Я видел, как эти зрачки вдруг сузились, в глазах
блеснуло такое выражение, будто он припоминает...
Я знал, что это не просто неподвижность, отсутствие выражения. Это
уход. Сознание этого человека жило в собственном мире, он действовал и
отвечал на внешние раздражения почти исключительно инстинктивно. По
какой-то причине его истинное сознание выглянуло наружу на мгновение под
воздействием древнего имени.
Остальные члены экипажа тоже в таком странном состоянии?
Я сказал:
- Капитан Браз, я предпочел бы, чтобы меня называли доктор Карнак, а
не сир де Карнак.
Я внимательно смотрел на него. Он не ответил, лицо его осталось
невыразительным, глаза широко раскрытыми и пустыми. Он меня как будто и не
слышал. Мадемуазель сказала:
- Владыка Карнака совершит с нами много путешествий.
Он поклонился и поцеловал мне руку; ответил таким же лишенным
выражения голосом, как и человек в лодке:
- Владыка Карнака оказывает мне великую честь.
Он поклонился мадемуазель и ушел. Я смотрел ему вслед, и по спине
побежал холодок. Как будто говорил автомат, автомат из плоти и крови,
который видит меня не таким, каким я есть, а таким, как ему приказано
видеть.
Мадемуазель с откровенной насмешкой смотрела на меня. Я равнодушно
заметил:
- У вас на корабле превосходная дисциплина, Дахут.
Она опять рассмеялась.
- Превосходная, Алан. Начнем ленч.
Ленч тоже оказался превосходным. Даже слишком. Двое слуг были похожи
на остальных членов экипажа, и прислуживали нам они на коленях.
Мадемуазель оказалась прекрасной хозяйкой. Мы говорили о том, о сем... и
постепенно я забывал о том, кто она такая. только к концу еды то, о чем мы
оба думали, проявилось.
Я сказал, почти про себя:
- Здесь встречаются феодальное и современное.
Она спокойно ответила:
- Как и во мне. Но вы слишком консервативны, говоря о феодальных
временах, Алан. Мои слуги уходят гораздо дальше. Как и я тоже.
Я ничего не ответил. Она подняла бокал с вином, поворачивая его,
чтобы в нем заблестели искорки света, и добавила так же спокойно:
- И вы тоже.
Я поднял свой бокал и коснулся ее.
- К древнему Ису? В таком случае я пью за это.
Она серьезно ответила:
- К древнему Ису... и мы пьем за это.
Мы снова соприкоснулись бокалами и выпили. Она поставила свой бокал и
с легкой насмешкой взглянула на меня.
- Похоже на медовый месяц, Алан?
Я холодно ответил:
- Если и так, то в нем не хватает новизны.
Она слегка покраснела. Сказала:
- Вы... грубы, Алан.
- Я бы больше чувствовал себя новобрачным, если бы меньше -
пленником.
Она на мгновение сдвинула прямые брови, и адские искорки заплясали во
взгляде. И скромно заметила, хотя на щеках еще сохранялась краска гнева:
- Но вы так легко... ускользаете, мой возлюбленный. У вас дар
исчезать незаметно. Вам нечего было бояться... в ту ночь. Вы видели то,
что я хотела вам показать, поступали так, как мне хотелось... так почему
же вы сбежали?
Это меня задело; я снова ощутил смесь гнева и ненависти, схватил ее
за руку.
- Не потому что испугался вас, белая ведьма. Я мог задушить вас во
сне.
Она спокойно спросила, у губ ее появились ямочки:
- Почему ж вы этого не сделали?
Я отпустил ее руку.
- Такая возможность по-прежнему есть. Вы нарисовали в моем спящем
мозгу удивительную картину.
Она недоверчиво смотрела на меня.
- Вы думаете... вы не считаете ее реальной? Вам кажется, древний Ис
не реален?
- Не более реален, Дахут, чем мир, в котором живут люди на этой яхте.
По вашему приказу... или приказу вашего отца.
Она серьезно ответила:
- Значит, я должна убедить вас в его реальности.
Все еще с гневом я сказал:
- Он не более реален, чем ваши тени.
Она еще более серьезно ответила:
- Тогда и в их реальности я должна вас убедить.

Я тут же пожалел, что сказал о тенях. И ее ответ меня не успокоил. Я
проклинал себя. Не так нужно играть эту игру. Никакого преимущества я не
получу, ссорясь с мадемуазель. Наоборот, это может навлечь несчастье на
тех, кого я пытаюсь от него спасти. Что скрывается за ее обещанием убедить
меня? Она обещала относительно Билла, выполнила свое обещание, и вот я
здесь расплачиваюсь за это. Но ведь об Элен она ничего не обещала.
Не так я должен себя вести; более убедительно; без оглядки. Я
взглянул на мадемуазель и с угрызениями совести вспомнил об Элен. Если
Дахут захочет участвовать в игре, то я получу очень своеобразную
компенсацию за отказ от Элен. Но я тут же постарался не думать об Элен,
как будто мадемуазель могла прочесть мои мысли.
