Мне необходимо видеть ее снова, взглянуть на нее, встаю с кровати, надеваю рубашку, не застегивая на пуговицы, вхожу в комнату Дафи, не зная, что сказать.
Она лежит, думая о чем-то, глаза открыты. Я спрашиваю, где Дафи.
Дафи с мамой пошли купить юбку, и Дафи велела ей подождать тут.
– Когда?
– Часа два назад. Который теперь час?
– Скоро шесть. Ты собираешься еще подождать?
Она приподнялась, волосы упали на лицо, за открытой кофточкой видны маленькие груди. Она думает, что я хочу прогнать ее.
– Да, подожду, а что мне еще делать?
– Ты что, устала?..
– Нет, я просто люблю полежать так…
Она говорит странно медленно, словно что-то внутри мешает ей.
– Хочешь пить? Может быть, ты голодная?.. Блестящие мысли, которые подсказывает мне страсть.
– Да, немного холодной воды…
– Сок?
– Нет, только воду…
Я выхожу. Этот переход из темной комнаты в квартиру, освещенную пылающим солнцем. Я с ума схожу, словно влюбился в нее. Подавлен этой внезапной страстью. А ведь она все время вертелась тут, в нашем доме, и я ни разу не обратил на нее внимания. Мне становится страшно за нее, может, лучше просто уйти из дома.
Я открываю холодильник, вынимаю бутылку с водой, наливаю в стакан, ищу блюдечко, чтобы поставить на него стакан, стакан выскальзывает у меня из рук, осколки разлетаются по полу кухни, я собираю их дрожащими руками. Сердце бьется с ужасной быстротой. Смерть пришла ко мне. Страсть и смерть. Я наливаю другой стакан и несу ей.
– Вот… – голос изменяет мне.
Она приподнимается, берет, не открывая глаз, выпивает полстакана, вытирает рот, возвращает мне стакан и ложится снова, можно подумать, что она больна.
– Вы так добры…
Меня тянет к ней. Не могу оторваться. Стою над ней, охваченный страстью, не испытывая стыда.
– Ты уже сделала уроки? Словно меня это очень интересует, очень важно для меня.
– Я для того и пришла к Дафи…
– Зажечь тебе свет?
– Зачем?
– Чем занимаются твои родители?
– Папа не здесь…
Не замечая, я выпиваю воду, оставшуюся в стакане, и облизываю краешек. Она рассматривает меня молча, словно моя страсть передается ей.
– Сначала, когда вы разбудили меня, я испугалась… мне показалось, что какой-то большой зверь вошел в комнату… Ни разу я не видела такого волосатого человека…
Тихий ее голос и особенно эта необыкновенная тягучесть… Какое-то наваждение. Хоть бы умереть наконец. Я начинаю склоняться над ней, не могу удержаться. Глаза мои затуманиваются, мне хочется укусить ее, поцеловать, заплакать. Я знаю, что в любой момент могут прийти Ася и Дафи. Она протягивает руку к моей бороде и дотрагивается до нее. Я закрываю глаза. Только не прикасаться к ней. Какая боль… Я покрываюсь потом, кулаки сжаты, начинаю успокаиваться резко, с болью, семя изливается из меня, словно открылась рана, само собой, без прикосновения к ней, внутри меня, без звука, без движения, непроизвольно. Смерть отступает от меня. Я открываю глаза. Ее лицо испуганно. Она чувствует, что со мной что-то происходит, но не понимает – что. Уйти отсюда…
Я пытаюсь улыбнуться, подхожу к окну, поднимаю жалюзи, впускаю в комнату свет, молча выхожу, иду в свою комнату, закрываю дверь, падаю на кровать и зарываюсь головой в подушку.
Проходит некоторое время. Я слышу, как она встает, начинает бродить по квартире, ищет меня. Тихонько стучит в дверь, дергает за ручку, но я не шевелюсь. В конце концов она выходит из квартиры.
