Ева смотрела теперь в глаза Феди и слегка улыбалась блестящим ртом. Федя махнул рукой, останавливая своего телохранителя, выступившего вперед. Не отводя от нее взгляда, Хамид неуверенно дал знак охранникам не подходить. Ничего опасного не было, танцовщица стояла слишком далеко от Феди, чтобы наброситься и поранить его.
Он нашел взглядом Лизу, увидел злорадство на ее лице и понял, что они думают об одном. Только Хамиду было жалко терять такую способную и красивую девочку, которая сейчас покончит с собой, а Федя, похоже, ничего не имел против.
Ева призывно зазвенела колокольчиками, притопывая. Заиграли протяжные струны, Федя завороженно увидел, как Ева ласкает себя рукояткой, а потом проводит красную царапину от шеи к груди, сверху вниз, и как бежит, едва поспевая за тонким лезвием, темно-красная медленная капля.
Зашептались девушки, неслышно подошла Лиза и встала возле Хамида.
Ева закрутилась волчком, раздувая колоколом платье, и Федя вдруг заметил, что на полу валяется несколько апельсинов, между которыми она танцует. Это было последнее, что он увидел. Обожгло горячим шею, синее покрывало Евы окутало его голову и унесло зрение и слух, отказали ноги и не дали убежать, стали тяжелыми и ненужными руки.
Все, кто смотрел на танец, заметили резкое движение Евы, но продолжали загипнотизированно следить за яркой оранжевой куклой, и, только когда Федя захрипел, откидываясь, увидели красивую рукоятку кинжала, которая торчала из его шеи сбоку.
— Божечка моя, — прошептала одна из девушек, обхватив щеки ладонями. — Ой же, божечка моя. — Потом вздохнула глубоко и пронзительно завизжала.
Телохранитель, словно не веря, смотрел во все глаза на Еву. Он, как и все, не отводил от нее глаз во время танца, но не заметил, как она метнула нож.
Ева, тяжело дыша, осматривалась, словно не понимая, где она. Хамид подошел к Феде.
— Ты проиграл, — сказал он Феде без выражения и повернулся к Еве:
— Ты убила моего самого близкого друга.
Потом он приказал Еву увести и запрятать до его решения, визжащей девчонке надавать пощечин, Лизе принести немедленно пленку из видеокамеры, которая записывала все это, и просмотреть вместе с ним, а после просмотра вызвать полицию.
Хамид остановил запись только в одном месте и смотрел на застывшую картинку почти минуту. Ева на этой картинке только что вышла из мостика и стояла на руках. Платье упало, закрыв ее голову оранжевым колоколом, из которого странным цветком вырастало длинное красивое тело с узкой черной оберткой трусов, выпрямившиеся в струнку ноги профессионально держали вытянутый подъем. Когда Хамид отпускал паузу, Ева запрокидывала ноги назад и тяжело садилась на колени Феди, расставив их немного перед самой посадкой. Удивленное лицо Феди, его растопыренные руки, вытаращенные глаза. И так несколько раз.
Наталья шла по ступенькам, разглядывая море в предвечерней дымке — легкие перышки парусников парили над серо-зеленой водой, — когда боль потянула слева в груди длинным и острым лезвием, пугая смертью. Наталья оступилась, но боль прошла неожиданно и бесследно. Наталья осторожно вдохнула мокрый запах моря и слабо улыбнулась. Она почему-то вспомнила Федю, первый раз без злости и отчаяния с того самого дня, когда ушла из дома.
Врач в интернате был щупленький, суетливый и вдовый. Его дочка часто приходила к отцу в изолятор. Если кому из интернатовских везло и он в этот день попадал в изолятор, то разговоры о дочке врача потом продолжались несколько ночей и с самыми невероятными, тут же сочиняющимися подробностями.
Из персонала никто тифом не заболел, но почти месяц дочка не приходила к отцу, ее вообще отправили из города к тетке.
Когда Хамид увидел перебегающую двор девушку с длинной желтой косой — она задорно размахивала портфелем, — он остолбенел и стоял в оцепенении у окна еще долго после того, как она скрылась в хозяйственном корпусе.
Он запомнил этот странный день навсегда. Хамид постепенно утратил где-то на грани реальности и воображения точную дату, время года и даже постепенно унич-тожил в себе болезненно врезавшийся в него рисунок замкнутого двора. Он только знал точно, что было светло, девочка бежала, размахивая портфелем, а ее коса жила как бы сама по себе — двигалась по спине медленно и лениво.
Вечером в этот день Болт и Севрюга решили точно выяснить, что прячет Макс на груди, отчаявшись выпытать что-либо и опасаясь подходить близко к дебилу.
В ночной темноте долговязая фигура Болта с небольшим пузырьком в руке показалась Феде страшной, он резко приподнялся, но Хамид взял его за руку.
— Тихо! Не дергайся, Болт посмотрит, что у Макса за пазухой.
— Скотина! — возмутился Федя.
