Примерно тридцать
человек, думаю, все вооружены. За стеной проволочное заграждение под
напряжением.
Догнал мадемуазель, и мы проехали еще с милю. Она остановилась и
спросила:
- Достаточно видели?
Я ответил:
- Да, - и мы повернули назад. Мак Канн по-прежнему стоял у ворот, как
будто и не двигался. Но бумаги на дороге не было. Охранники увидели нас и
открыли ворота. Тем же путем мы вернулись к дому.
Дахут раскраснелась от езды. Она сказала:
- Я выкупаюсь. Ленч на яхте.
- Отлично, - ответил я. - Надеюсь, после него мне не захочется спать,
как вчера.
Глаза ее сузились, но мое лицо оставалось невинным. Она улыбнулась.
- Не захочется, я уверена. Вы привыкаете.
Я мрачно заметил:
- Надеюсь. За обедом вчера я был ужасно скучен.
Она снова улыбнулась.
- Вовсе нет. Вы очень понравились моему отцу.
И со смехом ушла в дом.
Я был очень рад, что понравился ее отцу.

Абсолютно восхитительная морская прогулка с абсолютно восхитительной
девушкой. Только когда один из членов экипажа при нашем приближении встал
на колени, ощутил я зловещее нижнее течение. А потом обед с де Кераделем и
его дочерью. Разговор с де Кераделем был настолько интересен, что я забыл
о том, что я пленник.
Я обсуждал с ним то, что хотел обсудить в тот вечер, когда Билл
попросил меня ни с чем не соглашаться. Иногда манеры де Кераделя
раздражающе напоминали манеры верховного жреца, обучающего новичка самым
элементарным вещам: он принимал само собой разумеющимися такие факты,
которые современная наука считает мрачнейшими суевериями, он же считал все
это доказанным на опыте. Но знания его были огромными, а ум острым, и я
удивлялся, как можно за одну короткую жизнь узнать так много.
Он говорил о враге Озириса черном Тифоне, которого египтяне также
называли Сетом Рыжеволосым. Рассказывал о Элевсинских и Дельфийских
мистериях, как будто сам был их свидетелем. Описывал их в мельчайших
подробностях, да и другие, более древние и страшные обряды, давно
погребенные в сгнивших от времени храмах. Злые тайны шабаша были открыты
для него; однажды он заговорил о преклонении перед Корой, Дочерью,
известной также как Персефона, Геката и под множеством других уходящих в
бесконечную цепь веков имен, - женой Аида, царицей теней, чьими дочерьми
были фурии.
Я рассказал ему, чему был свидетелем в Дельфийской пещере, когда
христианский священник с душой язычника пробудил Кору... и я видел, как
величественная, ужасная фигура появилась в клубах дыма от жертвы на
древнем алтаре.
Он слушал внимательно, не прерывая, как будто для него рассказ этот
знаком. Спросил:
- А Она приходила к нему раньше?
- Не знаю, - ответил я.
Он сказал, обращаясь непосредственно к мадемуазель:
- Даже если и так, тот факт, что она явилась... доктора Карнаку...
весьма многозначителен. Это доказывает, что он...
Дахут прервала его, и мне показалось, что в ее взгляде было
предупреждение:
- Что он... приемлем. Да, отец.
Де Керадель рассматривал меня.
- Весьма полезный опыт. В его свете... и в свете других
обстоятельств, которые вы нам поведали, я удивляюсь... почему вы были так
враждебны к этим идеям в тот вечер, когда мы впервые встретились.
Я ответил прямо:
- Я был пьян... и готов спорить с кем угодно.
Он оскалил зубы, затем открыто рассмеялся.
- Вы не боитесь говорить правду.
- Не боюсь, ни в пьяном, ни в трезвом виде, - согласился я.
Он молча рассматривал меня. Потом проговорил, скорее обращаясь к
самому себе, чем ко мне:
- Не знаю... возможно, она права... если бы я мог доверять ему, это
бы нам дало многое... у него есть любопытство... но есть ли храбрость?..
Я рассмеялся и смело заявил:
- Если бы у меня ее не было, разве я был бы здесь?
- Совершенно верно, отец. - Дахут зло улыбалась.
Де Керадель хлопнул по столу рукой, как человек, принявший решение.
- Карнак, я говорил вам об эксперименте, которым сейчас занят. Вместо
того чтобы быть зрителем, вольным или невольным... или не зрителем, как я
решу... - он помолчал, чтобы до меня дошла скрытая угроза... - я приглашаю
вас проводить этот эксперимент со мной. У меня есть основания считать, что
если эксперимент удастся, он щедро вознаградит нас.
