Как бы отчаянно он ни кричал, стараясь
прогнать жуткие призраки, все было тщетно; их было слишком много, и, чтобы
заделать прорехи в стене, ему приходилось работать все усерднее. Он
трудился над стеной как одержимый, словно сон был одним из множества
уроков, назначенных ему дядей - тот заставлял Кипа нагревать и разминать
комки воска, которым предстояло превратиться в его руках в фигурки и затем
уйти к тайным клиентам. Однажды Кипа заставили пустить кровь семи белым
цыплятам, а как-то раз ночью ему пришлось сопровождать дядю на бедняцкое
кладбище за головой покойника для _г_а_р_а_б_а_н_д_ы_, страшного заклятия
смерти. Казалось, стена никогда не будет завершена - твари находили в
кирпичной кладке все новые и новые слабые места и лазейки. Но Кип поклялся
себе: в один прекрасный день стена станет такой крепкой, что им будет не
подступиться к нему, и с той поры они уже никогда не заставят его кричать
от ужаса на дне темной пропасти сна. Эта клятва стала такой же частью его
"я", как страх и неприязнь к человеку, называвшему себя его "дядей".
В одном из таких кошмаров, от которых его прошибал холодный пот, он
блуждал по широким коридорам и пустым комнатам огромного заброшенного
особняка. Окна и двери занавесил мох, не пропускавший внутрь ни лучика
света, и Кип двигался в кишащем пауками полумраке. Натыкаясь на
заколоченные двери, запечатанные окна, замурованные проходы, он
разворачивался и шел обратно по своим следам. В одной комнате он обнаружил
немолодых уже людей в ярком платье, каждый стоял особняком и не говорил с
остальными; в другой ребенок играл на полу с ярко-зеленым мячом, который
вдруг развернулся и ящеркой скользнул прочь. В коридоре наверху в полу
зияли прорехи, черные доски грозили провалиться у него под ногами, но Кип
осторожно, ощупью пробирался вперед.
Он переступил какой-то порог, и вокруг его ног вдруг заплескались
волны прилива, но Кип устоял перед течением - и увидел, что синяя вода
медленно багровеет. Из другой комнаты, дальше по коридору, ему замахали,
улыбаясь, женщина с девочкой. Вдалеке, где-то за тридевять земель, пробили
склянки, и наступила тишина. Он шел и видел комнаты, забитые металлом,
корабельными частями, ржавым оборудованием; впереди коридор перешел белый
мужчина, и Кип последовал за ним. Перед ним, протягивая к нему руки, стоял
скелет, страшная адамова голова о чем-то молила - но Кип не мог понять, о
чем; скелет осыпался, рассыпался в прах.
А в следующей комнате, почти под самой крышей, - сонм теней. Кресло.
Распахнутые окна, черное небо, легкие занавески летят на неощутимом ветру.
А в кресле - темный силуэт, смущающая тень, которую невозможно узнать,
бесплотная, но источающая безграничную, ужасающую ненависть. Дверь за
Кипом громко захлопнулась. Потревоженный шумом, страшный призрак медленно
поворачивает голову, ищет непрошеного гостя. Два ослепительно-алых ока
пригвождают Кипа к полу, прожигают насквозь, до мозга. Призрак поднимается
с кресла и идет к нему, поднимает темные руки, чтобы обнять. Кип спиной
чувствует дверь, твердое, неподатливое дерево давит на позвоночник.
Горячее дыхание твари касается его щеки, и он начинает кричать, звать на
помощь, опять и опять; тварь приблизилась, разворачивает кольца, точно
черная мамба. От нее пахнет старением и гнилью.
Дверь у него за спиной распахивается. Он, крича, спиной вперед летит
в пустоту.
И открывает глаза.
К нему тянулась чья-то рука, коричневая и сморщенная. За рукой
виднелось грубое лицо с резкими чертами, внимательные глаза. Он отпрянул;
рука схватила его за плечо и затрясла, прогоняя остатки сна.
В углу зашуршала ящерица, сверкая немигающими крохотными красными
глазками.
Над Кипом стоял его дядя. Он обтер пот со щек мальчика.
- Твое будущее не со мной, - сказал он.
Вдруг изображение руки на зеленой двери задрожало. Дверь открылась, и
оттуда выглянул мужчина в рабочих штанах.
Несколько мгновений Кип непонимающе смотрел на него, потом опомнился
и поехал дальше, к Площади. В голове вихрились воспоминания: фрагменты
знакомых лиц, пестрые пятна, запахи. Он долго и усердно трудился, чтобы
отгородить стеной эту часть своей жизни, и полагал, что известковый
раствор прочно держит кирпичи на местах. Пока не появилась подводная
лодка.
"Я знаю, кем ты мог бы стать", - сказал Бонифаций.
Чушь, пробормотал Кип сквозь стиснутые зубы. Ерунда.