Снимаю штаны. Острый забытый запах. Словно взрослеющий мальчишка. Надеваю чистые трусы, брюки, подхожу к окну и вижу краснеющее небо, смотрю на улицу, на пробегающие мимо машины. На ступеньке тягача сидит она, сжавшись в комок, такая маленькая.
Ждет Дафи или меня…
Я не знаю, что делать, но потом встаю, одеваюсь, спускаюсь вниз, подхожу к тягачу. Она медленно встает, краснеет.
– Можно поехать с вами?
– Куда?
– Все равно.
Неужели она поняла? Маленькая девочка, очень красивая. Теперь я могу рассмотреть ее хладнокровно. Она смотрит на меня покорно, с любовью. Я открываю ей дверь, она влезает и садится, не отводя от меня взгляда. Мы начинаем в молчании ехать по улицам города, становится все темнее. Выезжаем на дорогу с большим движением, едем без всякой цели.
– Вон Дафи, – кричит она вдруг.
И действительно, это Дафи стоит там на тротуаре, какая-то потерянная. Я останавливаю машину, Тали сразу же спрыгивает вниз и обнимает ее.
Дафи
Но я, конечно, не могу промолчать, я ей не спущу. Бегу в учительскую, жду ее там, протискиваюсь между учительницами, которые пьют чай или вяжут. Дым сигарет наполняет комнату. Я замечаю ее в углу, она стоит и разговаривает со Шварци, я сразу же налетаю на них, встаю между ними, прерываю их беседу, хватаюсь за ее платье, как годовалый ребенок.
– Мама…
Она делает сердитое лицо.
– Минутку, Дафи, подожди в коридоре.
А я будто не слышу, притворяюсь дурочкой, не отстаю от нее.
– Мама…
Шварци демонстративно поворачивается ко мне спиной. После случая с сосунком он не здоровается со мной в коридоре, подумывает, не исключить ли меня из школы.
Мама тянет меня в сторону, просто толкает.
– Что случилось? Что ты врываешься так?
– Я хотела только напомнить тебе, что сегодня в четыре мы встречаемся с тобой в центре, ты обещала купить мне юбку. Чтобы ты опять не забыла… как всегда…
Она забыла только один раз, но я не простила ей этого…
Она краснеет от ярости, хочет стукнуть меня, но ей приходится сдержаться из-за присутствия других учителей.
– Только поэтому ты ворвалась сюда таким образом?
– Ну и что тут такого? Ты ведь скоро уходишь из школы, а дома мы не увидимся.
– Почему именно сегодня?
– Потому что так мы договорились с тобой… сколько можно откладывать. Ты ведь знаешь, что у меня нет ни одной юбки, которую можно было бы носить… все уже старые и не лезут на меня…
– Хорошо… хорошо… перестань ныть…
– Я не ною…
– Что с тобой?
– Что со мной?
– Почему ты такая необходительная?
– Что это значит – необходительная?
Я знаю, как действовать ей на нервы, умею быть нестерпимой.
– Что ты имела в виду тогда на уроке? Чего именно хотела?
– Ничего.
Но она с силой схватила меня, загнала в угол, ее даже не трогает, что другие учителя все видят.
– О каких страданиях ты говорила?! Что ты хотела?
– Никаких страданий. Я ошиблась. Я думала, что есть немного страданий в этой стране, но ошиблась, все тут ужасно счастливы… я просто ошиблась…
Ей хочется разорвать меня на части. Губы ее сжаты.
– Что с тобой?
– Ничего…
Тут зазвонил звонок, и я убежала.
