Все мужчины были одеты в грязные футболки и джинсы. У одного из игроков лицо было обезображено шрамом, который тянулся через левую щеку от виска до подбородка. Очевидно, бедолагу пытались зарубить мачете. Пальцы и руки кубинцев были испещрены татуировками.
— В каком номере живет сержант Мозли? — Фредди протянул десятку человеку со шрамом.
— Последний этаж. — Кубинец ткнул пальцем в потолок. — Номер 809. Грасиас, сеньор.
— Он дома? — спросил Фредди, а затем повторил свой вопрос по-испански: — А каза?
Кубинец проигнорировал вопрос, поджал губы и уставился на костяшки домино. Фредди схватил его за запястье, разжал пальцы кубинца и забрал десятку обратно.
— Си, сеньор, — спохватился человек со шрамом. — А каза.
— Крутой парень, — сказал Фредди, возвращая кубинцу десятку, и опять перевел свои слова на испанский: — Ун омбре дуро!
— Деспотико! — кивнул человек со шрамом, и кубинцы дружно засмеялись.
Фредди пересек тускло освещенный вестибюль и вызвал лифт.
Подойдя к двери 809-го номера, Фредди вытащил револьвер, постучался и, отпрянув в сторону, прижался спиной к стене. Хок Мозли открыл дверь и, никого не увидев, выглянул в коридор. Фредди размахнулся и врезал Хоку по челюсти рукоятью револьвера. Хок начал заваливаться набок. Фредди еще раз двинул Хока кулаком по физиономии, и вставная челюсть Хока, выпав изо рта, запрыгала по пыльному линолеуму. Фредди положил вставную челюсть в карман пиджака и втащил бесчувственное тело в комнату. Закрыв за собой дверь, он ударил Хока ногой, сломав тому здоровую челюсть. У Хока изо рта и из носу потекла кровь.
Фредди снял пиджак и присел на неприбранную кровать. Надо немного остыть. Рубашка его вся взмокла от пота, а Фредди не хотел портить новый пиджак. Жужжавший в окне кондиционер производил больше шума, нежели холодного воздуха.
Здесь, в Майами, была такая высокая влажность, что любое телодвижение сопровождалось обильным потоотделением. Чтобы взмокнуть до такого состояния в Калифорнии, нужно по меньшей мере полчаса тягать штангу. У Фредди было такое ощущение, будто ему приходится дышать через мокрое полотенце.
В комнате царил чудовищный беспорядок. «Ну и свинья», — подумал Фредди. Грязный бежевый ковер был покрыт кофейными пятнами и усыпан крошками, сальные простыни посерели, корзина для белья, стоявшая в углу, не вмещала всю грязную одежду, и она громоздилась неопрятной кучей возле раздвижной балконной двери, которая была затянута фольгой, чтобы отражать палящие солнечные лучи. Судя по температуре в комнате, экран из фольги был бесполезен.
В платяном шкафу Фредди обнаружил два комплекта полицейской униформы в пластиковых мешках, выходной черный костюм и еще два костюма из поплина. На «плечиках» висело с полдюжины чистых рубашек, одна выходная сорочка белого цвета и три галстука.
В нижнем ящике комода оказались одноконфорочная электроплитка, маленькая кастрюля, нож, вилка, три банки консервированного супа с лапшой, пакетик соленых орешков, полбуханки ржаного хлеба, четыре яйца в коричневой картонке, банка растворимого кофе и бутылка острого соуса. В других ящиках лежали аккуратно рассортированные по папкам газетные вырезки, трусы фирмы «Фрут оф зе Лум», черные фильдекосовые носки, несколько футболок, потертые шорты и пара красно-синих кроссовок. Похоже, у копа единственная пара обуви — черные туфли, в которые Мозли сейчас обут. Хотя, сообразил Фредди, он может хранить вторую пару на работе, в личном шкафчике.
Как бы там ни было, полицейский жил исключительно бедно, что привело Фредди в недоумение, ибо на крышке комода лежал пропуск к богатству: полицейский жетон. Тут же валялись наручники, удостоверение личности в потертой кожаной обложке, небольшая дубинка и револьвер 38-го калибра в кобуре. Обыскав карманы Хока, Фредди обнаружил в них ключи, пачку сигарет «Кулз», коробок спичек, восемьдесят центов мелочью и бумажник, в котором были несколько визиток, восемнадцать долларов и кредитная карточка «Мастеркард». Там же в бумажнике находились два маленьких фотоснимка, на которых были изображены те же девочки, что и на фотографии, стоявшей на комоде, — только на маленьких снимках девочки были младше. Во внутреннем кармане пиджака нашелся блокнот, но Фредди, пролистав его, не смог ничего попять, поскольку Мозли пользовался одному ему известными сокращениями.
Фредди снова присел на кровать и, взвесив в руке короткую дубинку, легонько ударил себя по ладони. Даже этот легонький удар оказался чрезвычайно болезненным. Двадцатисантиметровая дубинка была наполнена внутри крупной дробью.
