.. Они в
ужасе перед тем, что должно случиться... что-то невероятно гнусное,
отвратительное... злое... какое-то зло было зачато в этом доме, а его
призраки смотрели, не в силах предотвратить его появление... и вот теперь
умоляют меня прекратить это зло.
Дом задрожал. Дрожь эта началась где-то под ним и охватила каждую
балку, каждый камень. И тут же то, что умоляло меня, то, что было в ужасе,
отступило и устремилось, как мне показалось, к источнику этой дрожи. Снова
дом задрожал. Он на самом деле дрожал, я чувствовал это по дрожи двери.
Дрожание становилось все сильнее, заскрипели старые балки. Послышался
отдаленный ритмичный гром.
Он стих, старый дом продолжал дрожать, скрипели балки. Затем
наступила тишина... и снова меня окружили призраки старого дома, в гневе и
страхе, они кричали мне, хотели, чтобы я их услышал, понял.
Я их не понимал. Подошел к окну и выглянул. Темная ночь, душная и
угнетающая. Далеко на горизонте вспыхнула молния, донесся отдаленный
раскат грома. Я быстро осмотрел комнату в поисках какого-нибудь оружия, но
ничего не нашел. Я хотел пробраться в свою комнату, переодеться и затем
отыскать Дахут и де Кераделя. Что именно я собираюсь с ними делать, когда
найду, я не знал, но твердо намерен был покончить с их колдовством. У меня
исчезли всякие сомнения, с чем я имею дело: с колдовством или мастерской
иллюзией. Это злая реальность, происходящая от злого искусства,
используемого во зло... Никому нельзя позволить владеть такой злой
силой... и они устремились к какой-то жестокой, ужасной кульминации, и им
нужно помешать любой ценой.
Призраки старого дома молчали: я получил наконец их сообщение. Они
молчали, но страх их не исчез, и они следили за мной. Я подошел к двери.
Какое-то непонятное побуждение заставило меня набросить белую одежду. Я
вышел в зал. Он был полон тенями, но я не обратил на них внимания. Ведь я
и сам был тенью. Я шел, а они жались ко мне и ползли за мной. Я понял, что
тени тоже испуганы, как старый дом, они страшатся чего-то неизбежного и
ужасного, как и призраки, умоляющие меня предотвратить этот ужас...
Снизу доносились голоса, гневный голос де Кераделя, затем смех Дахут,
ядовитый, издевающийся, полный угрозы. Я спустился с лестницы. Нижний зал
был освещен, но очень слабо. Голоса доносились из гостиной. Очевидно, отец
с дочерью спорили, но слова их неразличимы. Я прижался за одним из
занавесей, закрывавших вход в гостиную.

И услышал слова де Кераделя, произнесенные ровным, контролируемым
голосом:
- Говорю тебе, все готово. Остается принести только последние
жертвы... я принесу их сегодня ночью. Для этого ты мне не нужна, дочь моя.
И после этого ты мне больше не понадобишься. И ты ничего не можешь
сделать, чтобы остановить меня. Достигнут результат, к которому я
стремился всю жизнь. Он... он сказал мне. Он... проявится полностью и
сядет на свой древний трон. А я, - в голосе де Кераделя звучало тщеславие,
огромное, богохульственное, - я буду сидеть рядом с Ним. Он... обещал мне.
Темные силы, которых многие века искали люди, силы, которых почти достигли
атланты, которые слабо, через Пирамиду, получали в Исе, силы, которых так
настойчиво, но тщетно искал средневековый мир, эти силы будут моими. Во
всей своей полноте. Во всей своей невероятной мощи.
- Существовал еще один обряд, о котором никто не знал... и Он...
научил меня. Да, ты мне больше не нужна, Дахут. Но мне не хотелось бы
потерять тебя. И... Он... хочет тебя. Но тебе придется заплатить за это.
Наступила короткая тишина, затем очень спокойный голос Дахут:
- И какова цена, отец?
- Кровь твоего любовника.
Он ждал ответа, я тоже, но она не ответила, и он сказал:
- Мне она не нужна. Я зажал своих нищих. У меня теперь достаточно их
крови. Но его кровь обогатит жертву... и будет приемлема для... Него.
Он... сказал мне это. Эта кровь усилит его материализацию. И... Он
попросил об этом.
Она медленно спросила:
- А если я откажусь?
- Это его не спасет, дочь моя.
Он ждал ответа, затем сказал с деланным злобным удивлением:
- Дахут из Иса опять колеблется между отцом и любовником? Этот
человек должен заплатить свой долг, дочь моя. Древний долг: именно ради
человека, носившего то же имя, твоя далекая прародительница предала своего
отца. Или это была ты, Дахут? Мой долг исправить это древнее зло... чтобы
оно случайно не возродилось.
Она негромко спросила:
- А если я откажусь, что станет со мной?
Он рассмеялся.
- Откуда мне знать? Пока меня удерживают отцовские чувства. Но когда
я буду сидеть рядом с... Ним... что ты можешь значить для меня? Может,
ничего.
Она спросила:
- Какую форму Он примет?