Кокину окутали сумерки. Взошла луна, заблестела серебром на волнах у
Кисс-Боттома. Подул ветер - сперва слабо, деликатно, потом сильнее и
наконец погнал по улицам песок, закручивая его колючими волчками, жаля
закрытые ставни. Выла на луну собака; кто-то, потеряв терпение,
чертыхнулся и швырнул в нее башмаком.
И никто не слышал, как на верфи звенел под молотками металл.

15
Джонни Мейджорс потянулся, всей спиной чувствуя, как напрягаются и
расслабляются мышцы. Он вылез из кровати и пошел через погруженную во мрак
спальню в угол, к стулу, куда накануне второпях побросал свою одежду.
Застегивая рубашку, он поглядел на постель, где, смутно видная в темноте,
раскинулась нагая чернокожая женщина. Ее тело еще поблескивало от испарины
после их страстных любовных объятий. Она негромко заметила:
- Еще рано. Тебе еще не пора.
- Без десяти восемь, - он натянул джинсы. - Старуха меня хватится. В
один прекрасный день она нагрянет в "Лэндфолл", увидит, что меня там нет,
и что тогда?
- Боишься? - насмешливо спросила негритянка, зная, что вопрос заденет
его.
- Нет. Черт подери, нет. Но я парень с головой и не собираюсь играть
с огнем.
Он застегнул ширинку и ремень.
- Кейл с Лэнгстри вернутся только завтра. Ты мог бы остаться до утра.
Он усмехнулся, блестя в темноте зубами.
- Ну ты и скажешь! Если твой муженек застукает нас утром... нет уж,
спасибо. И моя старуха тоже не запрыгает от радости. Нет, детка, нужно все
делать по-умному. Тебя на нас обоих хватит - и на меня, и на Кейла.
- Как сказать, - капризно заметила она и села, откинувшись на
подушки. Тяжелые груди выскользнули из-под простыни.
Он подошел и сел на край кровати.
- Ну послушай. Твой муж и Лэнгстри не в последний раз уезжают. Черт
подери, он сейчас и так почти не бывает дома. А значит... - Он провел по
гладкой коже между грудями и хрипловато пробормотал: - Черт меня побери,
до чего ж ты хороша, Нора.
- Останься, Джонни, я боюсь ночью одна.
Он нагнулся, лизнул сосок и снова почувствовал эрекцию, но время
поджимало. Он провел с женой Кейла больше часа сегодня и два часа вчера -
хорошенького понемножку. Но, черт возьми, что это была за женщина! Она
знала тысячу самых разных способов водить красивыми мягкими бедрами, когда
Джонни был в ней, она изматывала его, доводила до изнеможения, он сходил с
ума от возбуждения. Но если бы, не приведи Господь, сукин сын Кейл
обнаружил, как развлекается его женушка, это дорого бы им обошлось...
Нора хотела прижаться к нему, затеребила пряжку ремня, но Джонни
поднялся и отошел.
- Нет, детка. Нет. Мне пора. - Он сунул ноги в ботинки. - В другой
раз - а их еще будет много...
Она дразняще улыбнулась, и Джонни окинул ее оценивающим взглядом -
жаркую, еще не остывшую после слияния их горячих тел. Он стоял у
единственного окна спальни. В комнату сквозь сломанные красные жалюзи
лился лунный свет. Когда он нагнулся, чтобы завязать шнурки, Нора
заметила, как за окном мелькнуло что-то темное, и села в постели, вдруг
захлебнувшись воздухом на вдохе.
- Ты что? - спросил Джонни, думая, что она опять играет с ним. - Эй,
да что с тобой?
Нора сидела неподвижно, не зная, действительно ли видела что-то за
окном. Неужели кто-то подсматривал за ними через жалюзи? Кто-то, кого ее
муж приставил следить за ней? Она завернулась во влажную от пота простыню,
как в саван. Может быть, это был даже сам Кейл? Вдруг ублюдок вернулся
пораньше?
Джонни торопливо дошнуровал ботинки. Ему не терпелось уйти. Дом стоял
примерно в миле от деревни, и Джонни предстояла долгая поездка на
велосипеде по темной дороге. Выражение глаз Норы испугало его, и он
спросил, почти серьезно:
- Эй, на что это ты уставилась? На каких-нибудь сраных джамби?
На жалюзи снаружи упала тень. Нора выставила вперед руку с раскрытой
ладонью, словно отгоняя от себя что-то. Ее губы приоткрылись, она
заскулила - тоненько и страшно.
Почувствовав чье-то присутствие за окном, Джонни Мейджорс круто
обернулся, и в этот миг послышался резкий треск - деревянная входная дверь
содрогнулась от сильного удара. Джонни вскрикнул от страха, лихорадочно
соображая. Кейл вернулся... или кто-то из приятелей Кейла пришел
разобраться с ним, Джонни, из-за бабы.
В спальню полетели обломки дерева и битое стекло. Кто-то лез в окно,
и Джонни мельком заметил блеснувший в лунном свете разводной ключ. За
окном толпились тени - две, три, четыре, пять; сливаясь в один бурлящий
энергией сгусток тьмы, они рвали жалюзи, выламывали стекло. Нора завизжала
и попятилась в дальний угол. Джонни услышал, как выбили дверь, и в
отчаянье огляделся, ища какое-нибудь оружие. Он схватил стоявший у окна
стул и ударил по теням - раз, другой, третий. На мгновение они отступили.
