Но сначала она решила поговорить с Беном, чтобы узнать, что случилось с Бриттой.
– Где она? Ведь ты провожал ее.
– Сволочь, – еще раз пробормотал Бен.
Якоб с горечью кивнул:
– Ты сама слышишь.
На слова Якоба Таня не обратила никакого внимания. Может быть, она понимала брата лучше всех, так как у детей собственный язык и фантазии тринадцатилетней девочки нет границ. С дрожащими губами, широко распахнув глаза, она смотрела Бену в лицо. Затем внезапно обоими кулаками забарабанила по его груди и закричала срывающимся голосом:
– Почему ты не смотрел за ней лучше? Почему ты оставил ее одну? Теперь этот подонок убил еще и Бритту.
Труда привлекла ее к себе, взяла на руки и баюкала до тех пор, пока всхлипывания дочери не затихли. Якоб воспользовался моментом, чтобы проводить Бена наверх. Закрыл дверь на ключ. Ключ положил в карман, чтобы Труде не пришли в голову глупые мысли. Но Труда сейчас мысленно снова отправилась в путь на велосипеде. Сначала к кукурузе и обратно, мимо полей и садов. И еще раз повернуть. И снова и снова. Она даже не заметила, как Якоб взял дочь у нее из рук.
С тяжелым сердцем Якоб отвез свою малышку обратно в поместье Лесслеров. Он тотчас же хотел ехать дальше, чтобы помочь людям, продолжающим заниматься поисками. Но Антония, оставшаяся дома в надежде, что Бритта еще может вернуться, попросила Якоба задержаться, хотя бы на чашку кофе.
Якоб опустился в кресло, ощущая некоторый голод, а в теле усталость прошедшей ночи. Больше всего болели кулаки. Антония поставила завтрак на стол, подсела к нему с Таней. Она казалась такой спокойной, что Якоб просто не в состоянии был это понять. Ничто в ее голосе не выдало ни беспокойства, ни боли, когда она осведомилась, был ли Бен прошлым вечером и ночью дома.
Якоб только покачал головой, кусок встал ему поперек горла. Вместо него все, что ей было известно, отбарабанила Таня:
– Все было совсем не так, Антония. Бен пришел домой, когда родители как раз отсутствовали. Он закричал, но я не могла его впустить, потому что папа закрыл меня на ключ. Я сказала ему, чтобы он сел перед дверью, что он и сделал. Больше он определенно никуда не уходил. Он не сделал Бритте ничего плохого. Ты же знаешь его, он никогда нам не сделает ничего плохого.
– Да, – пробормотала Антония и кивнула. После небольшой паузы глубоко задумавшись, продолжила: – Как часто он здесь был, играл с вами. Всегда мягкий, даже если вы ему сильно надоедали. И если вы его прогоняли, он уходил. Возможно, она его прогнала. Все-таки Пауль сказал ей, чтобы она держалась от него подальше.
Наконец Якоб проглотил застрявший в горле кусок, выпил еще глоток кофе и осипшим голосом пояснил:
– Он притащил домой ее велосипед, Антония.
Кажется, она ненадолго, всего лишь на миг потеряла самообладание. Якоб не переставал ей удивляться. В какой-то момент ее лицо скривилось, словно от сильной боли.
– Поставь его в сарай, Якоб, – затем попросила она. – Или нет. Попытайся, может, тебе удастся заставить его привезти велосипед на то место, где он его нашел. Тогда у нас будет хоть какая-нибудь зацепка.
Был ли у Бена велосипед, когда он вернулся домой вскоре после десяти, Таня не знала. Услышав, что он кричит, она смогла только высунуться из окна. Ее комната, как и соседняя – Бена, располагалась на другой стороне дома. Он вышел из-за угла и снова ушел, когда она наказала ему сидеть перед дверью и ждать. Но сидел ли он там на самом деле всю ночь, Таня сказать не могла.
Велосипед Бритты Труда поставила в сарай с сеновалом тотчас же после того, как Якоб уехал. Пока еще никому не пришла в голову мысль искать у нее что-нибудь или беспокоить вопросами. Поэтому ей хватило времени, чтобы сжечь окровавленный рюкзак.
Негодование жителей деревни достигло точки кипения. Некоторые открыто говорили, что Бена, словно бешеного пса, нужно забить лопатами. Другие, заметив отсутствие Бруно Клоя, не обращая внимания на его сыновей, обсуждали, что пора принести веревку и выбрать покрепче сук, чтобы на нем вздернуть Бруно.
Все было почти так, как прежде. Тогда они тоже, только прикрыв рот рукой, проклинали Штернов и Гольдхаймов, сидевших в своих шикарных домах и вытягивавших у людей деньги из карманов продажей скота или велосипедов. Или, оставшись наедине, сплетничали о маленькой Кристе, с ее идиотской ухмылкой, которой не помог даже папа со всем своим огромным хозяйством и большими деньгами. Но ни одному человеку и в голову не пришло чернить перед Вильгельмом Альсеном или полицией маленькую Кристу, Штернов или Гольдхаймов.
