– Только не плачь так, – не переставала уговаривать подругу Таня. – Наша разлука ненадолго.
Бритта оставалась при своем мнении, жалуясь, что никогда еще в жизни она не чувствовала себя такой покинутой, как прошедшей ночью.
Первое прощание произошло у ближайшего перекрестка. Дальше Таня решила подругу не провожать, опасаясь, что из-за слез Бритты позволит все-таки дать себя уговорить и передумает. Еще одно рукопожатие, объятие. Теперь они обе плакали, и Таня выругалась:
– Что за идиотизм!
Затем она развернулась и большими шагами направилась назад к родному дому, до которого ей предстояло пройти шестьсот метров.
Бен оставался в нерешительности, не зная, за кем из девочек последовать. Он посмотрел вслед сестре, но тем не менее остался на месте. Когда Бритта снова повела велосипед, он присоединился к ней.
Вторая половина дня была жаркой. Вечером, напротив, посвежело. В некоторых садах, расположенных вдоль дороги, люди наслаждались вечерним солнцем. Достаточное количество людей видели Бена и Бритту и позже дали показания.
Громкий плач девочки нервировал Бена, он снова и снова клал ей руку на плечи. Она каждый раз стряхивала его руку и между всхлипываниями объясняла, что он тут ни при чем, но, собственно говоря, все случилось как раз по его вине. Если бы он вел себя благоразумно, дело не зашло бы так далеко. Он кивал, как будто соглашаясь с ней, говорил «прекрасно», как все эти годы, и сочувственно осведомился:
– Больно?
Они приблизились к колючей проволоке и затем исчезли с глаз наблюдателей, находившихся в садах. Но кое-кто еще прогуливался по дороге. Николь Ребах, молодая женщина, только в мае этого года переехавшая из маленькой, сдававшейся внаем квартиры в Лоберге в деревню, толкала кресло-коляску мимо бунгало Люкки навстречу обоим и видела, что Бен держал одной рукой руль велосипеда, другой – Бритту за руку, когда они достигли кукурузы.
Кресло-коляска была причиной, по которой Николь Ребах до сих пор не интересовалась ни деревенскими сплетнями, ни чем-либо другим. Ее муж Хартмут вырос в деревне. Его родители имели дом на Бахштрассе и являлись дальними родственниками Теи Крессманн. Одна из бабушек Хартмута была кузиной отца Теи. Родство было слишком дальним, чтобы поддерживать какие бы то ни было контакты. Николь Ребах даже не знала о своих дальних родственниках. Но если бы знала, навряд ли ее это заинтересовало бы. Ее личные проблемы были настолько тяжелы, что кроме них она была не в состоянии заниматься чем-либо еще.
Всего полгода замужем, из них только три недели фактического брака. В начале марта, ровно через двадцать один день после официального бракосочетания, Хартмут Ребах упал с мотоцикла. Он получил сложнейший перелом, вследствие чего рука перестала гнуться. Правую ногу по голень пришлось ампутировать. Но это были еще не самые худшие увечья.
Николь Ребах не знала, как ей дальше жить с мужем, который больше не был мужчиной. В тот вечер, когда перед ней появились Бен и Бритта, она не знала, кто они, и не стала вмешиваться.
Бен хотел оттащить Бритту в сторону. Она вырвалась и, яростно сверкая глазами, воскликнула:
– Прекрати! Мы останемся на дороге. Папа сказал: всегда оставаться посредине, тогда хватит времени убежать.
Бен снова взял Бритту за руку, на этот раз сжал крепче, и сильно затряс головой.
– Руки прочь, – сказал он и наклонился так низко, что губами коснулся ее уха. – Друг, – добавил он. И губами скользнул по ее щеке.
– Прекрати, идиот, – всхлипывала Бритта. – Ты сам виноват, если тебя подозревают в таких вещах. Ты даже не понимаешь, что такое дружба.
Она снова вырвалась. И затем Бритта Лесслер совершила грубейшую ошибку. Она с силой толкнула Бена кулаком в грудь и замахнулась на него. Еще раз громко всхлипнула и закричала:
– Проваливай, ты, идиот!
Бен тотчас же отпустил руль велосипеда. Велосипед упал. Бритта подняла его, гордо вскинула голову и прошла мимо Николь Ребах дальше по направлению к бунгало Люкки.
Николь Ребах продолжала толкать кресло-коляску с мужем и неоднократно оборачивалась, чтобы посмотреть, что произойдет дальше. Бен, помедлив, последовал за Бриттой, несколько раз крикнув ей «сволочь», каждый раз немного громче. Он казался крайне возбужденным и что-то бормотал. Николь Ребах предположила, что он хочет забрать велосипед. Отчасти ей стало его жаль. Внешне он не казался инвалидом, но поведение, все повадки были типичными.
На крик в дверях бунгало появился Хайнц Люкка. Он увидел плачущую девочку и Бена, в нескольких метрах следовавшего за ней. Молодую женщину и мужчину в инвалидном кресле он заметил не сразу.
