— Я готова, — сказала она. Уртред, не раздумывая, протянул ей руку, и Таласса, тоже без колебаний, приняла ее. Мягкое пожатие вновь пронзило его током сквозь тонкую кожу перчатки. Таласса шагнула в зал. Воздушные духи заметались и кинулись к ней, окружив ее мерцающим, пляшущим ореолом, — и Таласса исчезла на глазах Уртреда, который так и остался стоять с протянутой рукой.
Уртред шагнул за ней и скорее почувствовал, чем увидел, быстрые вспышки света — это духи сомкнулись вокруг него. Он оглянулся, но Аланда и Фуртал исчезли вдали с пугающей быстротой, словно огромная волна уносила его от берега в море. Он открыл рот, но не сумел издать ни звука, и стремительность полета лишила его чувств.
Очнувшись, он оказался все в том же огромном зале, где чередовались свет и тень. Он слышал, что на севере, где никогда не заходит солнце, вечером на небе играют такие же огни — полотна света, переливающиеся всеми мыслимыми красками. Но здесь присутствовали только три цвета — черный, белый и серый, и последний был сильнее всех. Уртред не мог судить, сколько времени прошло с тех пор, как он потерял сознание — то ли несколько мгновений, то ли несколько лет. Духи исчезли, а с ними и Таласса. Но издали, по одному из коридоров, сотканных из света и тьмы, к нему близилась какая-то фигура. Белый свет бил из ее глазниц, как и у призрака Манихея, и Уртред узнал старца, которого видел на последней фреске у подножия лестницы. Уртред заслонил перчатками глазные прорези маски — бело-голубой свет слепил его.
Призрак, подобный Манихею, выходец из Хеля! Но теперь перед ним не благодетельный дух учителя, а призрак чуждый, неизвестно зачем пришедший: то ли помочь Уртреду, то ли разорвать его в клочья.
И вдруг видение исчезло столь же внезапно, как и явилось. Уртред огляделся вокруг. Не видя больше призрака, он чувствовал его присутствие. Впереди лежал лабиринт, выстроенный из света и тени, Уртред направился туда, где ему виделся коридор, но наткнулся на преграду, прочную, как каменная стена.
— Кто ты? — эхом прокатился в голове исполинский голос.
Как быть: солгать, быть может, и попытаться проникнуть в гробницу хитростью? Назваться Маризианом или Иллгиллом? Но Уртред помнил слова Аланды: только правда может спасти его.
— Я Уртред Равенспур, — произнес он. Световой узор переместился, и Уртред почувствовал, что идет по одному из коридоров, не двигая при этом ногами. Вдали в другом конце необъятного зала, показалось сияние.
— Зачем ты пришел сюда? — вопросил тот же голос.
— Я ищу правды. — И снова Уртред поплыл над полом, словно подхваченный волной, а сияние стало ярче.
— Какой правды ты ищешь?
— Той, что похоронена вместе с Маризианом.
— Что это за правда? — Голос не изменился, но Уртред почувствовал, что это главный вопрос — вопрос жизни и смерти. Уртред вспомнил еретические речи Фуртала и выпалил, не успев обдумать ответ:
— Правда об угасании солнца.
— Отчего ты пришел теперь, а не вчера и не завтра? Уртред вспомнил то, что видел в алтаре, и слова Аланды. Неужто она права? Сейчас он это узнает.
— Я... Герольд, — нерешительно выговорил Уртред. Новая волна — и он стремительно полетел по коридору, между светящихся стен.
— Готов ли ты служить Светоносцу?
На этот раз Уртреда обуяло сомнение. Вправду ли Таласса — Светоносица? Его полет, словно в ответ на эти мысли, сразу замедлился, и Уртред снова наткнулся будто бы на стену — глаза его чуть не вылетели из орбит, а члены налились свинцом.
— Готов ли ты служить? — повторил голос, ставший чуть слабее.
Ужас оледенил Уртреда. Конечно же, он послужит Талассе.
— Да, — шепотом ответил он и снова устремился вперед, со страшной скоростью поворачивая из одного светового коридора в другой. Внезапно полет прекратился, и ноги Уртреда вновь коснулись земли.
Он стоял перед огромной аркой, за которой сиял тот же золотой свет, что озарял алтарь Светоносца. На этот раз свет шел от тысячи свечей, горевших по обе стороны длинного сводчатого нефа, — но не так, как горят земные свечи. В дальнем конце нефа виднелась огромная вращающаяся Сфера футов двадцати диаметром, висевшая прямо в воздухе. Она переливалась множеством цветов: зеленым, красным, белым и черным, медленно сменяющими друг друга. Рядом с ней высилась глыба из черного базальта — усыпальница Маризиана. Там, где стоял Уртред, было сумрачно, но он разглядел перед собой Талассу, и в руке у нее горела взятая из котомки свечка. Она вглядывалась в него, точно старалась различить, кто это явился из сияющих коридоров. Уртред шагнул к ней и увидел, что она его узнала.
— Все хорошо? — спросил он.
Она кивнула, хотя он видел, что она дрожит.
