Очевидно, вначале он обошелся с девушкой слишком круто и откровенно. Сокольничий приручает птицу, обра­щаясь с ней мягко и осторожно, первым делом при­учая ее к своему присутствию. В отношении с плен­ницей необходима такая же тактика. Прогулка верхом прошла более-менее успешно, если, конечно, не счи­тать попытки сбежать. Девушка расслабилась, смея­лась, живо реагируя на его реплики. Уорфилд с радостью отметил в ней такие черты, как быстрота ре­акции, жизнерадостность и упорство. Если вести себя согласно намеченному плану, приучая к себе посте­пенно, то скоро она уступит сама.
Адриан рассеянно потер раненую руку и попытал­ся выбросить из головы образ ее чудесного тела, ощу­щение тонкой фигурки под собой и красоту обнажен­ной груди. Несомненно, Мериэль заслуживала роскошных нарядов, и он решил подарить ей несколько платьев.
Находясь полностью в его власти, она не выказа­ла страха, сумела развеять его ярость, когда он нахо­дился на грани совершения насилия. Воспоминание об этом было пыткой и желанием, и Уорфилд заста­вил себя трезво взглянуть на происшедшее. В реак­ции девушки на ласку было удовольствие – он давал голову на отсечение, однако отчаяние там тоже при­сутствовало.
Это наводило на мысль о девственности, хотя по возрасту Мериэль уже давно должна иметь мужа и детей. Поэтому в обращении с ней приходится быть вдвойне осторожным. Господи, как же трудно кон­тролировать себя, держа в объятиях чудесное, трепе­щущее тело. Сейчас это казалось гораздо проще, но только потому, что ее не было рядом.
Во внешнем дворе замка находилась большая цер­ковь, в деревне имелась своя, но, за исключением мессы, Адриан предпочитал уединение в собственной молельне. Надеясь успокоить дух и тело, он последо­вал в дальний угол комнаты, где узкая дверь вела в небольшое святилище. Часовня выходила на юго-за­пад, и дневное солнце проникало в помещение через маленькое оконце, бросая цветные блики на пол и алтарь.
После постройки нового Уорфилда его владелец никогда не отступал ни от христианской веры, ни от традиций христианства. Он следовал законам церк­ви, давая деньги аббатству Фонтевиль и другим мо­настырям. Один-два раза в году Адриан на несколько дней уезжал в Фонтевиль, чтобы напомнить себе, ЧТО действительно имеет большую ценность.
Но, тем не менее, он понимал, что все больше отдаляется от Бога. Несмотря на постоянные молит­вы, Адриан чувствовал, что в душе нет больше мира и покоя, составляющие основу его существования. И очень сожалел об этом.
Еще в детстве он представлял свою душу в виде серебряного кубка. В те дни, когда душа была напол­нена святым духом, кубок блистал, как отполирован­ное и начищенное серебро, лишь кое-где на сверкаю­щей поверхности виднелись темные пятна. Но с годами серебро потускнело. Неужели душа почернела от того, что жить приходилось в миру, а не в монастыре, и эта жизнь полна коварства, лжи и насилия? Или же его дух столь несовершенен, что с годами это стано­вится все более очевидным?
Адриан стал на колени и попытался прочесть мо­литву, прося у Бога силы и мудрости, терпения и доброты для завоевания Мериэль, однако никак не мог успокоиться. Через некоторое время, открыв гла­за, он взглянул на маленькую статуэтку Божьей Ма­тери. Она всегда успокаивала его.
Адриан начал молиться, но сегодня слова не име­ли никакого значения. Чем усерднее он старался со­средоточиться, тем больше нервничал, перед ним вста­вало лицо Мериэль – сначала доброе и честное, потом несчастное и печальное.
Глаза девушки, полные упрека, все еще смотрели на него, заглядывая прямо в душу, когда мужчина вновь закрыл глаза Тяжело дыша, он старался вы­бросить этот образ из памяти, но не мог. Адриан знал упрямых, черствых монахов-аскетов, утверждающих, что все женщины – исчадия ада, и именно они сказа­ли бы, что Мериэль послана Сатаной, чтобы украсть его душу. Однако Уорфилд понимал, что проблема не в ней, а в нем самом.
С годами молитвы потеряли святость, но в этот раз граф вообще не мог молиться. В отчаянии мужчи­на открыл глаза. Его взгляд скользнул мимо статуи Богоматери, мимо золотого распятия, висевшего на стене. Выше находилось небольшое оконце с разноц­ветными стеклами, выполненное в форме голубя, оли­цетворявшего Святой Дух.
Уставившись в стену немигающими, ничего не ви­дящими глазами, лорд услышал жесткий властный внутренний голос: «Освободи ее».
Дрожь пробежала по телу и устремилась, как ему казалось, прямо в душу. Сердце словно сжали ледя­ные пальцы, когда Уорфилд встал перед фактом, ко­торый пытался скрыть от самого себя: независимо от своего высокого положения, дающего много прав и свобод, независимо от тех чувств, которые испыты­вал к Мериэль, невзирая на заточение девушки яко­бы ради ее собственной безопасности, то, что он де­лал, изначально было неправильным. Это грех самонадеянности, совершенный против невинности из-за дьявольского искушения.
