— …Видел, как приходила. Наверное, взяла что-нибудь и опять ушла. Сейчас она больше у матери бывает.
— Сын ее в этом учебном году школу заканчивает, вот Женя и подтягивает его, — слышен голос Кристины; она стоит на пороге своей квартиры, и в глазок ее не видно.
— Если она вам так нужна, — говорит Кристинин муж, — пришлите ей повестку. Она наверняка человек законопослушный!
— Или на работу позвоните! — предлагает Кристина.
— Я зайду как-нибудь еще, — говорит милиционер неожиданно по-бабьи высоким голосом. — Может, повезет больше.
Интересно, станет он проверять: не светится ли ее окно?
Евгения осторожно открывает штору. Милиционер выходит из подъезда и действительно поднимает голову. Похоже, когда он шел, как раз свет и видел.
Едва он уходит, как во двор залетает шальная серебристая иномарка. Слышно даже, как визжат ее тормоза. Из нее пулей вылетает Толян и мчится к подъезду. Евгения с облегчением вздыхает и открывает дверь — Аристов даже не успевает поднести руку к звонку.
— Ты что же это открываешь не глядя? — притворно сердится он, но глаза его сияют — он безмерно рад, что с ней ничего не случилось. — Ну где твой подозрительный мент?
— Как раз перед тобой ушел.
— Потому ты и сидишь в темноте?
Евгения кивает. Толян вешает в одежный шкаф куртку, а за поясом у него торчит пистолет.
— Никак заплечную кобуру себе не куплю, — объясняет он ее вопросительному взгляду. — Неплохо бы смотрелось, да?
— Неужели ты стал бы стрелять?
Он, не отвечая, подмигивает ей в зеркало и поворачивается с насмешливой улыбкой.
— Сознайся, что никакого мента не было, а ты просто по мне соскучилась!
— Да я… да ты у соседей спроси! Кристина с мужем с ним разговаривали!
Он обнимает ее, тщетно пытающуюся вырваться, и говорит в самое ухо:
— Соврать было жалко, да? Мол, действительно соскучилась, все выдумала!.. Не получится из тебя возлюбленной великого человека! Самоотверженной, благородной, безоглядной! Ты как скупая старушка, которая наконец согласилась предоставить страннику ночлег, — даже дверь приоткрываешь чуть-чуть, чтобы он смог лишь протиснуться, а не распахиваешь со всей широтой души!
— А ты, значит, распахиваешь с широтой?
— В том-то и дело! Я, видимо, тоже осторожный. Про таких, как мы с тобой, и говорят: муж и жена — одна сатана!
— Аристов, что ты несешь? Про таких, как мы, говорят: два сапога — пара!
— Все равно — пара. Значит, двое похожих… Говоришь, замком заскрежетал? Может, просто проверял: закрыто или нет? — Он подвигал ручкой двери. — Такой был звук?
— Не знаю. Я сразу же побежала тебе звонить.
— Умничка. А то я, кажется, все причины для прихода к тебе исчерпал. Уже думал: может, сантехником прикинуться?
— Электромонтером! — прыскает Евгения.
С приходом Аристова ей сразу стало спокойно, так что она расслабилась и привычно грубит ему…
— Ты перед приходом мента чем занималась? — спрашивает он.
— Ничем. Собиралась идти чистить зубы и в постель.
— Вот и продолжай делать то же самое. Я тебе не мешаю. Сквозь журчание воды ей слышится далекий звонок, но Евгения не обращает на него внимания. Мало ли кому могут звонить в этом многоэтажном улье?
А когда она выходит из ванной, Аристова в квартире не обнаруживает. Чувство глубокого разочарования охватывает ее: ушел, даже не простился! И дверь не закрыл. Конечно, разве не она сама постоянно твердила ему, что семья должна быть на первом месте? Но что это за голоса в коридоре? Она осторожно выглядывает на лестничную клетку. Аристов разговаривает о чем-то с мужем Кристины. Евгения облегченно вздыхает и идет стелить постель.
Теплое чувство к Толяну опять пробивается через рогатки, надолбы и танковые рвы, которые она понастроила, чтобы не пустить его в свою душу. Но разве можно сдержать стихию?.. Она надевает свою лучшую ночную сорочку — воздушную и кружевную — и ложится в постель с книгой в руке.
— А мне можно почистить зубы? — наконец заглядывает в комнату Толян.
С губ Евгении готово сорваться: «А кто тебя здесь оставляет?» — но она благоразумно сдерживается.
— Твоя щетка — красная.
— Понял!
Несколько минут спустя он заходит и садится на край кровати.
— Знаешь, я как раз уходил из дома, когда ты позвонила.
— Куда?
— Пока к другу. А дальше — я не думал.
— Хочешь сказать, ты уходил насовсем?
— Насовсем… Мне нужно с тобой поговорить.
Его тон настораживает Евгению, заставляя сердце болезненно сжаться. Сейчас он скажет, что не любит ее и между ними все кончено! Но разве не она сама этого хотела?
— Почему-то мы никогда не успеваем сказать друг другу все, что хотим…
— Может, потому, что слова для нас — не главное?
