два месяца назад, в день прибытия рыцарей. Он наиболее запомнился своей значимостью, все остальное время в Ламборне проходило тихо и без особых происшествий. А тогда Мериэль испыта­ла радость летнего дня, ужас от кровавой схватки на дороге, затем страх, когда обитатели монастыря ожи­дали непрошенных гостей.
Позже страх сменился облегчением, когда прибы­ли не те, кого опасались, и это был приятный сюрп­риз – прибывшие выказали уважение и почтение слу­гам Господа. Мериэль вызвалась подавать пищу и вино, летая, словно пушинка, едва касаясь земли.
Гости напомнили ей, как она любила и как скучала по мужской половине человечества. Девушке нрави­лось поддразнивать рыцарей, нравились их добродуш­ные шутки и легкий флирт с застенчивым молодым дворянином, так и не посмевшим поднять на нее гла­за. Понравился и резкий предводитель отряда с ли­цом падшего ангела, чье замечание насчет неосто­рожности живо напомнило ей старших братьев.
Послушница вновь начала мерить шагами келью, проводя нежными пальчиками по шероховатым сте­нам. Ей, конечно, приходилось видеть и красивых мужчин, и не очень. На монастырских полях труди­лись крестьяне, в Ламборне часто бывали посетите­ли, кроме того, представители сильного пола встре­чались во время прогулок. А сам монастырь был женским царством.
Девушка заговорила с соколом:
– Ты же знаешь, Руж, мне придется дать обет, у меня просто нет выбора. Мой отец был небогат – Болейн может прокормить только Вильяма и его семью, но и они едва сводят концы с концами. Пока удалось удачно выдать замуж Элис и Изабель, но на их приданое ушло все состояние семьи. Самая млад­шая из пятерых детей, я и так должна быть благодар­на, что семья нашла деньги, чтобы заплатить за мое пребывание в Ламборне.
Сокол с глухим клекотом запрокинул голову, за­тем опустил ее вниз, будто соглашаясь с мнением хозяйки. Мериэль продолжала:
– Как монахиня, я буду пользоваться уважением, наслаждаться компанией и дружелюбием сестер и служить Господу нашему, – она повысила голос: – У меня нет другого выхода. Завтра вечером мои родные приедут на церемонию. Вильям уже организовал празднество. Это должно быть здорово, и менять свое мнение слишком поздно. По-моему, это было невоз­можно с самого первого дня моего прибытия сюда.
Руж зашевелилась, и Мериэль поняла, что ее воз­буждение, передалось птице.
– Здесь мое место, – более спокойно проговорила послушница, стараясь убедить птицу в том, в чем сама не была уверена. – Теперь моя семья – мать Роуз, сестры, послушницы. Если бы папа был жив, все было бы по-другому. Конечно, он отругал бы меня за отъ­езд из Ламборна, но порадовался бы моему возвраще­нию. А вот Вильям и его жена… Брат, конечно, не откажется принять меня обратно, а вот Халева ска­жет, что я вырываю кусок изо рта ее детей, и будет обращаться со мной, как со служанкой. Я не могу вернуться!
Мериэль судорожно вздохнула, затем неожидан­но решительно произнесла:
– Когда я стану невестой Христовой, то буду уве­рена, что совершила правильный поступок, – она со­рвала с себя головной убор. Волосы послушницы ос­тригаются перед самым принесением обета как символ отречения от мира. Обрезав их сейчас, она докажет самой себе, что приняла окончательное решение.
Мериэль подняла нож, предназначенный для за­тачивания перьев. Схватив одну косу, она туго натя­нула ее, чтобы нож сразу отсек волосы, блестевшие в свете свечи, как эбеновые. Чтобы считаться краса­вицей, нужно быть высокой и белокурой, как ее сес­тры, но в глубине души девушка всегда верила, что у нее чудесные волосы, несмотря на цвет. Они спадали почти до колен блестящей черной волной.
Тщеславие! Чем скорее волосы будут обрезаны, тем лучше. Девушка поднесла лезвие ножа чуть ли не к корням волос, сжав рукоятку так, что костяшки пальцев побелели. Но рука застыла, и Мериэль поня­ла, что не сможет осуществить задуманное.
Однако заминка произошла вовсе не из-за любви к себе. Мериэль чувствовала, будто грудь придавил тяжелый камень, мешая дышать и двигаться. Пыта­ясь успокоить бешено колотящееся сердце, она на мгновение закрыла глаза, но результат получился противоположный – будто стены сошлись у нее над головой, не давая дышать и лишая жизни.
Иллюзия казалась настолько полной, что, открыв глаза, несчастная и наяву видела сомкнувшиеся сте­ны, повисшие над головой, словно рок, грозящий не­минуемой гибелью.
Мериэль еще никогда не испытывала такого ужа­са. Нож выпал из ослабевших рук, и она, рухнув на колени, спрятала лицо в ладонях и зарыдала, содро­гаясь. В отчаянии девушка закричала:
– Матерь Божья, помоги мне, помоги мне!