Неудивительно, что в последнее время граф не находил времени для исповеди – как он мог признаться в таком черном поступке, если даже не испытывал настоящих угрызений совести. Боже, помоги заблуд­шему грешнику!
Адриан знал, что, отпустив Мериэль, вновь смо­жет молиться. Освобождение девушки не очистит душу от греховных помыслов, но, по крайней мере, Уорфилд сумеет без смущения смотреть на статую Божьей Матери. Тогда он будет прощен и вновь получит Божье благословение.
Дыхание молящегося участилось. Адриан так стиснул пальцы, что из-под ногтей показалась кровь. «Ос­вободи ее», – господи, так просто, но он не в силах это сделать, и Господь Бог покарает его, потому что даже ради спасения своей души он не позволит де­вушке уйти.
Сэру Венсану де Лаону еще не приходилось бы­вать в доме еврея, и он неохотно ехал туда, не зная, чего ожидать. Прибыв по адресу, рыцарь увидел, что дом Бенжамина Левески ничем не отличается от жи­лища любого другого богатого купца, за исключени­ем того, что построен из камня, а не из дерева. На­верное, для прочности и защиты.
Бенжамин Левески оказался человеком преклон­ного возраста с огромным хищным носом и темной бородой, в которой мелькали серебряные пряди. Вре­мя от времени он ссужал деньги, занимаясь ростов­щичеством, но основным его занятием являлась тор­говля. Самым примечательным в лице были глаза – проницательные, живые угольки, выдающие челове­ка, умеющего распознать выгоду в любом деле.
Даже желая воспользоваться кошельком и жизнью еврея, сэр Венсан не мог заставить себя поклонить­ся. Черт побери, он все-таки рыцарь и христианин. В дальнейшем, конечно, он постарается пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить собеседника. Это поможет Ги Бургоню приобрести богатство и власть, да и самому удастся погреть руки.
После ритуала знакомства и угощения вином Бенжамин сказал:
– Я слышал, вы наводили обо мне справки в ев­рейской общине.
Собеседник кивнул.
– Да, до меня дошли слухи, что вы хотите пере­браться в провинцию и развернуть там торговлю. Именно поэтому я старался разузнать о вас как мож­но больше.
Лицо еврея осталось непроницаемым.
– Я думал о переезде, – признался он, – но даль­ше мыслей дело не дошло.
– Мой лорд Адриан, граф Шропширский, хочет облагодетельствовать свой город Шрусбери, – тор­жественно проговорил сэр Венсан. – Поэтому люди вроде вас, удачливые купцы и банкиры, будут там почетными горожанами.
– Какие привилегии я буду иметь, если решу пе­ребраться в Шрусбери, а не поселюсь где-нибудь в Линкольне или Йорке?
– Шрусбери – развивающийся и растущий город. В его процветание большой вклад внесла торговля уэльской шерстью, – француз на секунду замолчал, отпив глоток вина и восхищаясь его великолепным букетом. – Там еще нет еврейской общины, поэтому вам открыты все дороги. К тому же, ваша семья бу­дет находиться под личным покровительством графа. Лорд Адриан даже выделит вам охрану от Линкольна до Шрусбери, если вы надумаете приехать.
Черные глаза-угольки насмешливо блеснули.
– Сейчас мои домочадцы находятся под покрови­тельством короля. Неужели граф могущественнее?
Сэр Венсан пожал плечами.
– Лондон – рассадник всех пороков, общеанглийская помойка. Все отбросы – пьяницы, оборванцы и грабители нашли себе здесь приют, и даже бравые ко­ролевские солдаты не всегда могут с ними справиться. У короля много других дел, кроме защиты евреев.
Выражение глаз Бенжамина не изменилось, но сэр Венсан понял, что сумел заинтересовать собеседни­ка. Сейчас лучше не нажимать и не настаивать, а позволить купцу поговорить с семьей. Рыцарь допил вино и поднялся.
– Я пробуду в Лондоне еще несколько дней. Могу ли я навестить вас, возможно, у вас возникнут какие-нибудь вопросы о Шрусбери?
Старик тоже встал.
– Возможно, в предложении вашего лорда есть здравый смысл. Действительно, на западе Англии не так много купцов, как на востоке и в центре. Однако принятие такого решения не должно быть поспеш­ным.
Сэр Венсан покинул собеседника в хорошем рас­положении духа. Из собранных ранее сведений он знал, что старик заинтересован в переезде, но окон­чательно не решил. Перспектива стать главным куп­цом графства должна помочь ему сделать это.
Несколько дней – Мериэль уже сбилась со счета – ее держали взаперти, и никто не навещал девушку, кроме Марджери. Мериэль не заблуждалась на тот счет, что граф забыл о ней. Нет, в одиночном заклю­чении таился коварный умысел дать ей почувство­вать себя невыносимо одиноко, чтобы потом она с благодарностью приняла его общество.