— Это так, — соглашается он, — но наша с тобой психика после всевозможных жизненных потрясений не совсем здорова. Мы чересчур впечатлительны, чересчур мнительны и боимся доверять самим себе.
— Я тоже всегда от этого мучаюсь, — грустно кивает Евгения.
— Вот видишь! А слово, сказанное наспех, на бегу, может неверно и истолковываться.
— Для серьезного разговора мне, пожалуй, тоже лучше встать.
— Нет, ты лежи, а я буду сидеть. Если я подвинусь хоть чуточку поближе, то опять не успею сказать тебе всего.
— Давай поговорим. — Евгения садится и кладет подушку под спину. — Расстояние между нами осталось то же, но разговаривать мы сможем на одном уровне!
Аристов невольно скользит взглядом по кокетливому вырезу ночнушки, а Евгения будто невзначай прикрывается одеялом.
— Ты обиделась на меня тогда, помнишь, когда я сдуру начал говорить, что не дам Нине развода.
— После того, что между нами было, я восприняла это как оскорбление.
— Прости! — Он на секунду подносит ее пальцы к своим губам. — Тогда ты меня не дослушала, я вовсе не это хотел сказать. Точнее, не только это… Я не оправдываюсь, а только хочу объяснить. Двадцать лет я прожил с женщиной, которая добросовестно старалась быть мне хорошей женой. А я, неблагодарный, все хотел от нее чего-то другого, чего она так и не смогла понять! Нина — хороший человек, но однолюб. Она так и не смогла полюбить меня, а семья без любви — это союз двух ремесленников. У них есть свои обязанности, свое место в жизни друг друга, но и только. Человека, который не хочет этого понять, супруга может просто возненавидеть! Я сам во всем виноват. Не мог понять, что сердцу не прикажешь! Я ждал благодарности, ведь с моей стороны женитьба на ней была жертвой! Так я думал, как будто люди — шахматные фигуры, которые можно расставлять на доске по собственному усмотрению!
Он потер переносицу, вздохнул и произнес:
— А тут еще вернулся Роман. Мне казалось, он не стоит и мизинца на моей ноге, а Нина бросилась ему навстречу, забыв о подлости по отношению к ней. Я точно знаю, у него просто разгорелись глаза. Он сам, с женой и двумя дочерьми, до сих пор живет в коммуналке, а тут — полная чаша, взрослый сын и женщина, которая его обожествляет. Отдать все, чего я добился своим горбом, в руки негодяя и женщины, не помнящей добра? Во мне боролись два человека: один — крестьянин, который не хотел отдавать нажитого в чужие руки, а другой — человек, перед которым открывалась другая жизнь. Надо было просто решиться и бросить все. Начать жизнь сначала! Там — риск, тревога, беспокойство, здесь — привычный уют, налаженный быт… Все мы бываем трусливыми.
— Так кто же из этих двух людей все-таки победил? — спрашивает Евгения.
— Победил второй, — отвечает Толян. — Я рассказываю тебе все, чтобы ты знала, как я сражался с самим собой. Начинать жизнь сначала — разве это не здорово?
Он улыбается уголками губ.
— Ты все сказал?
— Не все. Вчера я купил участок земли, и мы могли бы начать строить дом. Ты согласна?
Евгения пододвигается к нему и кладет голову на колени.
— С тобой я на все согласна. И ничего не боюсь.
Она не видит, как на его лице мелькает тень тревоги: он опять не сказал ей всего! Усилием воли Толян отгоняет беспокойную мысль и склоняется над ней…
— Я отвезу тебя на работу! — говорит Толян, заглядывая утром к ней на кухню со щеткой в зубах.
— Вынь щетку изо рта, поросенок! — смеется Евгения. — Ты весь в зубной пасте!
Она делает бутерброды и напевает. Как хорошо! Забыты страхи и неприятности. Она пьет кофе и украдкой прижимается ногой к его ноге — лишь бы коснуться! А когда они едут в машине, придвигается поближе и с наслаждением вдыхает его смешанный с кожей куртки запах.
— Какое-то время мы не увидимся, — говорит ей Толян. — Все же лучше тебе еще пожить у мамы…
— Ты вернешься домой? — ничего не понимает она.
— Нет. Я же сказал, поживу у друга.
— Но ты мог бы пожить в моей квартире!.. Тем более что меня там не будет!
Толян, ничего не отвечая, целует ее и, выйдя из машины, открывает дверь с другой стороны — совсем как в кино! Действительно, чего сидеть, она уже приехала!
— Я тебе позвоню! — кричит Толян ей вслед.
И ему как будто безразлично, что она об этом подумает…
Глава 25
Вообще-то Евгения везучая. Из всех переделок последнего времени она выбирается с минимальными потерями.
Ах да, любимый мужчина после ночи полетов во сне и наяву сказал только: «Я тебе позвоню!» И исчез с глаз долой! «Хоть плачь, хоть смейся, но опять задержка рейса!» Так, кажется, пел Высоцкий.
Сегодня третий день, как она ждет звонка. Дождь за окном уже не льется струями по стеклу, а звякает льдинками. На улице так похолодало, что капли, не долетев до земли, превращаются в ледяные иголочки, вслед за которыми начинает сыпаться снежная крупа.