- Господи, - воскликнул он, тяжело дыша и загораживаясь стулом, как
щитом, - Господи Иисусе, кто это там КТО ЭТО ТАМ?
И во внезапной тишине услышал.
Они дышали прерывисто, с трудом, словно не привыкли к воздуху и
каждый его глоток жег их огнем. Джонни не слышал ни голосов, ни шороха
движений - только дыхание людей, страдающих ужасным, мучительным недугом,
и одно это заставило его подумать: я схожу с ума.
Одна тень подступила поближе, медленно потянулась к разбитому окну,
ухватила одну из сломанных перекладин жалюзи и принялась отдирать ее.
Джонни окаменел; женщина в углу плакала - тоненько, горько, как
ребенок. Освещенная лунным светом рука в окне казалась корявой, темной,
костлявые пальцы напоминали звериные когти. Грязные длинные ногти царапали
стекло, эти едва слышные звуки казались пойманной в ловушку паре
оглушительными, непереносимыми, а влажный карибский ветер кружил по
комнате запах тлена, и смрад облеплял их дымными складками, словно древняя
плесень или слизь, извергнутая из чрева моря.
В следующий миг в комнату, выбив последнее стекло, метнулась
призрачная фигура. К Джонни потянулись черные птичьи когти. Нора издала
крик ужаса: о Боже почему это был не Кейл не Кейл НЕ КЕЙЛ...
Джонни замахнулся стулом и ударил им вонючую тварь, которая сползала
с подоконника; стул угодил во что-то твердое, как кость, но не остановил
призрак. Молодой человек слишком поздно понял, что остальные ворвались
через дверь и были теперь у него за спиной. Что-то обхватило его сзади за
горло - рука, холодная, костяная. Другая рука вцепилась ему в волосы. Из
горла Норы вырвался истошный крик и затих, перейдя в безумный,
бессмысленный младенческий лепет. Отчаянно отбиваясь руками и ногами,
Джонни попытался вырваться, но твари сгрудились вокруг него, наступали, их
страшные руки обжигали ледяным холодом его лицо, шею, плечи.
Он ударил одну из них согнутым локтем, и почувствовал над самым ухом
свистящее зловонное дыхание; страшная сила подхватила Джонни и швырнула на
стену. Он врезался в стену головой и беспомощно съехал на пол, чувствуя
жгучую боль в сломанном плече. Сердце у Джонни колотилось как сумасшедшее.
Охваченный паникой, он развернулся, чтобы встретить приближающиеся тени
лицом к лицу. Обезумевшая от страха женщина по-пластунски ползла к шкафу.
Джонни - из его сломанного носа капала кровь - полулежал, опираясь о
стену, и смотрел, как твари подбираются к нему.
Тьма скрывала их, но он видел их глаза, красные, крошечные, горевшие
ненавистью в иссохших глазницах, немигающие и пронзительные, в дыхании
призраков ему слышалось пыхтение мехов, раздувающих адское пламя в
Преисподней - и Джонни Мейджорс воздел руки в страхе и мольбе. Он понял:
настал его смертный час.
- Прошу вас, - взмолился он и за оглушительным стуком своего сердца
не услышал собственного голоса. - Прошу вас, не убивайте меняа-а-а-а-а...
Один из призраков ухмыльнулся; лунный свет блеснул на гнилых,
сломанных зубах, истлевшие губы облизнул черный язык.
- Пощадите, прошу вас... - прошептал Джонни Мейджорс.
К его лицу придвинулись две скрюченные руки, ногти глубоко, до крови
впились в тело. Медленно, очень медленно лицо Джонни, кричавшего от
ледяной боли, стали разрывать на части. Взмах костлявой руки - и сорванный
с его лица нос разлетелся клочками окровавленной плоти, цепкие сильные
пальцы сдавили шею - и твердые ногти вонзились в горло, задушили крик,
проткнули яремную вену, выпустив на волю темно-алую реку. Парализованный
Джонни Мейджорс с незрячими, остекленелыми от шока глазами лежал под
забрызганной кровью стеной; его нервы пылали в огне последней мучительной
боли, но отключившийся мозг был не в состоянии реагировать. Рука, лежавшая
на горле Джонни, принялась сдирать плоть, точно шелуху, обнажая сосуды и
голосовые связки. Почуяв запах теплой крови, призраки зашевелились,
подошли. Один, с красными глазами-омутами, нагнулся над Джонни. Алчно
скрюченные пальцы в мгновение ока сорвали часть щеки, висевшую на
лоскутьях кожи. Трехпалая рука с торчащими сквозь кожу суставами потыкала
в глаз, подковырнула его и вырвала из глазницы, словно дрожащую
виноградину из грозди.
Джонни застонал и невольно содрогнулся. Голова его запрокинулась, и
лунный свет упал на разорванное горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38