- Любую и все сразу. Нет формы, которую Он не мог бы принять. Но будь
уверена, что это не та хаотичная чернота, которая отупляет разум тех, кто
ее пробуждает. Ритуалы Пирамиды сдерживают... Его. Нет, нет. Он может даже
принять обличье твоего любовника, Дахут. Почему бы и нет? Ты нравишься
Ему, дочь моя.
Я похолодел, и ненависть к нему сжала мои виски, как раскаленным
железом. Я собрался с силами, чтобы прыгнуть и сомкнуть руки вокруг его
горла. Но тени удержали меня, они шептали, и призраки старого дома шептали
вместе с ними...
- Еще нет! Еще нет!
Он сказал:
- Будь разумна, дочь моя. Этот человек всегда предавал тебя. Что ты с
твоими тенями? Что была Элен Мэндилип с ее куклами? Дети. Дети, играющие
игрушками. Тенями и куклами. Пора вырасти, дочь моя. Дай мне кровь твоего
любовника.
Она удивленно ответила:
- Ребенок. Я забыла, что когда-то была ребенком. Если бы ты оставил
меня ребенком в Бретани, а не сделал тем, кем я стала.
Он ничего не ответил на это. Она, казалось, ждала ответа, потом
спокойно сказала:
- Итак, тебе нужна кровь моего любовника. Что ж, ты ее не получишь.
Послышался стук упавшего стула. Я чуть отодвинул занавес и заглянул.
Де Керадель стоял у стола, гневно глядя на Дахут. Но это не лицо и не тело
де Кераделя, какими я их знал. Глаза его больше не были бледно-голубыми...
они стали черными, и его серебристые волосы почернели, а тело выросло...
он протянул к Дахут длинные руки с острыми когтями.
Она бросила что-то на стол между собой и им. Я не видел, что это, но
оно, как волна, покатилось к де Кераделю. Он отскочил и стоял дрожа, глаза
его вновь поголубели, но налились кровью. Тело съежилось.
- Берегись, отец! Ты пока еще не сидишь на троне... с Ним. А я все
еще из моря, отец. Так что берегись!
Сзади послышался шорох ног. Рядом со мной стоял дворецкий с пустым
взглядом. Он начал кланяться, и тут же глаза его приобрели выражение. Он
прыгнул на меня, открыл рот, чтобы поднять тревогу. Прежде чем он сумел
издать звук, я схватил его руками за горло, нажал на гортань, ударил
коленом в пах. С силой, которой и не подозревал у себя, я поднял его за
шею в воздух. Он обернул вокруг меня ноги, а я резко ударил его головой в
подбородок. Послышался треск, и тело его обвисло. Я отнес его в зал и
бесшумно опустил на пол. Вся короткая схватка произошла совершенно
бесшумно. Его глаза, теперь совершенно пустые, смотрели на меня. Я обыскал
его. На поясе ножны, и в них длинный, изогнутый и острый, как бритва, нож.
Теперь у меня есть оружие. Я закатил тело под диван, прокрался назад
к гостиной и заглянул за занавес. Комната была пуста, Дахут и де Керадель
ушли.
Я на мгновение снова укрылся за занавесом. Я знал теперь, чего
боялись призраки старого дома. Знал, что означает дрожь дома и ритмические
удары. Уничтожается пещера жертв. Как это выразился де Керадель? "Я зажал
своих нищих, и у меня теперь достаточно их крови" для последнего
жертвоприношения. Невольно я вспомнил строки "Апокалипсиса": "И истоптаны
ягоды в точиле за городом, и потекла кровь..." Не очень подходит. Я
подумал: "Де Керадель прижимает другое точило, чтобы напоить Собирателя".
И моя кровь была бы там, если бы Дахут не отказалась!
Но я не испытывал к ней благодарности за это. Она паук, считающий,
что муха уже в его паутине, и не допускающий другого паука к своей добыче.
Вот и все. Но муха освободилась из паутины, и вовсе не благодаря Дахут.
Если ненависть к де Кераделю у меня усилилась, то к Дахут не ослабла.
Тем не менее то, что я слышал, заставило меня изменить планы мести.
Рисунок прояснился. Тени ошиблись. Дахут не должна умереть раньше отца. У
меня лучший план. Он у меня от владыки Карнака, который, как считала
Дахут, умер в ее руках... и который дал мне совет, как когда-то,
давным-давно, дал совет и себе в древнем Исе.
Я пошел вверх по лестнице. Дверь в мою комнату была открыта. Я смело
включил свет.
Между мной и кроватью стояла Дахут.

Она улыбнулась, но глаза ее не улыбались. Подошла ко мне. Я направил
на нее нож. Она остановилась и рассмеялась, но глаза ее по-прежнему не
смеялись. Она сказала:
- Вы так уклончивы, мой возлюбленный. У вас такой дар исчезать.
- Вы говорили мне это и раньше, Дахут. И... - я коснулся своей щеки,
- даже подчеркнули это.
Глаза ее затуманились, наполнились слезами, слезы покатились по
щекам.
- Вы должны многое простить, Алан. Но я тоже.
Что ж, это правда...
