленты в этом углу.
Я выполнил его поручение. Жомар протянул рулетку наискосок к середине противоположной стены, потом, велев мне оставаться в углу, отмерил замеченную им длину вдоль моей стены.
– Ну вот! – воскликнул он, и эхо разнесло по комнате его торжествующее восклицание.
Опять-таки я не выразил ожидаемого восхищения.
– Разве вы не понимаете, что получилось? Мы же именно об этом говорили на вершине пирамиды! Золотое число, или золотое сечение!
Тогда я понял, что он имеет в виду. Если разделить это помещение на два квадрата, измерить диагональ одного из них и отложить эту величину по длинной стороне комнаты, то отношение этой длины к оставшейся части составит волшебное, по общепринятому мнению, число – 1,618.
– Вы подразумеваете, что в размерах этого зала, как и в самой пирамиде, отражены числа Фибоначчи? – как можно небрежнее уточнил я.
Монж вытаращил глаза.
– Числа Фибоначчи? Гейдж, я даже не предполагал, что вы так глубоко знаете математику.
– Ну что вы, просто странствия по миру многому учат нас.
– И какова же практическая польза этих размеров? – спросил Наполеон.
– Они отражают фундаментальные естественные пропорции, – рискнул заметить я.
– И они представляют основные единицы измерений, бытовавшие в древнем Египетском царстве, – добавил Жомар. – В длине и пропорциях этого сооружения, на мой взгляд, они отталкивались от старинной локтевой системы, так же как мы, к примеру, спроектировали бы музей в метрической системе.
– Интересно, – заметил наш генерал. – И все-таки такое громадное строительство… Загадка какая-то. Или это своего рода линза, подобная оптическим линзам для фокусировки света?
– Вы просто читаете мои мысли! – воскликнул Жомар. – Любая мысль здесь, любая задуманная идея, видимо, усиливается размерами этой пирамиды. Вот послушайте.
Он тихо загудел, потом затянул какой-то монотонный мотивчик. Возникло странное колдовское эхо, а вибрация воздуха достигла наших тел. Создавалось ощущение, будто эта ритмичная мелодия атаковала воздух, пронизывая все вокруг.
Наш генерал недоуменно покачал головой.
– Непонятно только, что же она фокусирует? Может быть, электрическую силу? – обратился он ко мне.
Если бы я с важным видом подтвердил его предположение, то он, наверное, похвалил бы меня. Но я лишь бессмысленно таращился на него, как идиот.
– Эта гранитная камера тоже примечательна, – вступил Жомар, заполняя неловкую паузу. – Ее внутренний объем точно равен половине внешнего объема. Судя по размерам, она вполне могла служить в качестве человеческого гроба, но я подозреваю, что ее размеры выбраны не случайно.
– Вкладывающиеся друг в друга объемы, – заметил Монж. – Сначала этот зал, затем внешний объем саркофага, дальше внутренний… что бы это могло значить? В общем, я пришел к выводу, что у нас множество самых разных гипотез, но ни одного точного подтверждения.
Я возвел глаза к потолку. Мне вдруг представилось, что на нас давят миллионы тонн известняка, угрожая в любой момент обвалиться, прекратив наше существование. На мгновение у меня возникло ощущение, что потолок начал опускаться. Но нет, я прищурился, и все вернулось на свои места.
– Оставьте меня, – внезапно приказал Бонапарт.
– Что?
– Жомар прав. Я чувствую, что здесь сосредоточена сила. Разве вы не ощущаете ее?
– Да, и я ощущаю напряжение, и в то же время мне как будто добавили энергии, – согласился я. – Несмотря на то что это гробница, в ней царит странная легкость.
– Мне нужно остаться здесь в одиночестве, – сообщил нам генерал. – Я хочу узнать, смогу ли почувствовать здесь незримое присутствие духа покойного фараона. Его тело украли, но, возможно, душа его еще обитает в этом зале. И как знать, вдруг Силано с его разговорами о магии не так уж неправ. Или мне удастся подзарядиться электрической силой Гейджа. Оставьте мне один незажженный факел. Я выйду к вам, когда буду готов.
Монж выглядел озабоченным.