— Ты тоже видел призрак и слышал голос?
— Да. — Уртред махнул рукой, вспомнив, как чуть было не потерпел неудачу. — Я не знал, что отвечать, но слова пришли ко мне сами. — И Уртред пристыжено повесил голову. — Я сказал, что пришел узнать, отчего угасает солнце.
— Как говорил Фуртал?
— Да, именно так.
— Я тоже. — Таласса, в свою очередь, заколебалась. — Уртред... — сказала она и умолкла, точно не находя слов. Она впервые назвала его по имени.
— Что?
— Ты веришь, что я — Светоносица?
— Да, — просто сказал он.
— Но еще недавно ты...
— Теперь уж не важно, кем ты недавно была. Мы все переменились.
Они постояли молча в волнах света, и странный покой снизошел на них — как будто их судьба определилась и ничто уже не могло ее изменить. Наконец Таласса сказала.
— Призрак сказал мне кое-что...
— Что же?
— О прошлом и о будущем — и о северном городе откуда он пришел, о городе, закованном во льды...
— Имя этого города — Искьярд?
— Да — и я должна отправиться туда, Уртред.
— Значит, и я с тобой.
Она улыбнулась, а он потупил глаза, обуреваемый смешанными чувствами. Таласса пробудила в нем то, чего он еще не ведал: желание нечистое, в котором он теперь раскаивался, и чистое, которое, он знал, не умрет никогда. Даже ее ноги в изодранных и запачканных атласных туфельках казались ему до боли совершенными. Но ведь она не только женщина из плоти и крови — она легендарное существо, о котором написано в Книге Света. Как же совместить эти две ипостаси? Он поднял глаза. У него теперь, должно быть, странное лицо, но она-то видит только эту жуткую, уродливую маску, которую ему суждено носить вечно. Сердце Уртреда точно зажали в железные тиски. Зачем Манихей обрек его носить эту личину? Быть может, учитель хотел ввести Уртреда в мир, где каждый встречный будет знать заранее, что скрывается под маской? А быть может, все обстоит так, как сказал Манихей: люди, привыкнув к маске, когда-нибудь примут и подлинное лицо Уртреда. Жрец угрюмо спросил себя, поможет ли эта уловка в его отношениях с Талассой. Сейчас она, конечно, считает, что эта маска предназначена для устрашения, — вот и хорошо, пусть и дальше думает так.
Он знал, что внезапное пробуждение чувств может погубить его. Еще месяц назад он не желал ничего иного, кроме уединения форгхольмской башни, а теперь, оказавшись в мире людей, где нужно брать и давать взамен, он то и дело себя выдает и чувствует себя голым, на которого смотрят со всех сторон. Неужто нельзя утаить от мира хоть что-то заветное, что-то святое?
Нет, нельзя... А раз его сердце раскрыто, точно сундук, где всякий может рыться, то кто он? Урод, всем на потеху лезущий в мир, от которого навсегда отлучен.
Однако эта мысль вызвала в Уртреде прилив отваги. Пусть будет так — он всем рискнет: насмешки и позор для него ничто. Он выбрал дорогу и не сойдет с нее.
Его кожа все еще горела после испытания огнем: он чувствовал себя всесильным, как в тот раз, когда мальчиком в Форгхольме вызвал из воздуха огненного дракона. Бог по-прежнему с ним — и ближе, чем когда-либо после Ожога. Открытость миру пока что не принесла Уртреду вреда.
Он снова встретился глазами с Талассой, которая все так же улыбалась ему.
— Пойдем, — сказал он, подав ей руку, и его сердце снова затрепетало, когда она дала ему свою. Рука об руку они двинулись по освещенному свечами проходу к Сфере и саркофагу.
ГЛАВА 36. МАГИЯ ЛУНЫ И МОГИЛЫ
Сереш точно прирос к месту, где стоял. Только что Таласса и Уртред были здесь — и вот их нет. Но где же они? Завеса светящихся духов была прозрачна, и он ясно видел за ней запутанные коридоры света и тьмы. По залу бежали волны, точно свет, идущий из пола и с потолка, отражался в воде, но жрец и девушка исчезли бесследно.
Еще неделю назад в заговоре против Фарана участвовало около ста человек, но целая череда провалов резко сократила их число. Рандела и остальных, преданных Варашем, схватили в храме два дня назад; Зараман со своим отрядом превратился в груду обгорелых костей; Гадиэль и Рат сгинули тоже; отец Сереша неизбежно станет жертвой вампиров, а за жреца в маске и Талассу остается только молиться, где бы они ни были. Сам Сереш, Аланда и Фуртал — вот и все уцелевшие.
Судьба отца угнетала Сереша больше всего. Сын представлял себе, как старый граф сидит в своем кабинете и ждет конца. Кто доберется до старика первым: вампиры или обыскивающие город жрецы? Чувство обреченности давило Сереша с тех самых пор, как в их дом пришел жрец в маске, столь же зловещей, как и он сам. После этого несчастья посыпались одно за другим, и Сереш совсем пал духом, теперь их осталось только трое, и Фаран идет за ними по пятам.