Как-то раз, в Санта-Барбаре, какой-то полицейский огрел примерно такой же дубинкой Фредди по ноге. Причем бить Фредди было не за что: он сидел, закованный в наручники, в коридоре полицейского участка. Коп ударил Фредди потому, что ему так захотелось. Походя. Фредди было очень больно. Вся нога онемела, и он еле сдержал тогда слезы.
Не поднимаясь с кровати, Фредди взмахнул дубинкой и ударил Хока по правому бедру. Мозли застонал, заелозил по ковру, пытаясь вцепиться в бежевый ворс пальцами. Фредди пожал плечами. Бить бесчувственное тело было неинтересно.
Он до сих пор не мог понять, за что его тогда огрели дубинкой в Санта-Барбаре. Наверняка у всех полицейских есть какой-то врожденный изъян в сознании. Поэтому нормальному человеку непонятны мотивы их поступков.
Отыскав в шкафу коричневый бумажный пакет, Френгер сложил туда револьвер с кобурой, жетон, удостоверение и дубинку. 18 долларов, найденные в бумажнике Хока, он оставил на комоде. Более того, он прибавил к ним пять двадцатидолларовых купюр из собственного кармана. Пусть эта свинья помучается, терзаясь догадками, когда очухается.
Фредди закрыл дверь, которая автоматически защелкнулась на замок, спустился на лифте в вестибюль и вышел на улицу через открытое французское окно, чтобы его не увидели доминошники и бабули-телезрительницы. Конечно, кубинцы могут его опознать, но вряд ли испещренные тюремными татуировками латиносы станут помогать полиции. Они это сделают при одном условии: если кто-нибудь посулит им десятку. Фредди улыбнулся. Он знал, что ни один детектив не предложит бывшим зэкам ни цента за информацию.
Фредди велел Сьюзен ехать в отель «Омни». Когда они проезжали по острову Дилидо, Фредди попросил Сьюзен на минутку остановиться возле моста. Выйдя из машины, он выкинул искусственную челюсть Хока Мозли в залив, вернулся в автомобиль и снова сел на переднее сиденье.
— Что ты выбросил? — полюбопытствовала Сьюзен.
— Не твое дело. Сколько раз я просил тебя не задавать глупых вопросов?
— Извини. Я забыла.
Они оставили автомобиль на гостиничной парковке и вошли в отель. Фредди показал портье брелок от ключей с номером комнаты, и тот, кивнув, что-то сказал коридорному. Через несколько минут коридорный привез на небольшой тележке в номер к Сьюзен и Фредди кастрюльку со свиными отбивными, которые Сьюзи приготовила давеча к ужину. Фредди позвонил в ресторан и попросил доставить к ним в номер бутылку шампанского, кофе и столик на двоих. Они поужинали при свечах, любуясь через окно прекрасным видом на залив.
Фредди поблагодарил Сьюзен за прекрасный ужин, хотя и отбивные, и гарнир давно остыли.
Если у Сьюзен и были какие-то вопросы к Фредди, то она предпочла оставить их при себе.
Глава 14
Хок шевельнул ногой, и по всему телу тут же прокатилась волна адской боли, на секунду заслонившая собой тупую ноющую пульсацию в челюсти. Несмотря на боль, Хок обрадовался — значит, ногу он все-таки чувствует. Голова Хока была зафиксирована с боков двумя подушками, а руки привязаны бинтами к койке, чтобы он не прикасался к лицу и не мог сорвать повязки. По обе стороны койки стояли капельницы, и в руки Хока по пластиковым трубочкам стекала какая-то прозрачная жидкость. При каждом вдохе у Хока начинала кружиться голова, — вернее, полголовы, если можно так выразиться, поскольку нижнюю часть своего лица Хок совершенно не чувствовал.
Поскольку Хок был стеснен в движениях, то с больничной койки ему видна была только часть противоположной стены, из которой торчала какая-то непонятная металлическая конструкция. Хок пытался понять, для чего она предназначена, но лишь через два дня сообразил, что это — кронштейн с подставкой для телевизора. Оказывается, стоило Хоку подписать какую-то бумажку, и ему тут же поставили бы в палату телевизор. Согласитесь, что смотреть телевизор гораздо интереснее, чем днями напролет изучать металлический кронштейн.
К концу недели, когда Хоку разрешили сидеть в постели и даже самостоятельно ходить в ванную комнату, он решил-таки взять телевизор, но в последнюю минуту передумал. По телеку то и дело передают рекламу всяких вкусностей, а постоянно голодному Хоку не хотелось подвергать себя кулинарным пыткам. Ему и без того все время снился двойной чизбургер с беконом.
В палате стояло четыре койки, но Хок был единственным пациентом. Сюда клали только тех пациентов отделения челюстной хирургии, у которых были особенно серьезные патологии. Правда, на одну ночь к Хоку подселили четырнадцатилетнего еврейского юношу — «принца», как его любовно называла сердобольная мамаша, — которому должны были удалить зуб мудрости, но потом Хок снова стал единоличным хозяином палаты. Ему не нравилась эта белая комната, он ненавидел эту больницу, его тошнило от медбрата-педрилы, который похоже, испытывал оргазм, ставя Хоку клизмы.