Конечно, никакой юбки мы не купили, мне хотелось только отомстить ей. И вообще покупки превратились в последнее время в какой-то кошмар. Она водила меня в магазины своих старух, и старухи выбирали мне что-нибудь старушечье, серое такое, с длиной и шириной, которые давно не в моде, и начинали давить на меня со страшной силой, чтобы я купила. И только в последний момент, когда уже бывали воткнуты булавки и все что надо помечено мелом, а мама уже начинала торговаться, я восставала, и отказывалась от покупки, и тащила ее в другой магазин, для молодых, находила там в одной из корзин какую-нибудь тряпку с заплатами, которая стоит в два раза больше, и настаивала, чтобы она купила ее. И тогда восставала она, и неизвестно, что раздражало ее больше – разноцветные заплаты или двойная цена, и мы шли в какой-нибудь нейтральный магазин и покупали что-то нейтральное, не в радость ни мне, ни ей, и потом эта вещь висела в шкафу без употребления.
Так было и сегодня. Она не знала, что для меня, в сущности, важна не юбка, а она сама: я хотела отомстить ей за блестящий урок, и за то, что она продержала меня четверть часа с поднятой рукой, и за то, что она не понимает, что был и другой выход, кроме сионизма.
Мы встретились в центре, я немного опоздала, но, честное слово, не по своей вине. Неожиданно пришла Тали, чтобы вместе сделать уроки, и мне пришлось уговаривать ее, чтобы она подождала в моей комнате, пока я не вернусь. Мама с сердитым лицом спросила меня, в какой магазин я хочу пойти, чтобы заранее предупредить ссору. Я ответила ей сладким, ласковым голосом: «Мне все равно, можем зайти в твой магазин». Это просто была ловушка. Но она сказала: «Правда?» Я ответила: «Да, я видела в их витрине несколько неплохих вещей». И действительно, там были красивые вещи, эти старухи исправились в последнее время, сообразили, что не все должно быть одного и того же унылого цвета, что не все в жизни симметрично. Мы нашли там очень симпатичную юбочку, и все пришли в восторг, и мама была ужасно довольна, и тогда я сказала – нет. И там чуть не разразился скандал, и прошел час, и старухи просто падали с ног от стараний. Мы вышли оттуда чуть не плача и пошли в другой магазин, новый, с красными плафонами, похожий на публичный дом, там я нашла очень дорогую юбку и сказала – эту. Хотя она была слишком длинной и подходила больше для дамы, а не для девочки. И тут она начала упираться, а когда все-таки уступила и вытащила кошелек, то я передумала. Но когда она хотела бросить все и вернуться домой, я посреди улицы стала ныть, что я единственная в классе никогда не могу пойти на вечер… И тогда мы спустились в Хадар и там долго не могли найти место, чтобы поставить машину. Она всегда боится, что получит уведомление о штрафе. Мы пошли вдоль одной из улиц, молча обошли, наверно, с десяток магазинов. Она стоит в стороне, серая и хмурая, я иду смотреть платья и юбки, но, в сущности, не вижу ничего, только щупаю, как слепая, материал. А уже наступил вечер. Так мы потеряли несколько часов. Зажглись уличные фонари, и мы, усталые, вернулись на стоянку, молчим, а на стекле машины – штрафная бумажка. И тут она взбесилась, хотела заплакать, разорвала бумажку, потом собрала обрывки и стала бегать за полицейской, чтобы спасти эти говенные двадцать лир. А я стою вся опустошенная, и вдруг папа проезжает мимо в своем тягаче, а рядом с ним – Тали. Оказалось, Тали надоело ждать, а так как папе надо было в город, он взял ее с собой. Тали выпрыгнула мне навстречу, а папа припарковал тягач. Он ставит свою машину всегда там, где ему вздумается.
– Где мама?
– Пытается уговорить полицейскую отменить штраф.
Он улыбается…
Это его спокойствие…
Мама возвращается разъяренная.
– Нет у меня никаких сил для твоей дочки, возьми ее с собой и купи ей юбку.
Залезает в свой «фиат» и исчезает.
Он всегда действует на меня успокаивающе. И Тали тут, рядом со мной. Оба они кажутся такими спокойными и красивыми на все более темнеющей улице.
– Какую юбку ты хочешь?
