Заснеженный город — ранний вечер — рубиновые башни горят в лучах заката — снега тянутся до самого горизонта — и она посреди большого двора; подымается поземка, и что-то движется к ней сквозь метель — Аланда различает белое как снег лицо сердечком: это Таласса, а рядом Аланда видит маску сегодняшнего жреца. Но что это за место? Страна Теней? Нет, город как будто находится в пределах этого света... Видение исчезло, как всегда, и Аланда застонала в досаде, вновь видя перед собой только пляшущий в очаге огонь. Жаль, что она не успела поговорить с Серешем до того, как он поднялся наверх, не расспросила его, что он намерен делать. Сереш послан, чтобы вывести их отсюда, но как он собирается это осуществить? Пока что по крайней мере он занимается точно тем же, чем все остальные пришедшие сюда мужчины, а полночь уже совсем скоро!
Аланда не слышала, как Фуртал подошел к ней, — языки пламени поглощали все ее внимание. Она снова вызвала перед собой уродливую маску пришельца, и та возникла в огне, сама сродни огню, как и тот, что носил ее. Аланда прозревала в нем гнев, ярость, стремление разрушать, но вместе с тем и уязвимость, и некую незаживающую рану. Сила в нем уживалась со слабостью — этим он был сродни Талассе.
Таласса теперь низкая женщина, шлюха из храма Сутис, но некогда, встречая ее девочкой в садах Иллгилла, Аланда не нашла слов от полноты восхищения — так ясно предстал перед ней жребий этого ребенка. Аланде помнился этот миг: солнце светило сквозь листву сада, играя на лице девочки, и лицо это, необычайно одухотворенное, дышало сверхъестественной силой. Это открылось одной лишь Аланде и никому больше. Аланда поняла, что Таласса и есть та, о ком сказано в Писании, — это она Светоносица, которой суждено вывести людей из вековой тьмы.
Ту же силу открыла Аланда и в неизвестном жреце за те несколько минут, что он провел с Серешем здесь на кухне. Кто он? Сереш назвал его другом. Но он не из Тралла: всех городских служителей Огня Аланда знала. Он пришел издалека — и мало того, явился в тот самый вечер, который, согласно Книге Света, должен положить начало концу тьмы.
В Книге говорится о Герольде, о том, кто придет перед Светоносцем — о человеке без лица. Быть может, жрец и есть Герольд? Он носит маску. Однако в Тралле многие носят маски, в том числе и все жрецы, хотя этот явно чем-то выделяется. Но для Аланды его приход был предрешен, и она чувствовала, как груз грядущих событий давит ее хрупкие кости... а между тем не знала, что будет с ней самой — единственным проблеском было видение того заснеженного города.
Она вернулась мыслями к жрецу в маске. Он ушел с Талассой, как и было задумано. Однако это Маллиана их свела. Тут что-то не так. Сереш теперь не появится до самой Второй Перемены, что бывает незадолго до полуночи, — а тогда уж точно будет поздно...
Почувствовав руку на своем плече, Аланда подняла глаза, очнувшись от своей долгой задумчивости. Она еще ни словом не перемолвилась с Фурталом с тех пор, как он вернулся из зала, и старик не знает, что случилось с Талассой.
Фуртал и Аланда были друзьями с незапамятных времен, оба подвизались при дворе Иллгилла, но порой Аланда, вот как сейчас, забывала о его присутствии.
— Фуртал, — сказала она, — нынче ночью Фаран потребовал Талассу к себе.
Старик кивнул своей лысой, усохшей головенкой так, будто уже знал.
— Да, я догадывался. Сереш пришел, не так ли?
— Да — вместе с человеком в маске.
— Я слышал их обоих даже сквозь звуки лютни — слепые все слышат.
— Фуртал, что делать?
— Что ж тут сделаешь? Сереш что-нибудь придумает. А пока что подай мне вина — от пения в горле пересохло.
Аланда поднялась, как в трансе, словно грядущее всей тяжестью своих лет сковало ей члены и навалилось на плечи. Дрожащей рукой она налила вино в кубок. Старик, снова сев за стол, жадно выпил и принялся за жаркое, нагнувшись над самой миской и методически отправляя ее содержимое ложкой в беззубый рот.
— Ты, я смотрю, не очень-то встревожен, — сказала Аланда.
— Надо же чем-то поддерживать силы.
— Зачем? Похоже, мы все так и умрем здесь. Фуртал отложил ложку и обратил к Аланде свои незрячие глаза.
— Ты ведь знаешь, кому суждено умереть, разве не так?
Аланда отвела взгляд. Она старалась не применять своего дара к друзьям, чтобы не страдать от предчувствия их смерти, но порой ей виделся череп под чьим-то лицом — так этим вечером было с Зараманом. Аланда боролась с холодом охватившего ее недоброго предчувствия, а Фуртал вцепился в ее руку.
— Конец скоро постигнет всех нас, — сказал он без следа своей обычной веселости, — и все же надо верить. Сереш что-нибудь да придумает.