...Берегись... берегись Дахут.
- Откуда у вас нож, Алан?
Этот практичный вопрос укрепил меня; я ответил так же практично:
- От одного из ваших людей, которого я убил.
- И убили бы меня, если бы я подошла ближе?
- А почему нет, Дахут? Вы послали меня тенью в теневую землю, и я
усвоил урок.
- Какой урок, Алан?
- Быть безжалостным.
- Но я не безжалостна, Алан, иначе вы не были бы здесь.
- Я знаю, что вы лжете, Дахут. Не вы освободили меня от рабства.
Она сказала:
- Я не это имела в виду... и я не лгу... и хочу испытать вас.
Она медленно двинулась ко мне. Я держал нож наготове. Она сказала:
- Убейте меня, если хотите. Я не очень люблю жизнь. Все, что я люблю,
это вы. Если вы меня не любите, убейте.
Она была близко, нож коснулся ее груди. Сказала:
- Ударьте, и покончим с этим.
Рука моя упала.
- Я не могу убить вас, Дахут!
Глаза ее смягчились, лицо стало нежным, но за этой нежностью
скрывалось торжество. Она положила руки мне на плечи, потом один за другим
поцеловала рубцы от хлыста, говоря:
- Этим поцелуем я прощаю... и этим прощаю... и этим.
Протянула ко мне губы.
- Поцелуйте меня, Алан, и скажите, что прощаете меня.
Я поцеловал ее, но не сказал, что прощаю, и не выпустил нож. Она с
дрожью прижалась ко мне, прошептала:
- Скажите... скажите...
Я оттолкнул ее от себя и рассмеялся.
- Почему вам так нужно прощение, Дахут? Зачем вам мое прощение перед
тем, как ваш отец убьет меня?
- Откуда вы знаете, что он хочет вас убить?
- Я слышал, как он требовал моей крови только что. Торговался с вами
из-за меня. Обещал замену, которая гораздо больше удовлетворит вас. -
Снова я рассмеялся. - Мое прощение - обязательная часть этого воплощения?
Она, задыхаясь, ответила:
- Если вы слышали, то слышали и то, что я вас не отдала ему.
Я солгал.
- Нет, не слышал. Именно тогда ваш слуга вынудил меня убить его.
Когда я освободился, чтобы снова подслушивать, точнее говоря, вернулся,
чтобы перерезать горло вашему отцу, прежде чем он перережет мое, он ушел.
Вероятно, сделка была заключена. Отец с дочерью объединились для
достижения одной цели, начали готовить погребальный пир - меня самого,
Дахут, накрывать брачный стол. Бережливость, бережливость, Дахут!
Она съежилась под моими насмешками, побледнела. Сказала приглушенно:
- Я не договаривалась. Я не позволю ему забрать вас.
- Почему?
- Потому что люблю вас.
- Но зачем вам нужно мое прощение?
- Потому что я вас люблю. Потому что хочу стереть прошлое, начать все
заново, любимый.
На мгновение и у меня появилась двойная память, как будто я эту сцену
уже проделывал в мельчайших подробностях: я понял, что это было во сне о
древнем Исе, если это был сон. И, как и тогда, она шептала жалобно,
отчаянно:
- Ты мне не веришь, любимый... как мне заставить тебя поверить?
Я ответил:
- Выбирай между отцом и мной.
- Но я уже выбрала, любимый. Я сказала тебе... - и прошептала: - Как
мне заставить его поверить?
Я ответил:
- Положи конец... его колдовству.
Она презрительно сказала:
- Я его не боюсь. И больше не боюсь того, кого он пробуждает.
Я сказал:
- Но я боюсь. Покончи с его колдовством.
Глаза ее сузились, на мгновение она задумчиво взглянула на меня.
Медленно сказала:
- Для этого есть только один способ.
Я молчал.
Она подошла ко мне, притянула мою голову и взглянула мне в глаза.
- Если я это сделаю... ты простишь меня? Будешь любить меня? Никогда
не бросишь меня... как ты некогда сделал... давным-давно, в Исе... тогда я
тоже выбирала между отцом и тобой?
- Я прощу тебя, Дахут. И никогда не покину тебя, пока ты жива.
И это было правдой, и я замкнул свой мозг, чтобы она не могла
прочесть моей решимости. И снова, как некогда в Исе, я взял ее на руки...
и страсть к ее губам, к ее телу потрясла меня. Я почувствовал, как слабеет
моя решимость. Но жизнь, пришедшая ко мне от Элен, была неумолимой,
безжалостной, непреклонной... только женщина, которая любит мужчину, может
ненавидеть так другую женщину...
Она разжала руки.
- Оденься и жди меня здесь. - И вышла.
Я оделся, но нож из рук не выпустил.

21. ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА
Занавес, скрывавший тайный проход, дрогнул, и Дахут появилась в
комнате. На ней старинная зеленая одежда, зеленые сандалии, пояс не
золотой, но украшенный камнями, в которых меняющийся цвет волны, а на
голове венок из морских цветов. На запястье серебряный браслет с черным
камнем, на камне алый треножник, символ призывного имени морского бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29