Никто также не обронил и слова полиции о Бене, Бруно или хотя бы Альберте Крессманне, который теперь уже почти в одиночку, потому что отец заснул на краю впадины, продолжал копать в воронке, как будто хотел вырыть второй подвал. Только Хайнц Люкка делал то, что нужно было делать.
В понедельник в начале девятого старый адвокат поехал в свое бюро. В десять часов у него была назначена встреча перед судом первой инстанции. Когда в час дня он вернулся в бюро, его секретарша сообщила, что уже дважды звонила фрау Лесслер и просила его как можно скорее ей перезвонить.
Хайнц Люкка казался потрясенным, когда Антония объяснила ему, в чем причина подобной срочности.
– Боже мой! – воскликнул он. – Такого не может быть! Еще вчера вечером она была у меня. Бритта немного поссорилась с Беном. Как мне кажется, спор шел о ее велосипеде. Он был в крайне возбужденном состоянии. Я пригласил Бритту зайти ко мне, а его отослал домой. Но у меня было мало времени. Я должен был ехать еще на одно заседание и уже опаздывал. Когда мы вышли из дома, ее велосипеда на месте не оказалось. Я полагаю, что его взял Бен. Я предложил ей быстро отвезти ее домой на машине. Но она захотела пойти поискать велосипед.
– Ты видел кого-нибудь на дороге? – спросила Антония.
– Когда мы вышли из дома, никого, – сказал Хайнц Люкка. – До этого какая-то молодая женщина катила по дороге инвалидное кресло с мужчиной. Во всяком случае, Бена не было видно. Ты известила полицию?
– Вряд ли они могут сделать больше того, что сейчас делают наши мужчины, – сказала Антония.
– Не скажи, – возразил Хайнц Люкка. – Могу с уверенностью сказать, что у них все-таки больше возможностей: сыскные собаки, вертолеты… Ты должна поставить полицию в известность.
Не получив от Антонии никакого ответа, Хайнц Люкка добавил:
– Две девушки из одной семьи – это не случайно, Антония. Я тоже больше не верю в то, что дочь Марии убежала из дома. Скорее можно предположить, что кто-то питает к вам страшную ненависть. Задай жару этим болванам в Лоберге, чтобы они проинформировали наконец уголовную полицию. Или я должен это сделать за тебя?
После окончания беседы с Антонией Хайнц Люкка попросил секретаршу отменить все встречи, запланированные на вторую половину дня и следующий день. Через несколько минут он покинул бюро и отправился в полицейский участок. От своего личного появления адвокат ожидал большего, чем от телефонного звонка. Чтобы оказать необходимое давление на служащих, он подключил и прессу. Однако Хайнц Люкка умолчал, что Бритту Лесслер сопровождал Бен и что он пригласил девочку пройти в дом, потому что Бен на дороге буйно себя вел.
Руководитель ведомства сразу же отправился на двор Лесслеров. Там он застал только Антонию и Таню Шлёссер. От Антонии он услышал, что со вчерашнего вечера полдеревни на ногах, но до сих пор не обнаружено никаких следов ее дочери. Таня Шлёссер пояснила, что проводила Бритту до перекрестка. Но он не знал, что подразумевался ближайший перекресток от двора Шлёссеров. Таким образом, ему пришлось исходить из того, что Бритта Лесслер пропала на последних восьмистах метрах – между бунгало Люкки и домом ее родителей. И следовательно, напрашивался только один вывод: девочку похитили на машине.
Около трех часов в понедельник меня поставили в известность о случившемся.
О Бене тогда не обмолвились ни словом. Мне понадобились годы, чтобы собрать все эти факты.
В то время как я принялась за расследование, Бен за запертой дверью лежал на кровати, усталый и побитый, ничего не понимающий и перепуганный. Труда сидела на кухне, не ела, не пила, не думала и как будто парила над бездонной пропастью. Антония позаботилась о том, чтобы полиция ее не тревожила. Из слов Антонии руководитель ведомства понял, что Таня Шлёссер находится на дворе Лесслеров, потому что у ее матери, Труды, случился сердечный приступ после того, как она услышала об исчезновении Бритты. Посчитали, что Труда находится в больнице.
Якоба дома не было. От двора Лесслеров он не поехал обратно домой, не стал делать то, о чем его просила Антония. Слишком много людей находилось на улице, чтобы разрешать Бену вести велосипед. Но это была только одна из множества причин. До наступления вечера Якоб участвовал в поисках. Когда в деревне появились первые мундиры, он поехал в магазин строительных товаров Вильмрода – с желанием отпроситься на вторник. Ему разрешили отсутствовать только со второй половины дня.
В понедельник вечером, с тяжелым сердцем, он поехал сначала домой, быстро взглянул на Труду, неподвижно сидевшую за столом, убедился, что Бен по-прежнему находится в своей комнате, и поехал ко двору Лесслеров. Все еще находясь под впечатлением от необычного самообладания Антонии, он ожидал подобного и от Пауля. Но с Паулем разговаривать было невозможно.