– Думаю, надо оставить кого-то для охраны…
– Нет. – Бонапарт перелез через край черного саркофага, лег на дно и уставился в потолок. Видя наши удивленные взгляды, он слегка улыбнулся. – Здесь уютнее, чем вы думаете. Этот камень не слишком холодный, не слишком горячий. И я не слишком высокий, чему вы так удивляетесь? – Он улыбнулся своей шуточке. – Не бойтесь, я не собираюсь уснуть здесь навсегда.
Жомар встревожился.
– Об этом месте рассказывают ужасные…
– Надеюсь, никто не сомневается в моей смелости.
Геолог поклонился.
– Напротив, я потрясен ею, мой генерал.
Мы послушно удалились, факелы поочередно ныряли в провал низкого туннеля, и вскоре наш командующий остался один в темном зале. Держась за веревку, мы осторожно спустились по наклонной Большой галерее. С потолка слетела летучая мышь и направилась в нашу сторону, но араб махнул факелом, и эта слепая тварь, почувствовав ток теплого воздуха, уселась обратно. Когда мы добрались до узкой шахты, ведущей к выходу, я уже истекал потом.
– Я подожду его здесь, – сказал Жомар, – а вы все можете двигаться дальше к выходу.
Мне только этого и хотелось. Когда мы наконец выбрались из пыльных и грязных недр пирамиды, день словно расцветился тысячами солнечных дисков, слегка затуманенных слетавшими с нашей одежды облачками пыли. В горле у меня пересохло, а в голове пульсировала ноющая боль. Найдя тень на восточной стороне этой махины, мы присели отдохнуть и выпить воды. Члены экспедиции, остававшиеся снаружи, уже разбрелись по развалинам древнего храмового комплекса. Наиболее любопытные отправились к соседним пирамидам. Часть народа, соорудив небольшие навесы, уже вовсю подкрепляла свои силы земной пищей. Несколько энтузиастов карабкались к вершине пирамиды, а более ленивые соревновались в том, кто дальше забросит камень на ее грань.
Я устало вытер лоб, остро осознавая, что ни на шаг не продвинулся в разгадке тайны медальона.
– Неужели всю эту огромную гору камня возвели ради трех маленьких комнат?
– Да, бессмыслица какая-то, – согласился Монж.
– У меня такое ощущение, что мы чего-то не замечаем.
– Остается только еще поиграть с числами, как говорил Жомар. Эта пирамида может оказаться загадкой, над которой человечество будет ломать голову веками.
Математик вытащил лист бумаги и принялся за свои собственные вычисления.
* * *
Бонапарт отсутствовал не меньше часа. В конце концов, услышав призывный крик, мы пошли ему навстречу. Как и мы, он появился из темноты грязный и ослепленный солнечным светом, отряхиваясь от густой пыли. Но когда мы подошли ближе, я увидел, что он сильно побледнел, его рассеянный взгляд затравленно блуждал, как у человека, внезапно вырванного из глубокого и тяжелого сновидения.
– Что вас так задержало?
– Разве меня долго не было?
– Час по меньшей мере.
– Странно. Время пронеслось, как один миг.
– И?
– Я лежал в саркофаге, скрестив руки, как те мумии, что мы видели.
– Господи!
– Я услышал и увидел… – Он тряхнул головой, словно хотел прояснить ее. – Или мне показалось?
Он покачнулся.
Математик поддержал его за плечо.
– Так что же вы услышали и увидели?
Бонапарт прищурился.
– Я увидел картины моей жизни, то есть, по-моему, это была моя жизнь. Я даже не уверен, прошлая или будущая жизнь мне привиделась.
Я так и не понял, зачем он оглянулся вокруг – то ли ища повод уклониться от ответа, то ли желая спросить о чем-то кого-то из нас.
– А какого рода картины?
– У меня… возникло очень странное ощущение. По-моему, мне лучше не рассказывать об этом. Лучше не… – Его взгляд остановился на мне. – Где медальон? – резко спросил он.
Он застал меня врасплох.
– Потерян, разве вы не помните?
– Нет. Вы заблуждаетесь.
Его серые глаза напряженно вглядывались в меня.
– Он утонул вместе с «Ориентом», генерал.
– Нет.
Он произнес это с такой убежденностью, что мы все встревожено переглянулись.
– Хотите выпить воды? – обеспокоенно спросил Монж.
Наполеон тряхнул головой, словно стряхивая наваждение.
– Больше не пойду туда.
– Но, генерал, что же вы могли увидеть? – вновь спросил математик.
– Давайте не будем говорить об этом.