Вначале казалось, будто на ее горячие мольбы не будет ответа, и паника целиком поглотит ее. Но ужас уступил место умиротворению. Сначала послушница ощутила какие-то теплые потоки, несущие покой, за­тем словно легкое покрывало опустилось на девуш­ку, будто Божья Матерь спустилась на землю и обня­ла, стараясь успокоить свою несчастную дочь.
Совершенно отчетливо Мериэль увидела себя, сто­ящей на перекрестке. Дорога направо вела в монас­тырь – чистая, безопасная.
Левая казалась такой же темной и неизведанной, как правая – светлой и чистой. Эта дорога лежала перед ней, окутанная таинственным туманом, в котором таились радость и опасность, свобода и смерть. И все же выбора не было. На мгновение перед глазами встало видение неземной красоты – ангел с горящим мечом и безжалостно-великолепным лицом, преграждающий путь в монастырь, к благочестивой и праведной жизни.
Не успела Мериэль перевести дыхание, как виде­ние исчезло. Девушка просила помощи и совета и получила их. Теперь ей следует идти неизведанной тропой, пробираясь сквозь туман, невзирая на ловушки и опасности, подстерегающие ее на пути.
Слезы все еще блестели на щеках, когда Мери­эль, взяв свечу, пошла по длинному узкому коридору на первое в жизни судилище. Звон колоколов возве­щал о заутрене, а послушница уже стучалась в дверь к настоятельнице.
Матушка Роуз пригласила ее войти. Она готови­лась к выходу в церковь, и даже в этот глухой пред­рассветный час казалась существом из другого мира. Взирая на послушницу без всякого удивления, мать Роуз мягко спросила:
– Да, дитя мое?
Мериэль пыталась найти слова, чтобы объяснить причину своего прихода, но смогла только выдавить из себя:
– Я не могу этого сделать, матушка, просто не могу.
Сразу все поняв, настоятельница заключила де­вушку в объятия.
– Все в порядке, дитя мое, все в порядке.
Мериэль поставила свечу и, зарывшись лицом в темную одежду настоятельницы, заплакала, бормоча сквозь слезы:
– Я люблю Бога и Божью Матерь, и монастырь, но монахиней быть не могу.
– Есть много путей служения Господу, – мягко произнесла мать Роуз, поглаживая плачущую Мериэль по спине. – Мария была женой и матерью, а что­бы последовать ее примеру, лучше жить вне стен мо­настыря – женщины стригутся в монахини по многим причинам, но ты, дитя, совершишь большую ошибку, став одной из нас. Для этого нужно иметь призвание.
– Где-то в глубине души я понимаю, что посту­паю верно, – прошептала Мериэль, – но не имею ни малейшего представления, что со мной станет. Мой брат Вильям будет очень недоволен.
– Нисколько не сомневаюсь, что у Господа другие планы на твой счет, и в свое время ты поймешь, что он задумал, – мать-настоятельница ничуть не удиви­лась такому решению послушницы. Хорошо зная че­ловеческую душу, она давно поняла – девушка не предназначена для ношения клобука, однако несчаст­ное создание вполне может дать обет, ведь ничего другого ей не остается. Из нее получилась бы сми­ренная и благочестивая монахиня, но лучше, если она найдет в себе мужество покинуть монастырь.
Мать Роуз с сожалением подумала, что ей будет не хватать милой, простодушной Мериэль, принося­щей с собой свет и веселье, однако окружающий мир больше нуждается в радости, чем Ламборн.
– Утром я пошлю сообщение в Болейн, чтобы твоя семья знала о решении и не приезжала на церемонию.
Мериэль кивнула, затем с видимой неохотой ото­шла от настоятельницы. Прекрасно понимая, что де­лает правильный выбор, она не осмеливалась думать о последствиях.
День, когда послушница де Вер должна была дать обет, настал. Ее отказ произвел в Ламборне настоя­щий фурор. Лишь немногие сестры выражали одобрение и желали удачи, большинство избегали ее, как прокаженную. Продолжая выполнять поручения на­стоятельницы, молясь Божьей Матери и умоляя о заступничестве, Мериэль с нетерпением ожидала того времени, когда нужно будет сделать первые шаги по незнакомой, окутанной туманом дороге. Это время скоро придет.
Тремя днями позднее один из слуг пришел в ком­нату, где монахини занимались перепиской догматов, и объявил о приезде брата Мериэль. Девушка огляде­ла большое помещение, где полдюжины монахинь занимались кропотливым трудом. Ей больше не при­дется переступить порог этой комнаты, и мысль об этом тревожила. Она осторожно положила перо, вне­запно опечалившись. Кто-то другой должен будет за­кончить эту страницу, а де Вер так никогда и не уви­дит результат.
Машинально она поправила накидку. Мериэль все еще носила клобук. У нее просто не было другой одеж­ды. По возвращении в Болейн она перешьет одеяние послушницы в обычный наряд, который еще послу­жит долгие годы.