Якоб ласково посмотрел на дочь, сидевшую рядом с Паулем на диване.
– Мне хотелось бы забрать ее, – сказал он. – Чтобы Труда не оставалась дома одна. Сейчас она чувствует себя не лучшим образом. А завтра я должен с утра идти на работу.
Пауль положил руку Тане на плечи и привлек к себе:
– Она останется здесь до тех пор, пока снова не появится моя малышка. Так будет справедливо, не находишь?
– Нет, – сказал Якоб.
– Могу, даже более того, – объявил Пауль, – я делаю тебе предложение. Если ты позаботишься о том, чтобы Бен отправился в психиатрическую больницу, мы сможем продолжить разговор. Во второй половине дня здесь был Хайнц и сказал, что готов поклясться в его невиновности. Если Бена здесь не будет, а исчезновения продолжатся, я тоже поклянусь, что он ни одному человеку не сделал ничего плохого. Но если после отъезда Бена все прекратится, значит, мы сделали то, что должны были сделать гораздо раньше.
– Не слушай его, Якоб, – вмешалась Антония. – Я думаю, Хайнц прав. Тот, кто творит такое, должно быть, питает к нам страшную ненависть. А Бен не знает, что такое ненависть. Показал он тебе место, где нашел велосипед?
Якоб ничего не смог ей на это ответить, только покачал головой и ушел.
Оплошность Антонии
Если бы с Бриттой Лесслер что-нибудь случилось на четыре года раньше, навряд ли хоть один человек в деревне посочувствовал бы Паулю и Антонии. В тот год Якоб продал скотину, сдал в аренду землю и сел на автопогрузчик в магазине строительных товаров Вильмрода.
Для Якоба год оказался тяжелым. Сотрудничество с Паулем и Бруно, продолжавшееся длительное время, окончилось. Многие последовали примеру Тони фон Бурга. Специализация – так звучало новое волшебное слово. Даже Рихард Крессманн вошел во вкус, упразднил скотный двор и посвятил себя исключительно земледелию, благодаря чему его работники, по крайней мере в выходные, получили отдых.
Пауль специализировался на откорме свиней, а дополнительно выращивал только кормовую кукурузу. Бруно главным направлением своей деятельности видел молочное хозяйство и выращивание сахарной свеклы. Только Якоб по-прежнему занимался всем понемногу. Но одному ему такое было уже не по силам.
Зимой 90/91 года они с Трудой пришли к мнению, что больше не имеет никакого смысла вести хозяйство так, как они вели его до сих пор. Конечно, Якоб был сильным мужчиной, а что касалось работы, то мог еще потягаться и с тридцатилетним. Но и тридцатилетний потерпел бы неудачу, если бы ему пришлось все тащить одному. Два месяца, показавшиеся Якобу страшно длинными, они практически находились между небом и землей, раз за разом пересчитывая наличность. И под чертой в остатке постоянно выходило столько, что хватало разве что на покупку веревки.
Как-то вечером в феврале Якоб разговаривал с Вольфгангом Рупольдом о своем безрадостном будущем. В разговор вмешался сидевший рядом Хайнц Люкка:
– Хватит уже тебе прятать голову в песок. Я поинтересуюсь, может, смогу тебе чем-нибудь помочь.
Больше Хайнц Люкка не стал ничего добавлять, чтобы напрасно не обнадеживать Якоба. Но так как Вильмрод был благодарен Хайнцу за хороший участок, выделенный под застройку на территории, предназначенной для промышленных предприятий, и прочие льготы, прежде всего за содействие адвоката, дело с самого начала обещало стать удачным. И уже через два дня Якоба официально оформили на работу. Поздно вечером Хайнц Люкка заскочил на минутку к Якобу объяснить условия его будущей работы. Разбогатеть на ней не удастся, но средствами на пропитание Якоб будет обеспечен, а это сейчас главное.
Уже на следующей неделе для Якоба началась упорядоченная жизнь. Больше никакой скотины, требующей ухода и летом, и зимой, и в праздники, и в будни. Никакой пшеницы, то залитой в один год дождем и сгнившей на стебле, то на следующий год высохшей из-за того, что не выпало ни капли дождя. Никакого картофеля, как-то уродившегося такого плохого качества, что люди жаловались. В течение других лет, наоборот, картофеля было такое количество, что его едва успевали убрать.
Между тем насладиться свободой Якоб все же не мог. Ему не хватало неба над головой, пожалуй, раз двадцать за день он поднимал глаза к потолку магазина строительных товаров Вильмрода. Даже расчет по зарплате первого числа следующего месяца не примирил его с благодарностью, которую ему пришлось выразить Хайнцу Люкке.
Но Труда немного расцвела, и Якоб утвердился во мнении, что принял правильное решение. В сентябре он получил первый настоящий отпуск, целых три недели, когда, казалось, наконец-то сможет выспаться. Но Якоб спать не собирался, все-таки в хозяйстве то тут, то там всегда требовалось что-нибудь подправить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48