Аланда обвела взглядом знакомую кухню: истоптанный каменный пол, низкие стропила над головой, огромные закопченные очаги, начищенные до блеска медные кастрюли па стенах — все, что окружало ее последние семь лет. Мирная как будто картина — но Аланда очень надеялась покинуть все это в полночь и больше сюда не возвращаться.
Однако Фуртал прав: пока что ничего нельзя сделать. Аланда улыбнулась старику, хотя он и не мог этого видеть. Он всегда был рядом — за семь лет своего рабства они не раз поддерживали друг друга среди мелкой храмовой тирании.
Когда-то все было иначе. Дворец Иллгилла на Серебряной Дороге, наполненный траллской знатью. Возможно, Аланда тогда вела себя высокомерно, смотрела на слуг свысока, говорила с ними резко. Теперь она уже не могла вспомнить, так ли это было, но знала твердо: все будет не так, если она снова станет свободна. Она ко всем будет относиться с полным беспристрастием. Только рабы знают цену свободе.
— Помнишь, как ты играл для барона Иллгилла? — спросила Аланда.
— Помню. Пусть я ослеп, но память осталась при мне. Помню, как молодая госпожа прибыла во дворец после своей помолвки. Был большой пир, и я играл «Лэ о любви Идрас и Иконокласа». Оно имело большой успех, и барон подарил мне кошелек с десятью дуркалами, хотя я пару раз сфальшивил...
— Я тоже помню тот день — ты пел тогда, как ангел.
— А теперь пою, как евнух — такие времена.
— Но наши несчастья длятся всего семь лет...
— Да я и не горюю. Меня лишили глаз и пола, зато теперь я окружен красотой, которая не наносит ран, плотью, которой не желаю... а этой ночью я верну себе свободу.
— Аминь. Сереш скоро придет и что-нибудь придумает, как ты говоришь.
— Если будет на то воля Ре. А пока что мы должны вести себя, как всегда. Который теперь час?
— Должно быть, как раз сменили свечи.
— Тогда я пойду обратно — любовникам скоро захочется музыки.
— Убаюкай их ко сну, старый друг, — чем меньше недругов будет тут в полночь, тем лучше.
— Не волнуйся, мы спасем Талассу. — Фуртал пожал Аланде руку своими тонкими и изящными, несмотря на возраст, пальцами — старинные фамильные кольца на них представляли священных созданий Огня: грифона, саламандру и дракона. Аланда поцеловала его руку.
— Прими мое благословение, Фуртал, скоро для нас опять настанут лучшие времена.
— Для тебя, госпожа, но не для меня: нить моей жизни близится к концу. Знаешь, слепые тоже бывают прозорливцами.
Аланда промолчала, и холод вновь охватил ее: неужто она лишится и Фуртала? На окне горела помеченная кольцами свеча — по кольцам узнавали время. Да, пора.
Фуртал нащупывал гриф лютни, прислоненной к скамье. Аланда направила его руку, и он благодарно улыбнулся.
— Приободрись: что бы Ре ни делал, все к лучшему, даже и в эти последние дни, — весело, хоть и с тяжелым сердцем, сказал он.
— Да услышит тебя Огонь. А теперь иди, не то Маллиана опять задаст тебе трепку.
— Ничего, я привык! Будь осмотрительна, и все решится еще до полуночи. — Аланда довела его до тяжелой двери, открыла ее — и сразу поняла, что дело неладно. Коридор и зал тонули во мраке, который едва рассеивали одна-две еще не догоревшие свечи. Фуртал, не подозревая об этом, двинулся было вперед, но Аланда втащила его обратно.
— Что случилось? — спросил он, слыша, как Аланда гремит засовами.
— Свечи, — выдохнула она, задвинув последний, — все свечи погасли!
ГЛАВА 21. КОНЕЦ ХРАМА СУТИС
Пока Таласса поднималась с незнакомцем к себе в комнату, в голове у нее царил полный сумбур. Маллиана велела ей выяснить, кто это такой, — тогда верховная жрица, быть может, пощадит Аланду. Но ведь этот человек — друг Сереша, они вместе вошли в зал. Если бы ей удалось переговорить с Серешем после танцев, узнать, что происходит... Но Маллиана проделала все слишком быстро. Сереш исчез, бросив Талассу одну со жрецом в маске. Кто он — переодетый друг или настоящий жрец Исса? Серешу, безусловно, можно доверять. Он сын графа Дюриана, он скрывается и подвергает себя большому риску, приходя сюда... Но зачем он привел с собой жреца Исса? И что пыталась знаками передать ей Аланда во время танцев?
Фаран. Ничто в Тралле не свободно от его влияния, и это, возможно, последняя шутка, которую он и Маллиана решили сыграть с Талассой. Таласса знала, что ее может спасти только чудо, а полночь надвигалась с пугающей быстротой. Скоро, как всегда, пробьет гонг в храме Исса, возвещая приход самого глухого времени ночи. И это будет последний раз, когда Таласса услышит его вне стен храма Червя.