Мысли о работе сегодня никак не держатся в голове. Евгения встает из-за стола и подходит к окну кабинета. Снаружи поднимается поземка. Прохожие, съежившись, быстро спешат мимо, пряча лицо от ледяного ветра…
Не мог же Толян над ней просто посмеяться? Нет, так нельзя даже думать! Ну почему воображение непременно подсовывает ей домыслы, от которых и вовсе жить не хочется? Видимо, как всегда, дело лишь в ней самой! Неверие в него начинается с неверия в себя, в собственную значимость и привлекательность. Люба сказала бы: верь в худшее, а лучшее само придет!
Пороша шуршит по стеклу, как будто кто-то шаля бросает в окно горстями крупный песок. Почему он не звонит?
Он разлюбил ее! Он понял, какая она неразборчивая! В течение небольшого времени — Алексей, Виталий, он сам…
Евгения плачет. Слезы катятся по щекам, а она никак не может найти платок и вытирает их рукавом свитера.
Звонит телефон. Молодой женский голос говорит:
— Мне нужна Евгения Андреевна.
— Я слушаю.
Девушка, запнувшись, проговаривает:
— Это вам из четвертой горбольницы звонят. К нам привезли вашего мужа — Аристова Анатолия Васильевича.
— Как — привезли? — спрашивает Евгения. — Он сам не мог дойти?
Вопрос звучит по-идиотски, но Евгения, оглушенная этой новостью, никак не может сосредоточиться.
— Как бы он дошел? — Девушка удивляется ее непонятливости. — Он попал в аварию!
— Вы это серьезно? — не верит Евгения.
— Какая вы странная! — недоумевают на том конце провода. — Такого я еще не слышала. Ее муж в реанимации, без сознания, а она…
Тут только до Евгении доходит: с Толяном действительно случилась беда! Она бросается к пальто, зачем-то открывает сумочку… нет, надо сначала позвонить!
— Валя! Валентин Дмитриевич! — выдыхает она в трубку. — Аристов! Толя! Он в больнице! Попал в аварию!
— Конечно, Евгения Андреевна, все, что нужно! Рассчитывайте на меня! — взволнованно откликается он. — Савелий вас отвезет, я распоряжусь! Позвоните мне из больницы, не нужно ли чего-нибудь!
«Мерседес» мчится по городу.
— Савка, скорость! — слабо протестует Евгения. — Гаишники остановят!
Но сердце ее будто летит впереди машины. Савелий чувствует ее напряжение и только спрашивает:
— Твой родственник?
— Больше чем родственник! — говорит она. — Самый близкий на свете человек!
Евгения поднимается бегом по лестнице, хотя и слышит шум работающего лифта. Стеклянную дверь с надписью «Реанимационное отделение» она находит сразу и уже собирается рывком преодолеть освещенный лампами дневного света коридор, как ее останавливает худенькое суровое существо, по виду медсестра:
— Женщина, куда вы?
Евгения уже успела переодеться в белый халат, но, очевидно, здесь разрешается быть не многим посторонним, так что затеряться среди них невозможно.
— Я к Аристову! Мне нужно! Здесь лежит мой муж!
— Все равно вам придется получить сначала пропуск у главного врача.
У Евгении нет с собой никаких документов. Она беспомощно оглядывается — кто ей может помочь? Но тут поверх ее плеча протягивается рука с белым картонным прямоугольником и знакомый голос говорит:
— Вот ее пропуск!
Кузнецов! Один из друзей Толяна, с которыми он играл в преферанс. А она пробежала мимо, ничего не видя вокруг.
— Саша! Ты не знаешь, что с Толей? — бросается к нему Евгения.
— Пока без сознания, — уклончиво отвечает он. — Ударились лоб в лоб, обе машины в лепешку!
— Подержи! — Она сует ему пальто и сумку и спешит по коридору.
— Вторая палата! — кричит Кузнецов ей вслед.
Толян лежит на такой же кровати, на какой лежала когда-то Серебристая Рыбка, и от этой невольной аналогии Евгении становится жутко: нет, только не это! Юля хотела умереть, но Толян всегда был полон жизни!
Она подходит ближе. Аристов весь опутан тонкими проводами, будто он попал в гигантскую паутину и тот, кто в ней сидит, выпил у него всю кровь — так бледно и безжизненно его лицо. Лоб Толяна заклеен большим куском пластыря. Кровавая ссадина на подбородке обработана каким-то бордовым раствором и от этого выглядит зловеще.
Она прикасается к его руке. Холодная! Да жив ли он? Кажется, пульс бьется. Аристов лежит без движения, даже ресницы его не шевелятся, когда она пробует позвать его по имени.
Наверное, она сидит возле него слишком долго, потому что приходит Кузнецов и некоторое время стоит позади нее, потом трогает за плечи, предлагая выйти.
— Я сдал твое пальто в гардероб, — говорит он, — а номерок положил в сумку.
— Как это случилось? — спрашивает Евгения. — Толян же всегда был классным водителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43