У всех нас возникло чувство смутной тревоги. Я осознал, как сильно эта экспедиция зависела от ясного и энергичного ума Бонапарта, но сейчас он явно пребывал в оцепенении. Как любому человеку и лидеру, ему были присущи определенные недостатки, но его властная и сдержанная самоуверенность невольно увлекала всех нас. Он, подобно звезде и компасу, вдохновлял и направлял нашу экспедицию. Без него ничего этого не случилось бы.
Пирамида, казалось, насмешливо поглядывала на нас с высоты своей идеальной остроконечной вершины.
– Мне нужно отдохнуть, – сказал Наполеон. – Я хочу вина, а не воды. – Щелкнув пальцами, он приказал адъютанту принести флягу. И вновь повернулся ко мне. – Чем вы здесь занимаетесь?
Он что, вообще свихнулся?
– Простите?
Меня напугал его вопрос.
– Вы прибыли сюда из-за медальона и обещали объяснить назначение этой пирамиды. Потом вы заявили, что потеряли свою подвеску, и оказались неспособны выполнить другое обещание. Что я ощущал там? Это было электричество?
– Может быть, генерал, но у меня нет прибора для точного определения этой силы. Я в недоумении, как и все остальные.
– А я в недоумении от вас, американца, подозреваемого в убийстве. Вы пристроились к нашей экспедиции и повсюду шныряете, не принося никакой пользы! Я начал сомневаться в вас, Гейдж, а людям, потерявшим мое доверие, приходится здесь ой как несладко.
– Генерал Бонапарт, я всячески старался заслужить ваше доверие, как на полях сражений, так и в научных исследованиях! Какой прок от выдвижения сумасбродных предположений? Дайте мне время серьезно поработать над этими гипотезами. Идеи Жомара весьма интересны, но у меня не было времени оценить их.
– Тогда вы будете торчать здесь, в этой пустыне, пока не найдете нужные ответы.
Он взял флягу и сделал глоток вина.
– Что? Но это невозможно! Все мои книги в Каире!
– Вы вернетесь в Каир только тогда, когда сможете рассказать мне что-либо полезное об этой пирамиде. Не старые сказки, а реальные причины ее возведения и способы использования ее силы. Да, ей присуща таинственная сила, и я хочу знать, как овладеть ею.
– И я хочу этого не меньше вашего! Но как мне сделать это?
– Говорят, вы ученый. Так сделайте же открытие. Используйте медальон, который якобы потеряли.
И он удалился, гордо вскинув голову.
Наша маленькая группа, остолбенев, смотрела ему вслед.
– Что за чертовщина приключилась там с ним? – удивился Жомар.
– По-моему, в темноте его посетили галлюцинации, – сказал Монж. – Видит бог, мне не хотелось оставлять его там в одиночестве. Отвага нашего корсиканца неоспорима.
– И что он привязался ко мне? – Его враждебность расстроила меня.
– Из-за вашего пребывания в Абукире, – заметил математик. – По-моему, это поражение терзает его больше, чем ему хотелось бы. У нас нет пока приемлемых стратегических планов.
– И я должен окопаться здесь и таращиться на эту громадину, пока они не появятся?
– Да он забудет о вас через денек-другой.
– Хотя в общем-то его интерес вполне оправдан, – заметил Жомар. – Надо будет вновь перечитать древние источники. Чем больше я узнаю об этом сооружении, тем более пленительным оно мне кажется.
– И тем более бессмысленным, – проворчал я.
– Неужели, Гейдж, вы действительно так думаете? – спросил Монж. – По-моему, эта пирамида слишком совершенна, чтобы оказаться бессмысленной постройкой. В нее вложен не только огромный труд, но и огромный смысл. Проделав сейчас новые вычисления, я заметил новую интересную связь. Эта пирамида действительно своеобразная математическая головоломка.
– Что вы имеете в виду?
– Мне нужно еще проверить мою гипотезу в отношении вычислений Жомара, но я предполагаю, что если мы экстраполируем грани этой пирамиды вверх до ее исходной вершины – то есть она будет несколько выше, чем сейчас, – и сравним ее высоту с суммой длин двух ее сторон, то получим одно из самых фундаментальных чисел всей математической науки: «пи».
– «Пи»?
– Соотношение диаметра окружности и ее длины, Гейдж, во многих древних цивилизациях считалось священным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62