Что ж, придется выполнить приказ верховной жрицы: так хотя бы Аланда будет спасена. Таласса играла эту роль годами — от двух лишних часов не будет вреда, а польза может быть.
Они уже подошли к двери комнаты. Таласса была женщина со всеми присущими женщине чувствами; прежде она хотела нежности и искала ее в этих роскошных покоях. Дым леты притуплял все, и легко было, отдавшись неге, совершать то, о чем Таласса теперь сожалела, позволять плоти взять верх над духом. Впервые попав сюда вместе с Аландой, изголодавшаяся, поруганная солдатами, Таласса не надеялась на многое. Уют, тепло, свет, пристанище — вот и все, чего ей хотелось, и собственное тело не казалось чересчур высокой платой за все эти блага.
Все изменилось после того первого полуночного посещения храма Исса — грубые руки стражей, переход по холодным улицам, голубые огни, освещающие путь, сырой тяжелый воздух, насыщенный туманом, струи пара, бьющие из носовых отверстий масок-черепов. Потом склеп глубоко под храмом, руки, раздевшие ее донага, Фаран в своем плаще, похожем на крылья летучей мыши, пахнущий плесенью...
С тех пор ее жизнь стала сущей мукой, и маленькие вольности, которые Таласса позволяла себе с гостями, сделались ей ненавистны; теперь она держала себя холодно и отстраненно, и ее редко выбирали во второй раз.
Но с этим жрецом ей придется вспомнить свои прежние манеры, когда она, еще сравнительно невинная, старалась угодить тщеславным, себялюбивым мужчинам, приходившим в эту комнату. Таласса была уверена, что Маллиана будет наблюдать за ней. Придется играть свою роль, зная, что в полночь, даже если она сделает все, как велела Маллиана, ее навсегда отдадут Фарану. Фарану, который ценит лишь то, что может уничтожить в любое мгновение.
Взявшись за дверную ручку, Таласса безмолвно помолилась, как молилась каждый день в храме Сутис. Это была молитва из переплетенной в кожу, украшенной драгоценностями Книги Света, которую Таласса открывала каждое утро всю свою жизнь, как только солнце вставало над горами. Книга Ре, Жизни, Света — книга огня, который горит в душе каждого человека и которому Таласса дала угаснуть, попав сюда и потеряв в роскоши храма. Но девушка по-прежнему открывала книгу каждое утро, и аметисты с изумрудами, украшавшие переплет, вспыхивали на утреннем солнце, льющемся с балкона; Таласса читала, и святые слова, смывая память о минувшей ночи, возвращали ее в прежние счастливые времена: «Свет есть путь Ре, торжествующего над тьмой, которая есть путь его брата Исса, повелителя Червей — слушай слова света, и не убоишься ночи». Таласса вела пальцем по ярким строкам на пожелтевшем пергаменте, шепча про себя слова, и бодрящий огонь вливался в ее жилы: «Я встану с тобой утром и уйду с тобой на покой вечером. Моя кровь — огонь, и твой огонь — кровь, и радость в твоем пробуждении». Прочтя эти слова, Таласса взглядывала на горы — и Аланда часто бывала при ней в это время с улыбкой в своих ярко-голубых глазах, и жизнь снова казалась терпимой, а ночи будто и не было.
Но теперь страх было отогнать не столь легко, ибо близилась полночь. Как же быть? Предать этого человека? Попросить его снять маску, как велела Маллиана? В конце концов, это маска жрецов Исса, врагов Талассы.
Даже его рука сквозь мягкую кожу перчатки казалась какой-то странной. Под мягкой кожей чувствовались стальные связки — такие же твердые и неподатливые, как сам незнакомец. За все это время Таласса еще не обменялась с ним ни единым словом. Сейчас он повернул к ней свою маску-череп, не понимая, почему она так замешкалась у двери. Охваченная новой волной паники, Таласса торопливо вошла в комнату, залитую оранжевым светом занавешенных светильников. Любопытно бы знать, где находится глазок: Таласса всегда подозревала, что в комнате есть нечто подобное, но гнала от себя эту мысль. Верховная жрица, без сомнения, уже заняла свой пост.
В уме Талассы сложился план: какое-то время она будет играть свою роль и попробует выяснить, кто этот человек. Если он друг, она, возможно, еще успеет предупредить его...
В этот миг жрец, точно устав притворяться, враждебным жестом отшвырнул от себя ее руку, и Таласса с трепещущим сердцем закрыла за собой дверь.
Уртред сквозь прорези маски разглядывал комнату служительницы разврата. Все здесь претило ему, и гобелены на стенах, представляющие любовные приключения богини Сутис с другими богами, казались вопиюще кощунственными. Вся обстановка комнаты служила достойной оправой похоти Сутис: кровать, занавешенная тяжелыми красными драпировками и украшенная резными фигурами акробатических совокуплений, была к тому же снабжена сотней разноцветных подушек. Бронзовые чаши поблескивали в мягком свете. Ароматные свечи говорили о южных краях, где одуряюще пахнут под солнцем чудные цветы и теплый бриз, почти забытый на Старой Земле, летит над песками пустыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65