Перед входом в гостевую комнату девушка остано­вилась в нерешительности, надеясь, что Вильям согла­сен с ее решением и не будет настаивать на постриге. Без сомнения, все эти три дня брат и Халева спорили о ее дальнейшей судьбе. Может, Вильям все же будет рад видеть ее? Он очень серьезно относится к своим обязанностям, но хоть улыбнуться-то ей может?
Открыв дверь, девушка шагнула внутрь и остано­вилась в изумлении при виде красивого молодого че­ловека, ожидавшего ее.
– Алан! – воскликнула она и бросилась в объятия брата.
Рассмеявшись, тот схватил ее и легко, словно пу­шинку, поднял и закружил по комнате.
– Не удивительно, что они не хотели, чтобы ты стала монахиней, мадам проказница!
Алан, на пять лет старше Мериэль, был ее люби­мым братом. Будучи самыми молодыми из де Веров, они постоянно держались вместе, и именно благода­ря брату девушка научилась ездить верхом, охотить­ся с соколом и плавать.
Алан, как и Мериэль, унаследовал иссиня-черные волосы и ярко-голубые глаза – типичную уэльскую внешность. Девушка во всем походила на мать – и лицом, и тонкой, хрупкой фигуркой, а брат унаследо­вал рост и силу их отца-нормандца.
– Зачем ты приехал? Я думала, что ты с сэром Теобальдом на севере, – Мериэль нахмурилась. – Ты все еще один из его рыцарей или уже нет?
– Как много вопросов! – брат осторожно поста­вил девушку на пол, и оба уселись на скамью. – Не бойся, он достаточно мудр, чтобы не выгонять такого хорошего парня, как я, Алан де Вер, – посерьезнев, молодой человек продолжил: – Ему надо было отпра­вить послание в Винчестер, и милорд поручил это мне, разрешив на обратном пути заехать в монастырь и присутствовать на церемонии принятия пострига. Когда я приехал в Болейн, следом прибыло сообще­ние от матери-настоятельницы. Честно говоря, я был рад услышать эту новость, потому что никогда не представлял тебя монахиней. В тебе слишком много сил и энергии, чтобы провести всю жизнь за стенами монастыря.
Девушка благодарно взглянула на брата.
– Если ты и мать Роуз считаете меня непригод­ной к монашеству, то почему никто раньше не сказал мне об этом? Это намного облегчило бы мою жизнь в последние несколько месяцев.
– Я очень мало знаю о монахинях, обетах, пос­тригах и молитвах, но мне кажется, а мать Роуз в этом, несомненно, уверена, что человек должен сам принять решение, каким бы трудным оно ни было. Кроме того, – Алан вздохнул, – в твоем положении у тебя просто не оставалось выбора.
Мериэль нахмурилась, вспомнив нелегкую в про­шлом жизнь.
– Вильям и Халева, наверное, ужасно сердятся на меня?
– Ну, Халева снова ждет ребенка, а ты прекрасно знаешь, как это отражается на ее характере.
Сестра кивнула – жена брата никогда не отлича­лась дружелюбием, а к концу беременности станови­лась просто невыносимой.
Алан продолжал:
– Она не хочет, чтобы ты возвращалась, и отка­зывается принять тебя обратно.
Мериэль молча смотрела на брата, лишившись дара речи. Затем выдавила:
– Но я буду много работать и не причиню беспо­койства и неприятностей. Даже Халева как-то при­знала, что я хорошо справляюсь с детьми и они лю­бят меня, – девушка с трудом сглотнула. Ей и в голову не приходило, что семья будет недовольна и откажет­ся принять ее обратно. – Сказала ли Халева, почему не желает моего возвращения?
Брат поднял руки:
– Да не волнуйся ты так, все будет в порядке, даже лучше. Что касается нежелания Халевы видеть тебя… – молодой человек усмехнулся. – Да она просто ревнует, опасаясь, что ты затмишь ее.
– Ревнует! – девушка нервно хихикнула. – Алан, ты шутишь. Она прекрасна, и я никак не могу за­тмить ее.
– Халева не уродлива, но все портит ее острый язычок. Но ты… ты, Мериэль… – не давая сестре открыть рот, он продолжил: – Не волнуйся, ты мо­жешь поехать со мной в замок лорда Теобальда и находиться при его жене, леди Алиции. Думаю, в Мортоне тебе будет гораздо лучше, чем в Болейне. А позднее, через пару лет… – Алан намеренно тянул время. – Ты сможешь жить со мной в моем собствен­ном поместье.
Девушка, затаив дыхание, пыталась найти нуж­ные слова, никак не желая поверить в правдивость предложения брата. Безземельные младшие сыновья шли в рыцари к богатым землевладельцам в надежде получить за верную службу и воинскую доблесть со­бственную землю, однако везло немногим. И уж ко­нечно, не таким зеленым юнцам, как Алан.
– Ты хочешь сказать, что лорд Теобальд подарит тебе поместье?
Брат кивнул, торжествующая улыбка появилась на его лице.
– Как чудесно! – не в силах больше сдерживаться, Мериэль вскочила и сжала брата в объятиях. – Рас­скажи подробнее. Ты совершил геройский поступок и заслужил благодарность лорда Теобальда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48