– Ну, ну, – успокаивающе сказал Хайнц Люкка, посмотрел на Бена и улыбнулся. – Кто это так громко кричит? Не похоже на тебя.
Затем он обратился к Бритте:
– Какое горе у тебя случилось, маленькая фройляйн?
Все еще улыбаясь и в то же время серьезно, адвокат добавил:
– Ты не должна так громко плакать, когда он рядом. Я думаю, плач его нервирует.
Когда открылась входная дверь бунгало, Бен остановился. И тотчас начал пританцовывать на месте, поглядывая с перекошенным от возбуждения лицом то на Хайнца Люкку, то на Бритту. Его кулаки сжимались и разжимались, как у маленького ребенка, когда тот хочет получить какой-то конкретный предмет. Он кричал так громко, что Николь Ребах отчетливо слышала каждое слово:
– Руки прочь, друг!
– Конечно, конечно, – сказал Хайнц Люкка. – Ты – мой друг, и ты должен оставить девушек в покое. Ты знаешь это, правда? Я уверен, что ты ничего не сделаешь Бритте. И тебе тоже никто ничего не сделает. Иди домой, Бен. Иди к матери.
Бен продолжал пританцовывать на месте, сильно трясти головой и снова прокричал:
– Руки прочь!
Хайнц Люкка зябко повел плечами и спросил Бритту:
– Почему он так разволновался? Я никогда его таким не видел. Что ты ему сделала?
Бритта пожала плечами и надула губы. Николь Ребах давно уже остановилась и теперь крикнула Люкке:
– Он поцеловал ее в щеку. Тогда она его обругала и ударила.
– Не вмешивайся, – проворчал ее муж. – Поехали, я хочу домой.
– Большое спасибо! – крикнул ей в ответ Хайнц Люкка. – Я разберусь с ними.
Он повернулся к Бритте и, порицая, сказал:
– Ты не должна этого делать. Если ты его ударишь, он разозлится, как и любой другой человек. Зайди ненадолго в дом, тогда он успокоится.
– Руки прочь! – снова закричал Бен.
Наблюдая за происходящим, Николь Ребах показалось, что в следующий момент он бросится на пожилого мужчину в дверях. Позже она сказала: «Я сразу не сообразила, хотя это было так очевидно. Дело касалось не велосипеда, а девочки. Несколько раз он прокричал, чтобы старый мужчина не дотрагивался до малышки. Конечно, он выразился не такими словами. Но я его поняла так. И я посчитала, что пожилой мужчина как-то странно реагировал».
Бритта нерешительно и теперь уже с опаской посмотрела на Бена, который беспорядочно пританцовывал на месте и махал руками. Еще какое-то мгновение колебаний. Затем она прислонила велосипед к низкой изгороди палисадника Люкки. Она пошла вслед за Хайнцем Люккой к входной двери, а Бен совершенно вышел из себя. В несколько прыжков он приблизился к молодым супругам, беспорядочно жестикулируя обеими руками, прокричал:
– Сволочь! Руки прочь!
Теперь Николь Ребах тоже испугалась его. Так быстро, как только можно передвигаться, толкая перед собой кресло-коляску, она пошла прочь. Какую-то часть пути Бен следовал за ними. Она слышала его шаги за спиной и не решалась обернуться. Только миновав колючую проволоку и увидев в садах людей, она остановилась и еще раз оглянулась. Бушующего великана нигде не было видно. Николь предположила, что он забежал за бунгало.
Ее мужу показалось неправильным, когда она обратилась к одной пожилой женщине в саду. Он снова потребовал, чтобы она не вмешивалась. Но Николь Ребах заметила, что дверь на террасу бунгало стояла открытой. И сейчас подумала, что если великан проникнет в дом, то тщедушный мужчина и девушка не смогут защититься от такого здоровяка.
Но женщина в саду сказала:
– Вы не волнуйтесь. Люкка справится, он знает, как с ним нужно обращаться. Кроме того, Бен не войдет в дом Люкки, особенно через террасу. Уже много лет тому назад Люкка отучил его от этого.
Собака Люкки
После того как Люкке пришлось усыпить овчарку, он долго размышлял, стоит ли ему приобретать нового друга. Он неоднократно рассказывал Tee Крессманн, как пришел к выводу, что, вероятно, не только тесная съемная квартира вызвала у животного нарушения в поведении. Здесь могло сыграть свою роль и одиночество животного. И переселение в новый большой дом ничего не меняло. Весь день он находился в бюро в Лоберге, один час утром и вечером – больше времени для занятий с собакой он выделить не мог. Тем не менее после нападения в сентябре 89-го года Люкка решился на покупку бультерьера, уже прекрасно выдрессированного и не такого чувствительного, как овчарка.
Безобразное и злое животное, свободно бегавшее по дому, когда хозяина не было. Каждый раз, проходя мимо, Антония Лесслер видела пса. Оскалив зубы, он метался от одного окна к другому. Никогда не лаял, просто бегал по бунгало, как будто ожидая подходящего момента, когда в кого-нибудь можно будет вонзить зубы. Антония часто говорила:
– Так и жду, что он вот-вот выскочит через оконное стекло. Настоящий убийца.