Мое приглашение не бескорыстно. Я признаю, что не достиг еще полного
успеха в своем эксперименте. Я получил результаты, но это не то, на что я
надеялся. Но то, что вы рассказали о Коре, доказывает, что вы не
препятствие для материализации этого Существа... этой Власти или
Присутствия, как вы предпочтете, оно сможет воплотиться, неведомая энергия
придаст ему форму, оно станет ощутимо для людей в соответствии с
доступными для людей законами. К тому же в вас древняя кровь Карнака и
древние воспоминания вашей расы. Возможно, я упустил некоторые важные
подробности, которые ваша - стимулированная - память сохранила. Возможно,
в вашем присутствии это Существо, которое я хочу воскресить, появится во
всей своей мощи... и со всем, что значит для нас эта мощь.
- А что это за Существо? - спросил я.
- Вы сами его назвали. Оно в многочисленных формах появлялось в
Алкар-Азе древнего Карнака, как приходило в храмы моего народа за века до
Иса и до того, как были подняты камни Карнака, - Собиратель в Пирамиде...
Если я и почувствовал холодок на спине, он этого не видел. Я ожидал
этого ответа и был к нему готов.
Я долго смотрел на Дахут, чтобы он, как я надеялся, истолковал этот
взгляд по-своему, потом тоже хлопнул рукой по столу.
- Де Керадель, я с вами.
В конце концов разве не ради этого я сюда пришел?

16. MAEL BENNIQUE
Де Керадель сказал:
- Выпьем за это! - Он отпустил слуг, открыл шкаф и достал из него
графин с зеленой жидкостью. Пробка была притерта и открывалась с трудом.
Она налил три небольших бокала и сразу закрыл пробку. Я взял свой бокал.
Он остановил меня.
- Подождите!
В зеленой жидкости поднимались пузырьки, как алмазные атомы, как
расщепленные солнечные лучи, отбрасываемые из бездонных глубин. Они
поднимались все быстрее и быстрее, и вдруг зеленая жидкость закипела,
потом стала неподвижной, прозрачной.
Де Керадель поднял свой бокал:
- Карнак, вы присоединяетесь к нам по собственной воле?
Мадемуазель спросила, придвинув свой бокал к моему:
- Вы по своей воле присоединяетесь к нам, Алан де Карнак?
Я ответил:
- По собственной воле.
Мы соприкоснулись бокалами и выпили.
Странный напиток. От него зазвенело в мозгу и нервах, и сразу я
ощутил необыкновенную свободу, быстрое снятие всяких сдерживающих начал:
старые истины исчезали, будто их уносило ветром с поверхности сознания.
Как будто я змея, которая внезапно сбросила старую кожу. Воспоминания
становились смутными, уходили, изменялись. У меня появилось неописуемое
чувство освобождения... Я могу все, поскольку для меня, как для Бога, не
существует ни добра, ни зла. Что бы я ни захотел сделать, все могу,
поскольку нет ни добра, ни зла, а есть только моя воля... Де Керадель
сказал:
- Вы один из нас.
Мадемуазель прошептала:
- Вы с нами, Алан.
Глаза она полузакрыла, длинные ресницы касались щек. Но мне
показалось, что за ними я заметил пурпурное пламя. И де Керадель тоже
закрывал глаза руками, как бы пытаясь спрятать их, но меж его пальцев я
различил сияние. Он сказал:
- Карнак, вы не спрашивали меня, что это за Собиратель - Существо,
которое я собираюсь разбудить полностью. Вы знаете это?
- Нет, - ответил я и хотел добавить, что мне это и не важно, но вдруг
понял, что важно, что больше всего я хочу узнать именно это. Он сказал:
- Гениальный англичанин однажды сформулировал превосходное
материалистическое кредо. Он сказал, что возникновение человека -
случайность, его история - это краткий и преходящий эпизод в жизни самой
обычной, средней планеты. Он указал, что наука ничего не знает о той
комбинации причин, которая заставила мертвые органические составляющие
соединиться в живом организме предков человечества. Да и не имеет
значения, знает ли это наука. Няньки: голод, болезни, взаимные убийства -
постепенно создали существо с сознанием и разумом достаточными, чтобы
осознать собственную незначительность.
- История прошлого полна крови и слез, тупого послушания, беспомощных
блужданий, диких восстаний и пустых надежд. Постепенно энергия нашей
системы рассеется, солнце померкнет, инертная, лишенная приливов земля
опустеет. Человек погибнет, и все его мысли погибнут с ним.
- Материя больше не будет осознавать себя. Все будет так, будто
ничего никогда не было. И ничего больше не будут значить все труды, все
чувства, жалость, любовь и страдание человека.
Все сильнее ощущая в себе богоподобную силу, я сказал:
- Это неправда.
