Половине деревни Рихард пригрозил подать на них в суд за клевету, а свой «мерседес» дать на освидетельствование полиции. Конечно, невозможно было установить, по какой стороне дороги он ехал. Двенадцатилетняя дочь погибшей, выйдя наконец из комы, не смогла вспомнить никаких подробностей происшедшей аварии.
В мае Рихарду все же пришлось лишиться водительских прав. Втихаря поговаривали, что причиной стало более трех промилле содержания алкоголя в крови. Граничило с чудом, что, несмотря на такое состояние, он целым и невредимым добрался до дома. Говорили, что полиция поймала его только перед дверью дома… Что подкараулили его и схватили по анонимному доносу. Некоторые предполагали, что доносчиком был Хайнц Люкка. Но невозможно было ничего доказать. Например, Тони фон Бург тоже был бы не против, чтобы Рихарда отстранили от вождения автомобилем. Отныне к трактиру Рупольда Рихарда постоянно подвозила Тея.
Похороны Вернера Рупольда прошли тихо и мирно. Трактир перешел к двоюродному брату умершего. Нового хозяина звали Вольфгангом, и он, по единодушному мнению Якоба и Пауля, был приятным и энергичным мужчиной.
Хайнц Люкка после гибели из-за несчастного случая невесты лишился и овчарки. Пса пришлось усыпить, после того как он разорвал персидского кота и владелец животного выпустил в него целый заряд дроби.
Мария Йенсен по-прежнему, завидев беременную женщину, не в силах справиться с подступающими слезами, каждый раз спешно покидала аптеку. Эрих опасался, что из-за столь сильных переживаний по поводу выкидыша в ноябре жена может впасть в депрессию, к тому же Антония теперь ожидала уже четвертого ребенка. Предусмотрительный Эрих послал Марию на двухнедельный курс лечения.
У Иллы фон Бург гинеколог в груди обнаружил узел. В те дни, когда Илла лежала в больнице, Тони неоднократно повторял в трактире Рупольда, что, если опухоль окажется злокачественной, он последует за женой. К счастью, скоро выяснилось, что новообразование было доброкачественным.
Однако с большей охотой Труда делилась с Антонией собственными планами и желаниями. Она от всей души надеялась, что Якоб получит наконец здорового сына. И наконец-то станет королем стрелков. Не в этом году. Сейчас Труда, с ее раздавшимся телом, едва ли сможет сыграть роль представительной королевы. Но на следующий год или еще через один, когда появится ребенок и самое трудное будет позади. И если Бен будет вести себя и дальше так же мирно и спокойно. Этот час, проведенный с Антонией, вознаграждал Труду за множество забот и трудностей, выпавших на ее долю. К сожалению, относительный покой продолжался недолго.
Как-то в один из вечеров в конце лета, когда Якоб захотел осмотреть убежище на дереве и проверить состояние пола, он нашел там несколько пестрых лоскутов, явно относившихся в прошлом к кукольной одежде. Рядом лежали нога куклы, стеклянный глаз и кухонный нож. А Якоб, как и Труда, поверил, что непреодолимое желание Бена ломать кукол прошло. Отсутствовали голова, тело, руки и вторая нога куклы. В первый момент Якоб не знал, что ему делать – плакать или бить кулаками по стенам.
Он ринулся обратно в дом, не обращая внимания на следующую за ним по пятам, ничего не понимающую Труду, уже находившуюся на сносях, – распахнул дверь в комнату Бена. Затем подошел к кровати, схватив спящего мальчика за плечи, рванул его на себя и ударил. И бил до тех пор, пока Труда не стряхнула с себя оцепенение и не упала ему на руки.
Жалобно стонущий Бен забился в угол кровати. Якоб погрозил кулаком рыдающему комку плоти.
– Сейчас же убирайся из дома, – приказал, словно выплюнул слова, Якоб. – И достань ее оттуда, куда положил.
Наконец Труда поняла, о чем идет речь. Она помогла Бену одеться, пошла впереди с лампой в сад Герты Франкен и светила сыну, в то время как Якоб принес лопату из сарая. Жалобно скулящий и всхлипывающий Бен слонялся в крапиве между кустами. Не сразу поняв, чего от него хочет Якоб, он в первый момент попытался влезть в убежище на дереве. Якоб стащил его назад. Бен поднял ногу, собираясь залезть в резервуар с водой. Якоб снова стал его молотить и остановился, только когда Труда громко, навзрыд зарыдала.
– Кукла, – тяжело дыша, выговорил Якоб. – Ты сломал ее. Что потом? Что ты делаешь с ними потом? Где-нибудь зарываешь? Всегда находятся только части. Но теперь я положу этому конец!
Затем Якоб воткнул лопату в землю. Бен хотел перейти в огород Труды. Когда они наконец позволили ему делать, что он хочет, Бен побежал к яблоневому саду, остановился рядом с шахтой, засыпанной песком, посмотрел в лицо Якоба опухшими, заплаканными глазами, показал на открытую шахту и, всхлипывая, вымолвил:
– Руки прочь.