Сереш тяжко вздохнул и тем отвлек Аланду от столь же молчаливого созерцания лабиринта.
— Надо вернуться обратно и ждать там, — сказала она.
Сереш кивнул. Силы у них просто смехотворные: двое стариков да он, до сих пор даже не извлекший меча из ножен, — а погоня близка. Сереш вытащил из-за спины тяжелый двуручный клинок.
В коридоре, по которому они пришли, в любой миг могли появиться вампиры. Во время их головоломного путешествия по гробнице Сереш ни разу по-настоящему не задумался над тем, на каком расстоянии от них может быть погоня, но теперь у него по спине прошел мороз. Некоторые люди, вроде Уртреда, чувствуют присутствие вампиров, как те чувствуют запах живой крови. Нет ли их где-то поблизости? Сколько из них могло выжить после испытания огнем? Все существо Сереша восставало против возращения назад, побуждая его последовать за жрецом и Талассой в глубины таинственного лабиринта. Но Сереш знал, что в лабиринте его ждет верная смерть, — как и позади, быть может.
Он набрал в грудь воздуха, чтобы успокоиться, и повел Аланду с Фурталом назад по гранитному коридору.
Тихие глубины туннеля при слабом свете лабиринта и фонаря Аланды казались пустыми, как и несколько мгновении назад. От главного коридора вправо и влево отходило семь боковых — все они имели футов двадцать ширину и в высоту, да и располагались, будто бы намеренно, через двадцатифутовые промежутки. Сереш заглянул в первый с правой стороны. Аланда светила ему. Через десять футов коридор упирался в каменную дверь. Сереш оглянулся на Аланду.
— Попробуй следующий, — шепнула она.
Сереш двинулся дальше, стараясь ступать как можно тише. Безмолвие давило его. Хотя коридор был пуст, во тьме таилась угроза. При переливчатых отблесках лабиринта и дрожащем свете фонаря казалось, будто стены шевелятся.
У входа в следующий туннель Сереш остановился и прислушался: ничего, только вода долбит камень, капая с потолка. Они прошли здесь всего пять минут назад, и все же Сереш чувствовал: что-то изменилось. Что же? Этого он не мог понять, несмотря на обострившиеся чувства. Все как будто было по-прежнему. Сереш покрепче стиснул рукоять меча и с клинком на плече встал перед входом в туннель.
Там было пусто, и через десять футов коридор заслонила янтарная глыба. В ней при свете фонаря Сереш разглядел чей-то громадный скелет, подобного которому еще не видывал: остов насчитывал футов двадцать в высоту, а между тем принадлежал человекоподобному существу. Быть может, один их гигантов, построивших город, погребен здесь вместе со своим господином? И все боковые туннели ведут к таким вот малым гробницам? Ну что ж, мертвых по крайней мере можно не опасаться.
Сереш с облегчением вздохнул, обернувшись к Аланде и Фурталу, и только тут понял, что изменилось в коридоре.
Запах.
Теперь здесь пахло плесенью.
Фаран! Сереш круто повернулся на месте. Из дальних боковых ходов, шурша плащами, вылезали Жнецы в масках-черепах. Ближнего Сереш мог бы достать четырехфутовым мечом. Он сосчитал: Жнецов было двенадцать, а за ними маячили три фигуры — высокий Фаран в кожаных доспехах, лысый человек, в котором Сереш признал колдуна Голона, третьей была Маллиана, которую крепко держал Голон. Сереш почти не удивился, увидев ее здесь, — это лишь усилило его чувство обреченности, неотвратимости рока. Их неудачи начались в храме Сутис — и лишь справедливо, что верховная жрица храма пришла сюда замкнуть горестный круг.
Меч отягощал руки мертвым грузом. Прежде Серешу уже приходилось вступать в неравные схватки, откуда он чудом или милостью Ре, убив двух, а то и трех противников, выходил живым. Но ему никогда еще не случалось сражаться против четырнадцати человек.
Неизбежность смерти поразила его — дыхание на миг пресеклось, и самое сердце, казалось, остановилось. Но в следующее мгновение чувства вернулись к нему во всей полноте: не время было обмирать.
Фаран, сделав солдатам знак отойти в сторону, выступил вперед. Значит, предстоит поединок; шансы Сереша возросли, но не столь уж намного. Фаран возвышался над ним, и его глаза, блестевшие при свете фонаря, втягивали Сереша в свои колдовские глубины. Фаран подходил все ближе, поскрипывая кожаными латами, и вдруг неуловимым движением обнажил меч, сверкнув пурпурными аметистами на рукоятке. В другой руке Фаран держал маленький медный щит с выдавленным на нем черепом. Голос князя, сухой как песок, нарушил тишину
— Ты еще можешь спастись. — Его тон, вопреки словам, не давал никакой надежды. — Только сложи оружие и скажи нам, где твои друзья.
Сереш, помимо воли, продолжал смотреть в глаза Фарану — и они затягивали его, как два темных омута. Сдаться на милость врага казалось наилучшим исходом
Это чары!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65