Существует только один способ убедить женщину.
Я встал. Взял бокалы, свой и Дахут, и бросил их на палубу, разбил
вдребезги. Подошел к двери каюты и повернул ключ. Подошел к Дахут, поднял
со стула и перенес на диван под иллюминатором. Она обняла меня за шею,
подняла ко мне губы... закрыла глаза...
Я сказал:
- К дьяволу Ис и все его загадки! Я живу сегодня.
Она прошептала:
- Вы меня любите?
- Да.
- Нет! - Она оттолкнула меня. - Когда-то давно вы меня любили.
Любили, хоть и убили. Но в этой жизни не вы, а владыка Карнака был моим
возлюбленным той ночью. Но я знаю - и в этой жизни вы будете любить меня.
Но должны ли вы снова меня убить? Не знаю, Алан... не знаю...
Я взял ее руки, они были холодны; в глазах ни насмешки, ни забавы,
только смутное удивление и легкий страх. И ничего в ней нет от ведьмы. Я
почувствовал, как шевельнулась жалость: что если она, подобно всем
остальных на яхте, жертва чьей-то злой воли? Де Кераделя, который называет
себя ее отцом... Дахут лежала, глядя на меня, как испуганная девочка...
она была прекрасна...
Она прошептала:
- Алан, любимый... и для вас, и для меня было бы лучше, если бы вы не
ответили на мой призыв. Неужели это из-за той тени, которую я наслала на
вашего друга?.. Или у вас есть и другие причины?
Это укрепило мою решимость. Я подумал: "Ведьма, ты не так уж умна".
И сказал, как бы с неохотой:
- Есть и другие причины, Дахут.
- Какие же?
- Вы.
Она откинулась со смехом - смех маленьких шаловливых волн,
беззаботный и жестокий.
- Вы странно ухаживаете за мной, Алан. Но мне это нравится... я знаю,
что вы говорите правду. А что вы на самом деле обо мне думаете, Алан?
- Я думаю, что вы подобны саду, который вырастили под красным сердцем
дракона за десять тысяч лет до постройки Великой Пирамиды... и лучи этого
сердца освещали самый священный и тайный алтарь... таинственный сад,
Дахут, наполовину морской... и листва на деревьях не шелестит, а поет... и
цветы его могут быть злыми, а могут и не быть, но они не полностью
принадлежат земле... а птицы в том саду поют странные песни... трудно
войти в этот сад... еще труднее найти его сердце... и самое трудное -
найти выход и спастись.
Она склонилась ко мне, с широко раскрытыми сверкающими глазами,
поцеловала.
- Вы так обо мне думаете! Это верно... а владыка Карнака так меня и
не понял... вы помните больше, чем он...
Она схватила меня за руки, прижалась грудью.
- Эта рыжеволосая девушка... забыла, как ее зовут... она ведь не
похожа на такой сад?
Элен!
Я равнодушно ответил:
- Земной сад. Ароматный и приятный. Но оттуда нетрудно найти выход.
Она отпустила мои руки и некоторое время молчала; потом вдруг
сказала:
- Идемте на палубу.
Я с беспокойством последовал за ней. Что-то не так. Что-то я сказал
или не сказал насчет Элен. Не знаю, что бы это могло быть. Я посмотрел на
часы. Уже больше четырех. На море туман, но яхта не обращает на это
внимания; мне показалось даже, что она идет быстрее. Мы сели на палубе в
кресла, и я сказал об этом мадемуазель. Она с отсутствующим видом
ответила:
- Неважно. Туман для нас не опасен.
- Но скорость кажется опасной.
Она ответила:
- Мы должны к семи быть в Исе.
Я тупо повторил:
- В Исе?
- Да. Так мы назвали наш дом.
Она снова замолчала. Я смотрел на туман. Странный туман. Не
проносится мимо нас, как обычный. Казалось, движется вместе с нами,
сопровождает нас.
Движется вместе с нами.
Мимо проходили моряки с пустыми глазами и лицами. Мне показалось, что
я вижу кошмар, что это какой-то призрачный корабль. современный летучий
голландец, отрезанный от всего мира, подгоняемый невидимыми, неслышимыми,
неощущаемыми ветрами. Или его подталкивает какой-то гигантский пловец,
ухватившись рукой за корму... а грудь этого пловца - окруживший нас туман.
Я посмотрел на мадемуазель. Глаза ее были закрыты. Казалось, она спит.
Я тоже закрыл глаза.

Когда я открыл их, яхта стояла. Ни следа тумана. Мы находились в
небольшой гавани между двумя скалами. Дахут трясла меня за плечи.
Оказывается, я уснул. Это все морской воздух, сонно подумал я. Мы сели в
шлюпку и высадились на пристани. Поднялись по лестнице, бесконечно
длинной, как мне показалось. В нескольких ярдах от начала лестницы стоял
старый длинный каменный дом. Он был темен, а за ним я не мог разглядеть
ничего, кроме деревьев, уже наполовину лишившихся осенней листвы.