– Да, – прошипел Якоб, – здесь тебе искать нечего. Мы здесь не для того.
Якоб отвел его обратно в сад Герты Франкен, вложил в руки лопату, а Труда стала светить. Прошло четверть часа, прежде чем лопата наткнулась на какое-то препятствие в земле. Но когда Бен поднес выкопанный предмет к свету лампы, тот оказался всего лишь крупным камнем.
Мальчик в страхе уставился на отца и, когда Якоб сделал к нему шаг, втянул голову в плечи. Но Якоб только наклонился, чтобы поднять камень. Забросил его в кусты и потребовал:
– Продолжай копать. Я хочу видеть не камни, а кукол.
В яме больше ничего не оказалось. Этой ночью из страха перед побоями Бен перекопал половину зарослей. В последующие дни он продолжал копать ямы во всевозможных углах сада Герты Франкен. Он перекопал всю землю вокруг резервуара с водой, так что тот стал крениться то в одну, то в другую сторону, пока наконец не выровнялся, еще глубже осев в почву.
Рано утром, увидев его крадущимся в сарай, Труда снова почувствовала, как сердце судорожно забилось. Голова глубоко втянута в плечи, как будто Якоб сломал ему крестец. И когда он, стараясь исполнить желание отца, начинал копать, Труда часто тайком плакала.
25 августа 1995 года
Всю пятницу на работе Якоба мучило какое-то неприятное чувство. Как будто невидимая тайная связь дала ему возможность почувствовать страх Труды и ее муку. Однако, если бы он смог видеть, как Труда разжигает кухонную плиту и в пламени исчезают два отрезанных пальца, он тотчас бы поехал домой и потребовал от нее объяснений.
Якоб позаботился бы о том, чтобы выяснить происхождение пальцев. И если бы выяснил, что Бен их отрезал кому-то – мертвому или живому, – то докопался бы до истины, чего бы это ни стоило.
Неприятное чувство, постоянно преследовавшее его в течение недели, постепенно возрастало и в пятницу достигло кульминации – в некоторой степени из-за газетной публикации. В газете за среду в небольшой статье говорилось, что Клауса и Эдди необходимо освободить, так как показания подозреваемых нельзя опровергнуть, и, значит, нет оснований выдвигать им обвинение. Но в большей степени причина неприятного чувства таилась в неразговорчивости Труды.
Она стала необычно рассеянной. Если они сидели вечером в гостиной и он к ней обращался, она часто вздрагивала, как от удара. В такой момент он задавался вопросом, где она только что была со своими мыслями.
У него самого в голове непрерывно прокручивались газетные статьи и та сцена, которую он наблюдал в понедельник утром на проселочной дороге. Как Бен прижал к себе младшую сестру и попытался покружить ее в воздухе вместе с велосипедом.
Якоб любил сына, даже если любовь с ранних лет часто проявлялась через кулаки, о чем он всегда искренне сожалел. Он сознавал свою ответственность за него, любил Бена искренне, от всего сердца, но не так пылко, как младшую дочь.
Для Якоба третья дочь с самого рождения оставалась подарком небес. Таня бывала дома крайне редко, но это ничего не меняло в его нежных отцовских чувствах. Труда нуждалась в Бене, в сыне, который даже при двух метрах роста и полутора центнерах веса нуждался, чтобы мать мыла ему руки и зад. Якоб же не переставал, как и прежде, мечтать когда-нибудь передать хозяйство, более не существующее, в молодые руки.
Таня, как и Анита много лет тому назад, ходила в гимназию в Лоберге. И тоже хотела учиться дальше – она часто с воодушевлением рассказывала ему о своих планах. Агрономия. Глубоко внутри его ютился страх, что ничего из этого не получится и кто-нибудь когда-нибудь разрушит его мечту.
Как ни странно, когда Якоб становился свидетелем таких братских объятий, несколько пузырьков страха всегда поднимались на поверхность его души. Сцена, которую он наблюдал в понедельник утром, происходила уже не в первый раз. Время от времени дочь приходила домой, рассказывала о школе, о дяде Пауле и Антонии или об очередном походе в кино. Если к ним присоединялся Бен, что происходило довольно часто, он улыбался сестре, невнятно бормотал под нос «прекрасно», и было заметно, что руки у него прямо чешутся от желания к ней прикоснуться.
Таня была изящной девочкой и в свои тринадцать лет выглядела совсем еще ребенком. И Бен, эта неотесанная колода, обращался с сестрой как с мешком с мукой. Уже сто раз Якоб предостерегал его, грозил пальцем, с явным металлом в голосе требовал быть осторожнее:
– Не так сильно, Бен.
А она только смеялась. Такая беспечная, беззаботная и доверчивая, переполненная сестринской любви к брату, в противоположность обеим сестрам, которые теперь еще больше, чем в прежние годы, избегали Бена. Она же, наоборот, всей душой любила великана, висела у него на шее, ездила верхом на его спине. Пожалуй, она и не могла иначе.