Пауль не раз говорил Хайнцу Люкке о подобной опасности. Хайнц каждый раз его успокаивал. Собака в доме, двери и окна закрыты. Ничего не может случиться.
И ничего не случалось. Постепенно страх Антонии прошел. Бультерьер в бунгало Люкки был надежно заперт, и не стоило волноваться по такому поводу. Иногда проходившие мимо дома люди вздрагивали, если пес внезапно возникал в окне. Весной 90-го года он жутко напугал Пауля, когда тот, проверяя всходы молодой кукурузы, делал обход и собака внезапно возникла на террасе, издавая злобное рычание. Но достаточно было короткой команды Хайнца Люкки, как животное рысью вернулось в дом.
– Он слушается его с первого слова, – заметил тогда Пауль Антонии.
Вечером в июне 90-го года Бен покинул двор Лесслеров в начале восьмого. До тех пор он у гаража играл с детьми. Хайнц Люкка уже полчаса как находился дома, подготавливая в кабинете документ для предстоящего процесса. Собака лежала под письменным столом. Дверь в гостиную оставалась открытой. Двери на террасу тоже были широко распахнуты, впуская в дом мягкий вечерний воздух.
Прежде чем появиться в тот день на дворе Лесслеров, Бен некоторое время побродил по воронке и кое-что нашел. Взрослую крысу, которая, к сожалению, больше не шевелилась.
Антония была не в восторге от подобной находки и приказала ему выбросить падаль в мусоросборник. Он так и сделал. Однако, прежде чем пойти домой, достал оттуда свое сокровище.
Шагая по дороге к бунгало Люкки, Бен держал в руке труп животного. Исходивший от него запах Бену нисколько не мешал. Когда он приблизился к бунгало, то засунул крысу в карман брюк. Он шел медленно, высматривая через кукурузу террасу, и, увидев открытые двери, понадеялся на плитку шоколада.
Бен не испугался, увидев бультерьера. Он вырос с животными и обычно не выказывал страха даже перед племенным быком Бруно Клоя. Если какое-то животное было ему незнакомо, он держал дистанцию. То же самое Бен сделал, когда перед ним возник бультерьер. Хайнц Люкка тысячу раз ему объяснял, как нужно обращаться с собакой. Бен понял не все слова, но результат был красноречивее слов. Друг Люкка был господином, и собака ему повиновалась. «Сидеть!» – и пес сидел. «К ноге!» – и он стоял рядом с ногой друга Люкки. «Тихо!» – и пес больше не рычал.
Необходима осторожность, и если уж он вошел в дом, то теперь должен двигаться не торопясь. Нужно тихо говорить и не отнимать резко руку, если собака начнет ее нюхать. Все это Бен выучил. Он даже знал, что собака любила, когда ее гладили по голове, но только если это делал ее господин.
Бен вошел на террасу, медленно приблизился к открытой двери и тихо позвал: «Друг!»
Он приблизился к двери и вошел в просторное жилое помещение. Из прихожей навстречу ему вышла собака. Бен протянул животному руку, как показывал Хайнц Люкка. В этой руке он нес крысу. И без какого-либо, хоть самого незначительного предупредительного знака бультерьер впился в нее зубами.
Бен закричал, дернул руку, но тем только усугубил боль из-за глубоко вонзенных в мясо собачьих клыков. Инстинктивно Бен размахнулся свободной рукой и ударил ребром ладони по чувствительному собачьему носу. Удар получился мощным. Несмотря на отличную дрессуру, ошеломленная собака отпустила Бена и принялась трясти головой.
Перепуганный до смерти, Бен рассматривал раны, оставленные клыками на руке, и кровь, капавшую на толстый ковер. Сколько хватило сил в легких, он пронзительно закричал: «Друг!»
Но друг Люкка не появлялся, чтобы подать команду.
Собака, очнувшись, словно сжатая до того пружина, бросилась на грудь Бена и сбила его с ног. Бен вскинул руку, действуя скорее инстинктивно, однако успел закрыть лицо и горло. Собачьи клыки вонзились ему в плечо, разрывая мясо. Он больше не кричал, даже не стонал от боли. Безмолвно, оцепенев от страха, Бен лежал на полу, а перед глазами плыли огненные круги. И помощь все не прибывала. Полная тишина в доме, собака тоже не издавала ни звука.
Любой другой на его месте, вероятно, изо всех сил принялся бы бить собаку или делать еще что-нибудь бессмысленное. Бен тоже сделал кое-что бессмысленное на первый взгляд. Он опустил руку, закрывавшую горло и лицо, вниз, обхватил обеими руками тело собаки, потянул ее к себе на грудь, словно для тесного объятия. При этом он сжимал бультерьеру ребра и одновременно руками давил на позвоночник животного. Сколько силы скрывалось в кулаках Бена, никто не догадывался, так как обычно он ее не применял.
Через несколько секунд раздался треск. Собака взвыла, перестала раздирать клыками мясо Бена; ища опоры, стала перебирать передними лапами, задние беспомощно повисли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48