Мериэль даже думать не хотела о том, что будет, если ее терпение лопнет до того, как утихнет его желание. Девушка занимала себя благочестивыми размышлениями, молитвами, наслаждалась ежеднев­ной ванной. Когда она не могла сидеть на одном мес­те, то вскакивала и мерила шагами комнату, двигаясь легко и непринужденно. Она вспоминала различные города и поместья, где ей довелось бывать, до мель­чайших деталей восстанавливала особенности строе­ния и убранства помещений, красоты природы Болейна, Ламборна, Мортона, очертания знакомых холмов и деревень.
Чтобы занять руки, привычные к работе, она при­вела в порядок порванное платье, затем расплела поло­вики и принялась плести из них новые коврики и неуклюжие корзинки. Когда «сырье» закончилось, Мериэль расплела свои поделки и начала заново, придумывая новые узоры.
За этим занятием ее и застала Марджери, вошед­шая в комнату с подносом и корзиной.
– Для вас есть аппетитный кусочек цыпленка, – в голосе горничной прозвучало явное удивление при виде занятий пленницы.
Мериэль встала и потянулась.
– Почему бы тебе не съесть его самой? В такие тихие, спокойные дни у меня не бывает аппетита, – но затем ее внимание привлекли странные звуки из корзины. Мгновение спустя оттуда выбрался котенок и спрыгнул на пол. Девушка с удивлением поинтере­совалась:
– Это твой?
Горничная с отсутствующим выражением лица по­вернулась к ней:
– Что?
Возможно, одиночество пагубно отразилось на моз­гах Мериэль, но осознание этого заняло всего не­сколько секунд. Затем она впервые за несколько дней улыбнулась.
– Ой, наверное, у меня разыгралось воображение. Мне показалось, что на полу что-то мелькнуло, – взяв с тарелки куриную ножку, девушка оторвала кусок мяса и поднесла его к котенку, жадно набросившему­ся на еду.
– На кухне столько котов, что сосчитать невоз­можно, однако здесь, наверху, мне еще не приходилось видеть ни одного, – вздохнув, проворчала Мар­джери, забирая пустую чашку, оставшуюся после завтрака.
– Наверное, здесь водятся крысы, – поморщив­шись, сказала Мериэль. – А мне всегда нравились коты.
– Ладно, мне пора идти, – произнесла Марджери, закрывая за собой дверь.
Мериэль решила поближе познакомиться с котен­ком. Это оказалась кошка, маленькая и очень милая, серая пушистая шерстка кое-где была покрыта рыжи­ми пятнами. Она назовет ее Кестрел.
В ее положении даже мышь может оказаться под­ходящей компанией, а Кестрел тем более. Кошка была на удивление ласковой и добродушной, спала на ко­ленях хозяйки, когда та молилась и размышляла, прыгала на грудь, когда девушка ложилась на постель, укладывалась клубком и радостно урчала.
Кестрел, как и любой котенок, обожала играть. Особенно ей нравилось бегать за длинной ниткой, кото­рую дергала Мериэль, В отсутствии других развлечений она играла с собственным хвостом. Одно было плохо – кошка вставала слишком рано и тыкалась любопытным мокрым носом в лицо хозяйки. Однако это небольшая цена за такую чудесную компанию.
Ободренная присутствием живого существа, Мериэль сплела длинный узкий половик и положила его на подоконник окна так, чтобы конец свисал наружу. Покрошив недоеденный хлеб, она ссыпала на него крошки. Уже через несколько минут начали слетать­ся птицы, лакомясь угощением. Сначала кошку при­ходилось держать, чтобы та не пообедала гостями, но очень скоро сообразительная Кестрел поняла, что охота на птиц запрещена, хотя все же бросала на них жадные взгляды.
Иногда птица залетала в комнату и кружила по ней, отчаянно трепеща крыльями в поисках выхода. Мериэль прекрасно понимала чувства несчастной жер­твы, ее тщетные попытки избежать неотвратимого. Они являлись отражением ее собственной судьбы, поэтому девушка старалась как можно быстрее пой­мать птицу и выпустить ее.
Проводя дни таким образом, Мериэль убедила себя, что сумеет выдержать и не будет сломлена ни телом, ни духом. Пусть граф не обольщается и ищет себе более подходящую любовницу. Но ночами, лежа на постели и бессонно глядя в потолок, девушка ду­мала о том, что барьер, удерживающий ее страх, очень непрочен, и эта мысль приводила в отчаяние.
Прошло несколько дней, и вот на пороге появи­лась Марджери, держа в руках кучу одежды.
– Лорд Адриан прислал вам платья, – торжес­твенно объявила она, кладя одежду на постель. – Он хочет, чтобы вы переоделись в одно из них и выбро­сили старое. Вскоре милорд пришлет за вами.
– Моя собственная одежда меня вполне устраи­вает, – Мериэль смотрела на разноцветную груду с таким выражением, как рассматривала бы гнездо разъ­яренных диких ос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48