«Мой медведь», – говорила она. Или: «Мой лесной человек». И еще одна привычная фраза: «Не волнуйся, папа, если он сделает мне больно, я громко закричу, и он сразу остановится».
Однажды она может опоздать с криком. Однажды медведь наверняка сломает ей несколько ребер. И тогда – да спасет его Бог.
Конечно, Якоб знал, что Бен обнимает свою младшую сестру, даже когда бывает с нею наедине, вдали от подозрительных глаз Якоба, вне дома, на проселочной дороге. Возможно, именно на том месте, где пропала Марлена Йенсен. Полицейские, должно быть убежденные в вине обоих молодых людей, отпустили их только из-за отсутствия доказательств вины. Однако наверняка некоторые люди задавались вопросом: а что, если парни не лгут?
Продавец отдела обоев и покрытий для пола в магазине строительных товаров Вильмрода, с которым Якоб завтракал в перерыв в прошлую пятницу, тоже задал такой вопрос. В июне Якоб совершил ошибку, проболтавшись ему о встрече Бена с Альбертом Крессманном и Аннетой Лесслер. Конечно, он рассказал и о том, что думали по этому поводу Пауль, Антония и Труда.
Едва они уселись в бытовке друг напротив друга, как продавец снова завел речь на эту тему. Он принялся размышлять о том, как мало людей проживает в этой уединенной местности. Двор Лесслеров, бунгало Люкки, земельный участок Якоба, а остальное – сплошные поля и луга. И никакого освещения на дорогах.
– Как только представлю себе, – сказал продавец, – что бедняжка должна была почувствовать, когда мерзавцы выбросили ее из машины в абсолютную темень. Что бы ты сделал на ее месте?
– Пошел бы домой, – сказал Якоб.
Его собеседник задумчиво кивнул:
– И как далеко от того места до аптеки?
Якоб пожал плечами:
– Зависит от того, где стоишь. От дома Люкки есть два возможных пути: назад к шоссе и оттуда в деревню, второй путь – вниз к Бахштрассе.
– В любом случае еще пришлось бы пробежать изрядный отрезок пути, – продолжал размышлять продавец. – Но ты говорил, что Лесслер – ее дядя?
Якоб кивнул.
– Тогда вероятнее всего, что она попыталась добраться до него.
– Или могла пойти к Люкке, – сказал Якоб, прекрасно зная, что адвоката скорее всего не было дома. Но так как его собеседник всего лишь размышлял, Якоб тоже имел право пофантазировать. – До бунгало на восемьсот метров ближе, и у Люкки есть телефон. Вероятно, он даже отвез бы девушку домой. Правда, Люкка терпеть не может ее отца, но матери Марлены он, конечно, охотно оказал бы любезность. За нее он даже позволил себе однажды выбить зуб.
– И Люкка ничего не слышал? – спросил коллега.
– Почем я знаю? – сказал Якоб. – Однако, если там ничего не было, он ничего и не слышал. Если они не выбрасывали ее из машины.
– Но полиция ничего не смогла им предъявить, – заметил мужчина и добавил: – Вероятно, твой Бен знает, что случилось с девушкой.
Якоб прожевал кусок хлеба, проглотил его, запив большим количеством кофе, и спросил с плохо сдерживаемой яростью:
– Ты намекаешь, что Бен что-то сделал девушке?
– Чепуха, – ответил мужчина. – Если бы он был расположен к насилию, то в июне свернул бы шею молодому Крессманну, а потом взялся бы за дочь Лесслеров. Я только подумал, что, может быть, ему что-нибудь бросилось в глаза. Согласись, что фары машины видны издалека. Если только он был на улице. Или не был?
– Нет, был, – растягивая слова, вымолвил Якоб.
«Сам виноват, рассказав сослуживцу о ночных вылазках Бена», – подумал Якоб.
– Просто надо будет как-нибудь его спросить, не видел ли он что-нибудь той ночью, – продолжал размышлять собеседник Якоба. – Конечно, это должен сделать специалист. На твоем месте я бы серьезно подумал над этим вопросом. Представь, Якоб, какая будет сенсация, если твой Бен раскроет дело. Представь только себе, что об этом напишут в газетах.
Своим вздором он жутко действовал Якобу на нервы. Крайне важно, продолжал размышлять собеседник Якоба, подкреплять задаваемые вопросы правильным вспомогательным материалом, чтобы Бен вообще смог понять, чего от него хотят. Сначала нужно показать ему фотографию Марлены Йенсен. И если окажется, что Бен видел девушку, нужно дать ему нарисовать картинку. Удивительно, какие содержательные картинки создают душевнобольные люди. Совсем недавно он прочитал статью, в которой говорится, как в красках и формах они выражают свои страхи и что-то тому подобное. Конечно, растолковывать такие рисунки должны специалисты.
Якоб, не в силах больше слушать собеседника, завернул в упаковочную бумагу надкушенный хлеб, завинтил крышку термоса и поднялся, сказав, что его перерыв на завтрак уже закончился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48