Мы вошли в дом, и нас встретили слуги, с такими же расширенными
зрачками и невыразительными лицами, как и у экипажа "Бриттис".
Меня отвели в мою комнату, и лакей начал распаковывать мои вещи.
В том же оцепенении я переоделся к обеду. Только один раз во мне
пробудилось сознание: я случайно задел рукой кобуру Мак Канна.
Смутно помню этот обед. Де Керадель встретил меня исключительно
вежливо и приветливо. За обедом он много говорил, но пусть меня повесят,
если я помню, о чем. Время от времени из окутавшего меня тумана выплывали
лицо и большие глаза мадемуазель. Время от времени я думал, что меня
чем-то напоили, но мне казалось это неважным. Я сознавал только, что нужно
отвечать на вопросы де Кераделя, но другая часть моего сознания,
нормальная часть, как будто не затронутая странным параличом, заботилась
об этом, и у меня сложилось впечатление, что она делала это
удовлетворительно.
Спустя какое-то время я услышал слова Дахут:
- Алан, вы засыпаете на ходу. Вам трудно держать глаза открытыми.
Это, должно быть, морской воздух.
Я ответил, что это верно, и извинился. Де Керадель с какой-то
заботливой готовностью принял мое извинение. Он сам отвел меня в мою
комнату. По крайней мере помню, что он отвел меня туда, где есть постель.
Только по привычке я разделся, лег и почти немедленно уснул.

Я сел в постели. Странное оцепенение прошло. Что меня разбудило?
Взглянул на часы: начало второго. Снова послышался разбудивший меня звук -
отдаленное приглушенное пение, доносящееся как из-под земли. И как будто
далеко от дома.
Звук приближался к дому, усиливался. Странное пение, древнее; смутно
знакомое. Я встал с постели и подошел к окну. Оно выходило на океан. Луны
не было, но я ясно видел серые волны, мрачно бившие о скалистый берег.
Пение становилось громче. Я не нашел выключатель. В одном из моих
саквояжей был ручной фонарик, но куда дели содержимое саквояжа, я не знал.
Я нащупал коробку спичек. Пение смолкало, как будто поющие миновали
дом. Я зажег спичку и увидел на стене выключатель. Щелкнул им, но
безрезультатно. На стуле у постели увидел свой фонарик. Взял его: он не
работает. Я почувствовал подозрение, что все это взаимосвязано: странная
сонливость, бесполезный фонарик, неработающее освещение...
Пистолет Мак Канна! Я сунул руку. Он на месте, под левой мышкой.
Магазин полон, и запасные патроны не тронуты. Я подошел к двери и
осторожно повернул ключ. Дверь открылась в широкий зал со старинной
мебелью, в конце его виднелся тусклый свет. Большое окно. Что-то в этом
зале показалось мне странным, беспокойным. Не могу описать это чувство.
Как будто его заполняли шепчущие и шуршащие... тени.
Я колебался, потом осторожно подошел к окну и выглянул. За ним росли
деревья, сквозь их ветви виднелось широкое поле. За ним еще одна роща. И
оттуда доносилось пение.
За этими деревьями и над ними виднелись огни - странные огни. Я
вспомнил, как говорил Мак Канн... отвратительные огни, огни разложения.
Именно так. Я стоял, ухватившись за подоконник, глядя, как
распускается и угасает разлагающееся свечение... распускается и угасает...
А пение - как будто преображенные в звук эти мертвые огни...
И вдруг послышался резкий болезненный крик. Крик человека.
Шепот теней в зале становился все настойчивее. Шорох приблизился.
Тени столпились вокруг меня. Они отталкивали меня от окна, толкали назад в
комнату. Я закрыл дверь и прислонился к ней, мокрый от пота.
И снова услышал крик, резкий, еще более полный боли. И неожиданно
стихший.
Снова меня охватило оцепенение. Я добрался до кровати, лег и уснул.

15. ТЕНЬ РАЛЬСТОНА
Что-то плясало, дрожало передо мной. У него не было формы, но был
голос. Голос повторял снова и снова: "Дахут... берегись Дахут... Алан,
берегись Дахут... освободи меня, Алан... но берегись Дахут... Алан,
освободи меня... от Собирателя... от Черноты..."
Я попытался сосредоточиться на этом пляшущем существе, но тут что-то
ярко вспыхнуло, и существо растворилось в этом сверкании и пропало; только
когда я отвернул голову, я снова увидел это нечто, пляшущее и дрожащее в
сиянии, как муха в паутине.
Но голос - голос я узнал.
Нечто танцевало и дрожало; становилось больше, но никогда не
приобретало определенную форму; становилось меньше, но по-прежнему
оставалось бесформенным... летучая тень, захваченная паутиной яркости.
Тень!
Нечто шептало: "Собиратель, Алан... Собиратель в Пещере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29