- Отчасти правда, - ответил он. - Неправда то, что жизнь случайна. Мы
называем ее случайностью только потому, что не знаем причин ее
возникновения. Жизнь должна происходить от жизни. Не обязательно от такой,
какая нам знакома, но от некоего Существа, действующего сознательно, суть
которого была - есть - жизнь. Правда, что боль, страдания, печаль,
ненависть и раздоры - основания человечества. Правда, что голод, болезни и
убийства - его няньки. Но правда и то, что существуют мир, счастье,
жалость, восприятие красоты, мудрость... хотя это всего лишь тонкая пленка
на поверхности пруда в лесу, в котором отражается окружающий цветущий
мир... да, эти вещи существуют... мир и красота, счастье и мудрость. Они
есть.
- И поэтому, - де Керадель по-прежнему прикрывал глаза руками, но
сквозь пальцы я видел его пристальный взгляд, - поэтому я утверждаю, что
все эти качества должны быть неотъемлемо присущи Тому, кто вдохнул жизнь в
первобытную слизь. Так должно быть, потому что создаваемое не может
обладать теми качествами, каких нет у создателя.
Разумеется, я все это знаю. Зачем он тратит усилия, убеждая меня в
очевидном. Я терпеливо сказал:
- Это очевидно.
- Но так же очевидно должно быть и то, что приблизиться к этому...
Существу мы можем только через его темную, злую, беспощадную сторону.
Единственным доступом к нему могут стать боль и страдания, жестокость и
злоба.
Он помолчал и свирепо добавил:
- Разве не этому учит любая религия? Что человек становится ближе к
своему Создателю только через страдания и печаль? Жертвы... Распятие!
Я ответил:
- Верно. Крещение кровью. Очищение через слезы. освобождение через
страдания.
Мадемуазель прошептала:
- Струны, которые нужно задеть, прежде чем мы добьемся совершенной
гармонии.
В ее словах звучала насмешка, я быстро обернулся к ней. Она не
открывала глаз, но я уловил ироничный изгиб ее губ.
Де Керадель сказал:
- Жертвы готовы.
Я ответил:
- Так принесем их.
Де Керадель отвел руки. Зрачки его глаз светились; лицо его,
казалось, куда-то ушло, видны были только два бледно-голубых огненных
шара. Мадемуазель подняла взгляд: ее глаза - два глубоких пруда с
фиолетовым пламенем; лицо ее расплывалось за ними. Тогда это не показалось
мне странным.
На стене висело зеркало. Я взглянул на него и увидел, что мои глаза
сверкают тем же жестоким огнем, лицо расплылось, и только эти горящие
глаза смотрели на меня...
И это не показалось мне странным. Тогда.
Де Керадель повторил:
- Жертвы готовы.
Вставая, я сказал:
- Воспользуемся ими.

Мы вышли из столовой и поднялись по лестнице. Нечеловеческое
возбуждение не проходило, наоборот, становилось более сильным и
безжалостным. Жизнь придется отбирать, но что такое жизнь одного или даже
многих, если это ступени лестницы, по которой можно выбраться из темной
ямы на солнце? Я узнаю Того, кто жил до жизни... создал ее... Создателя.
Рука об руку с де Кераделем я вошел в свою комнату. Он велел мне
раздеться и принять ванну и оставил меня. Я разделся, и рука моя коснулась
чего-то под левой мышкой. Кобура с пистолетом. Я забыл, кто дал ее мне, но
он говорил мне, что это важно... очень важно, ее нельзя никому отдавать,
нельзя снимать... Я рассмеялся. Бросил ее в угол комнаты.
Рядом был де Керадель, и я смутно удивился, как не заметил его
появления. Я вымылся и стоял совершенно обнаженным. Он обернул мне вокруг
бедер повязку, дал сандалии на ноги, помог просунуть руки в рукава
длинного одеяния из плотного хлопка. Отступил назад, и я увидел, что он в
такой же белой одежде. Опоясан он был широким поясом из черного металла
или старого дерева. Такой же пояс вокруг груди. Они были украшены
серебряными символами... но кто видел, чтобы серебро меняло цвет и
форму... одна руна сменялась другой... как здесь? На лбу у него был венок
из темных дубовых листьев, с пояса свисали длинный черный нож, черная
кувалда, овальное блюдо и черный кувшин.
Дахут смотрела на меня, и я удивился, почему не видел ее раньше. На
ней тоже белая одежда их плотного хлопка, но пояс золотой, а его
меняющиеся символы красные; и лента красного золота перехватывала волосы,
и золотые красные браслеты. В руке она держала золотой серп с острым, как
бритва, лезвием.
Они закрепили на мне пояс с черными и серебряными символами, одели на
голову венок из черных дубовых листьев. Де Керадель снял с пояса черную
кувалду и вложил мне в руки. Я отшатнулся от ее прикосновение, и кувалда
упала. Он подобрал ее и сжал вокруг мои пальцы. Я попытался разжать их и
не смог, хотя прикосновение кувалды вызывало отвращение. Я поднял кувалду
и посмотрел на нее. Очень тяжелая и древняя... как и пояс... Вырезана из
одного куска, из самого сердца дуба;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29