– В сущности, мне нужна не юбка, а кофта. Теперь я поняла…
И мы пошли втроем в магазин, который уже собирались закрыть, и там была очень красивая кофточка, которая стоила гроши. Он вытащил бумажник, и я снова увидела, какой он у него набитый, и дал бумажку в сто лир и сказал:
– Может быть, купим и для Тали?
Я обняла его изо всех сил – как все-таки здорово, что он такой добрый и мы будем с ней сейчас ходить, как двое близнецов.
А Тали ужасно покраснела.
И он купил ей тоже, и мы тут же натянули на себя эти кофточки. А потом он купил всем фалафель, и мы залезли в его тягач, а он зажег мигалку на крыше тягача, чтобы все остальные машины оказывали нам честь и уступали дорогу. Сидим, как три дружка, едим фалафель и смотрим на людей сверху.
Мама…
Адам
Этот взгляд, каким она посмотрела на меня, когда я купил ей тоже такую же кофточку, как Дафи. Русскую вышитую кофточку в старом стиле. Дафи обняла меня с любовью – как легко сделать детей счастливыми. А Тали посмотрела на меня, словно я объяснился ей. Я рассматривал ее так, будто у нас уже все произошло. Поняла ли она?
А назавтра, когда в полпятого я вышел из гаража после работы, я увидел, что поняла. Она ждала меня. Сидит на большом камне у входа в гараж, одетая в новую кофту, которую я купил ей, в шортах, читает книгу. Привлекает внимание, почти вызывает волнение своей красотой, своим молчанием, своей неподвижностью. Рабочие из моего гаража и из других гаражей, ждавшие автобуса, глаз от нее не отводят, отпускают шуточки, что-то кричат ей. А она не поднимает взгляда, погруженная в чтение, в этом своем сумасшедшем спокойствии, я уже начал чувствовать эту ее сумасшедшинку. Не смотрит даже, выхожу ли я из гаража. Знает, что я остановлюсь около нее. И я действительно останавливаюсь. Она поднимает глаза, в ее руке все еще открытая книга, встает, тихо садится в мою машину, не говорит ни слова, серьезно смотрит на меня, потом снова принимается за чтение.
Кровь бросилась мне в голову. Взгляды рабочих, их улыбки – понимают то, что я еще отказываюсь понимать. Я выруливаю, но не домой, а за пределы города, в сторону автострады. Веду машину медленно, оцепенел от страха и волнения, ничего не говорю. Нельзя. Сумасшествие какое-то. Надо сейчас же отвезти ее домой или даже высадить здесь, посреди дороги. Но я все продолжаю ехать вдоль моря, ищу пустынный берег, въезжаю в Атлит, там есть маленький заливчик, где можно подъехать на машине почти к самой воде. Там я и остановился.
А она продолжает читать, переворачивает последние страницы. Я глушу мотор, выхожу, стою у моря. Жаркий день, хамсин. Вдыхаю соленый морской воздух. Лицо покрыто потом. Я наклоняюсь и чищу руки о песок. Она все еще погружена в чтение, сидит не шевелясь, даже не смотрит, куда мы приехали. Я стою напротив волн, смотрю на солнце, склоняющееся к западу. Мне необходимо немедленно охладиться, прийти в себя, но я не хочу. Я смотрю на нее. Ее худенькие плечи, кудряшки. Очень красивая. «Иди сюда», – в конце концов говорю я голосом, которого даже я не слышу. Открываю дверь. Она выходит, все еще держа книгу в руках. Заканчивает последнюю страницу, вдруг вздыхает. Потом протягивает мне книгу движением, которое совсем сводит меня с ума, наклоняется снять сандалии. Если бы смог я снова успокоиться, не дотрагиваясь до нее!
Сохранившая ее тепло книга в моих руках. Я перелистываю страницы, обложка мягкая, потрепанная. Какая-то легенда или волшебная сказка, вот что интересует их. Я отдаю ей книгу, но она бросает ее на песок усталым движением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54