— Я лично ничего против не имею, человек не может так вонять, я не сплю от этой вони уже два дня. Севрюга говорит, что Макс — оборотень, а я думаю, что у него рана гноится. Болт ищет деньги, как всегда.
Макс спал крепко, выставив из искореженной спинки кровати ступни.
Феде стало интересно, свет от фонарей делал лица поднявшихся интернатовцев застывшими, бледно-желтыми. Они обступили кровать Макса и несколько минут стояли замерев, вслушиваясь в его тяжелое дыхание.
Болт смочил большую тряпку хлороформом из пузырька и осторожно положил Максу на лицо.
Макс взмахнул руками, потом стал ощупывать тряпку, но как-то вяло, перепуганный Болт налил из пузырька сверху, приторный запах смешался со страшным запахом смерти, исходившим от Макса.
Подождали еще немного, некоторых повело в сторону, они сели на пол, но уходить не собирались.
Севрюга перекрестился и осторожно стал расстегивать казенную рубаху. Платок с головы Макса не убирали, он вдруг замычал и задергал ногами, а потом издал протяжный воющий звук.
— Быстрее! — приказал Болт.
Севрюга потянул за грязную бечевку и достал холщовый небольшой мешок. Сразу стало ясно, что вонь оттуда. У Болта загорелись глаза, он оттолкнул Севрюгу, Федя заметил, что его движения тоже стали вялыми, почти все непрерывно зевали, надышавшись хлороформа.
Сначала Болт ощупал мешок, принюхался и быстро закрыл рот рукой. Потом все-таки раскрыл грязную холстину, и некоторое время никто не мог понять, что там такое. Болт сел на пол и отполз от кровати, все желающие смогли, тщательно рассмотреть содержимое мешка.
— Западло!.. — пробормотал Севрюга, сдерживая рвоту.
Хамид стоял дольше всех, он рассматривал сдохшую черепаху с удивлением, черепаха почти вся спряталась внутри панциря, но задние лапы с большими коготками лежали сзади свободно и почти разложились.
Хамид же и спрятал черепаху в мешок и заправил его под рубаху.
Некоторые заснули на полу, Федя растаскивал их по кроватям, Болт грязно ругался, уже когда все улеглись. Плавая в наркотическом дурмане, Хамид чертыхнулся, встал, подошел к Максу и сбросил на пол тряпку с хлороформом.
Макс улыбался во сне.
Далила увидела в бинокль две полицейские машины, которые подъехали к шикарному особняку, и растолкала заснувших стариков.
Зика вырвал бинокль у плохо соображающего со сна Казимира и надолго припал к окулярам. Казимир получил бинокль, когда полиция уже вошла в дом, он внимательно, окно за окном, осматривал дом и балконы, у него громко застучало сердце и очень тяжело дышалось.
Далила высказала предположение, что кто-то из клиентов окочурился.
Казимир спросил, почему бы этого клиента не закопать просто ночью в саду, зачем полиция?
Тогда Зигизмунд, стуча себя по лбу костяшками пальцев и ругаясь по-польски, провел небольшой ликбез. И Далила, и Казимир поняли уже в первые три минуты, что их представления о публичных домах примитивны и основаны на скабрезных анекдотах, но Зигизмунд еще полчаса рассказывал, что это легальный и хорошо организованный бизнес и как важно в нем уважать закон.
Казимир не выдержал этих объяснений и сильно стукнул кулаком по столу. Зигизмунд сказал, что вот тут-то Казимиру самое время раскошелиться, раз уж он изображает миллионера, а у Казимира с собой, оказывается, денег совсем ничего, нужно идти в банк и пользоваться карточкой, тогда Зигизмунд снял с друга детства часы и массивный перстень, подрался из-за цепочки с медальоном, но Казимир цепочку отстоял.
Далила и Казимир пошли в банк, а горбун пошел добывать информацию.
Пожилой полицейский, составляющий протокол, выпил крошечную рюмку наливки и похвалил маленькую серебряную вазочку — всю из тонкого кружевного плетения. Он тут же получил вазочку в подарок, и она прекрасно легла у него за пазухой.
Тело Феди упаковали в мешок и вынесли на носилках. Хамид долго объяснял, что нужно дождаться решения родственников о месте похорон, полицейский причмокивал и сожалел, что убитый — иностранец, а неосторожная женщина, так плохо обращающаяся с кинжалом, покончила с собой, выбросившись из башенки в море.
Он поднялся в башенку и смотрел вниз. Лиза подробно рассказывала, как женщина, обезумев, убежала ото всех и бросилась в море.
Полицейский заметил, что внизу не море, а каменистый берег, на что Лиза ответила, что тело, конечно, прибьет прибоем где-нибудь на побережье.
Хамид отдал кассету, на которой подробно отображалась сцена убийства.
Полицейский поинтересовался, почему это все снимали.
Хамид сказал, что у него снимают везде, и показал на экране самого полицейского, тот как раз укладывал вазочку, улыбаясь в черные усы.