Хока прооперировал хирург-ортодонтист Мюррей Голдштейн, которому ассистировал личный дантист Хока, доктор Дэвид Рубин. Доктор Рубин всегда испытывал симпатию к Хоку, хотя никак не мог простить ему тот знаменитый поход в морг, когда док Эванс выдернул у Хока все зубы. Тем не менее, доктор Рубин искренне переживал за Хока, и буквально возликовал, когда выяснилось, что в изуродованный рот его пациента все-таки можно будет втиснуть новую искусственную челюсть. Хотя до этого момента было еще далеко, поскольку челюстные переломы срастаются долго, а потом еще из десен будут извлекать многочисленные осколки зубов. Пока же рот Хока был в буквальном смысле подвязан проволочкой, так что есть он мог только жидкую пищу, принимая ее через стеклянную соломинку. Синяк на правом бедре был размером с футбольный мяч, и еще несколько дней после того, как Хоку разрешили вставать с постели, он ходил сильно прихрамывая.
Первыми его навестили Ред Фаррис и Луиза. Хок тогда еще не совсем отошел от наркоза, поэтому запомнил лишь нависшие над кроватью рыжие усы Фарриса и испуганное бледное лицо Луизы в дверном проеме. Хок не слышал, что ему говорил Ред, но тот догадался оставить ему записку, которую Хок позднее обнаружил на прикроватной тумбочке. Записка была приложена к бутылке «Смирновской» и кексу, который был обернут золотистой фольгой, и гласила:
Этой водкой можно полоскать рот. От нее не бывает перегара.
Луиза испекла тебе кекс. Когда я обживусь в Себринге, приглашу тебя в гости. Поохотимся на голубей.
Выздоравливай.
Ред
Больше его Фаррис не навещал, и Хок понял, что Ред уже уехал в Себринг. Он также понял, что никакой охоты на голубей не получится. Люди, уезжавшие из Майами, обрубали за собой все концы, и Ред знал об этом не хуже Хока.
Затем пришел Билл Хендерсон. Хок был очень рад видеть напарника, хотя поболтать с ним как следует не удалось: из-за проволоки, опутывавшей челюсть, Хок еле ворочал языком. Хендерсон сообщил, что убийство четырех колумбийцев раскрыто.
Билл, не мудрствуя лукаво, переодел одного из своих подчиненных в форму носильщика из аэропорта и попросил его опознать в колумбийской даме ту женщину, которая подвозила на розовом «кадиллаке» в международный аэропорт Майами двоих мужчин. И колумбийка раскололась. Оказывается, убитый мальчишка был не ее ребенком, а сыном служанки. Малыша не должны были убивать, поэтому колумбийка искренне опечалилась, когда дело приняло такой оборот. Она чувствовала себя виноватой, и Хендерсон, пользуясь этим, быстренько додавил колумбийку. Она рассказала что убийцы улетели в Картахену, и назвала их имена. Мексика преступников не выдавала, но Хендерсон был доволен уже тем обстоятельством, что эти двое убийц в Майами больше никогда не появятся.
— Когда ты позвонил мне и сказал, что багажник машины пустой, — рассказывал Билл, — у меня не осталось никаких сомнений в том, что эта леди — сообщница убийц. Если у женщины есть девятьсот долларов, то она просто не может вернуться из магазина без покупки... Ты знаешь, ей до сих пор не предъявлено обвинение. Чует мое сердце, что ее отпустят на все четыре стороны за сто тысяч долларов залога. И она тут же вернется в Колумбию. Ты ведь знаешь всю эту механику...
Хок кивнул и выразил Хендерсону свое молчаливое восхищение, соединив в кольцо большой и указательный пальцы. Хендерсон придвинул свой стул поближе к койке.
— У тебя есть какие-нибудь предположения насчет того, кто мог на тебя напасть, Хок? — спросил он.
Хок, забыв, что башка его зафиксирована подушками, хотел отрицательно покачать головой, но вместо этого у него получился кивок.
— Кто? — встрепенулся Хендерсон.
Хок опять кивнул, но потом догадался пожать плечами. Он очень устал и хотел, чтобы Хендерсон поскорее ушел.
Билл встал со стула и подошел к окну.
— Я... я был у тебя в отеле, Хок, — сказал он, не оборачиваясь от окна. — Слушай, Хок, тебе надо выбираться оттуда. Там же одни пенсионеры и кубинцы. От них сплошная депрессуха, Хок. Когда выпишешься из больницы, я заберу тебя к себе. Поставлю тебе раскладную кровать на веранде; опять же, будет кому за тобой присмотреть. Мария с радостью поухаживает за тобой, пока ты окончательно не оклемаешься. Ну как, поживешь у меня пару недель?
— Нет ответа, — с трудом выговорил Хок и закрыл глаза.
Через несколько секунд Хендерсон уже тормошил его, дергая Хока за плечо. Хок открыл глаза.
— Ладно, старик, — сказал Билл. — Если надумаешь, то милости просим. А сейчас я пойду, пожалуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28