Полицейский заметил, что такая предосторожность излишняя, если дело касается представителей власти, тем более что уж очень профессионально вошел кинжал, ну прямиком в сонную артерию. Странное умение для нервной платной девочки. Хамид, кланяясь, согласился.
— Саксофон! — сказал Хамид, когда полиция и машина с телом уехали. — Водки! И это самое… Лиза! — Он оглядывался, не находя секретаря, словно потерявшись. — Где ты, сушеная гусеница! — А Лиза, как всегда, была сзади. — Я на вечер обещал двух девочек очень важному клиенту, проследи, и чтоб машина была «роллс-ройс»! А эту циркачку!.. Завтра, завтра решу.
Потом он плакал под саксофон и пил водку, не закусывая.
Сначала он вспомнил, как выглядела их спальня, когда Макс искал черепаху. Хамид иногда смотрел кино, но, имея Илию, смысла в разглядывании навязанного тебе изображения не понимал. А вот картина развороченной комнаты странно завораживала его до сих пор, возникая иногда перед глазами призрачным кино на грани ужаса и восторга.
Все кровати были выдраны из зацементированных гнезд и раскиданы как попало. Тумбочки разворочены, постельное белье и грязные темно-зеленые одеяла распластаны на полу, некоторые спинки кроватей скручены, Максу удалось даже погнуть металлические уголки у кроватных сеток.
Все двенадцать человек из этой комнаты стоят ровным рядом, преподаватель и надзиратель в растерянности застыли у дверей, в углу комнаты. Разбивая последнюю тумбочку, сопит Макс, он сидит на полу, расставив толстые ноги, и колотит тумбочкой об пол.
Надзиратель с промежутком в несколько секунд визгливо отдает приказание:
— Прекратить!
Макс сразу же спокойно отвечает:
— Черепаха.
Полная нереальность происходящего тошнотой подсасывала под ребрами, малолетние преступники стояли бледные и онемевшие.
— Может, уберут теперь от нас этого вонючего идиота! — шепотом сказал Болт.
— Как же, жди! Персоналу доплачивают за дебилов, мне врач говорил! — Это Севрюга, тоже шепотом, но так, чтобы слышал учитель.
— Прекратить! — Это надзиратель.
— Черепаха. — Это Макс, удовлетворенно — он наконец доломал тумбочку.
— А мусор уже вывозили? — спрашивает Федя и просится выйти.
Он роется в мусорных, баках, их два, из окна больничного изолятора сквозь решетку на него смотрит девушка Наталья с косой, удивленно и насмешливо. Федя чувствует ее взгляд, замирает, но не позволяет глазам найти красивое лицо, он специально смотрит выше, разглядывая узкие окна и старую кирпичную кладку между ними, отмечая боковым зрением странную неподвижность Натальи в окне, а на самом деле она показывает ему язык и пританцовывает слегка под музыку: в кабинете отца открыта дверь и немилосердно орет радио.
Феде непонятно, кто и когда успел выбросить черепаху, но он находит бумажный сверток и ощупывает твердый полукруг панциря, отворачивая лицо. Потом бежит через двор, держа черепаху обеими руками перед собой. Запыхавшись, Федя кладет бумажку перед Максом — тот все еще сидит на полу в задумчивом оцепенении.
— Самохвалов, встать в строй! — кричит ничего не понимающий надзиратель и зажимает нос.
— Да вы не понимаете, он же дальше по комнатам бы пошел, он черепаху ищет!
— Это полная антисанитария, немедленно выбросить!
Макс никого не слышит, он гладит холодный панцирь и улыбается.
— Когда он улыбается, — говорит Федя шепотом Хамиду, — он становится умней.
— Зачем ты это приволок, я не могу спать от вони, я с таким трудом выкинул эту гадость. — Хамид смотрит на Федю грустно, Федя страшно изумлен.
Макс встает, сопит, подходит к строю, отталкивает Хамида и становится рядом с Федей. Он ласково смотрит на Федю сверху, укладывает свое сокровище в холщовый мешок на груди и, конечно, говорит: «Черепаха».
Хамид обнаружил себя на ковре всего залитого слезами, из носа тоже текло, так много он не пил никогда. Молочный свет наступающего дня осторожно сочился в удлиненные арки окон. Хамид хлопнул в ладоши. Два прислужника подняли его и провели к бассейну. Хамид на ходу расстегивал пояс длинного халата, постоял у воды голый, заросший черными волосами, потом медленно упал, завалившись на бок и заливая выплеснувшейся водой красивый рисунок пола.
Привели телохранителя. Смертник смотрел спокойно, без паники.
— Я ее убью, — сказал телохранитель. — Почему никто не сказал, что у нее боевая подготовка, черт вас всех побери, почему ее пустили к хозяину так близко, почему твои люди с саблями оттеснили меня?!
— Я сам ее убью, — грустно ответил Хамид. — Все краски истребованы, — добавил он непонятно, — но красной для меня достаточно, поэтому твою участь решу не я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39