Но если клад большой, лучше по-тихому купить у хозяина ангар.
Палыч достал еще одну сигарету, хотел отдать Еве пачку, но она отвела его руку.
— Поверил? — спросила она.
— Успокоился. Да… Посмирнел, отдышался. Мне дал тыщу, хозяину оставил все, что набросал на землю, вроде как за ущерб, и укатил, как его и не было. Мой хозяин еще тогда сел, за голову держится и спрашивает слабенько так: «Что это, — говорит, — было такое?»
— Палыч, — сказала Ева, — ты чего алкоголиком прикидываешься с такой памятью?
— Я пью заради здоровья, — обиделся Палыч. — А ты чего журналисткой прикидываешься? Что я, журналисток не видал! Очень меня эта история расстраивает, потому что непонятная совсем! Если там клад, чего он ангар не скупил? А какой такой клад мог зарыть мальчонка интернатовский? А если там ерунда какая была, чего так волноваться? И денег твоих мне не надо, подумаешь, деньги. Хоть бы кто объяснил, что там было под деревом этим? Разве что так, пару сотен на корм индюшкам. Поросенка можно купить… Я тебя только сразу хочу предупредить, что, ежели ты хочешь этот вопрос с хозяином решать — ну там попросишь его пол отковырять, а потом зацементировать, — так это не советую. Он после того случая в трясучку впадает от одного упоминания про дерево. Запросто пальнет!
— Спасибо, Палыч. Не нужен мне твой хозяин. Деньги возьми и отработай. Я тебе могу рассказать, что он искал, а ты мне поможешь, только вопросов много не задавай. Ну что еще? — засмеялась Ева, видя, как Палыч в сердцах стукнул об землю замусоленной шапкой.
— Да провалиться мне на этом месте и век бутылки не видать, если ты не из милиции!
Ева Николаевна провела почти три часа в библиотеке, перебирая давние местные газеты. Как ни странно, но у старенькой женщины-библиотекаря работы было много. Улучив минутку, Ева предложила выпить чаю и достала коробку дорогих конфет.
— У вас всегда так многолюдно? — посочувствовала она.
— Ой, не говорите, прикрепили ко мне училище, а эти пэтэушники такой народ! Буду помощника требовать, умаялась совсем.
— А в школе есть библиотека? — поинтересовалась Ева.
— Ну, там шикарная библиотека, только она вроде школьная, а вроде и нет. Ее собрал наш учитель, историк. Считай, все книги его, на собственные деньги купленные.
— Он местный? — Ева старалась не смотреть в маленькие старушечьи глазки, чтобы не выдать интерес.
— Вроде местный, а вроде и нет. Мало кто знает, что он здесь в интернате в детстве содержался. Правонарушителем был. Года два. Потом уехал, а вернулся недавно, лет десять тому. Культурный человек, образованный. Все хотел архив интерната найти. Сгорел архив в семьдесят пятом.
— За что же его в интернат?
— Говорит, ошибка вышла, а там кто его знает? — вздохнула библиотекарь. — Он и детишкам часто рассказывает про свое детство, про интернат, не скрывает. Вроде родителей лишили прав за пьянку, а его не довезли до места назначения в детский дом. Да. Все бывает. — Женщина осторожно зевнула, закрываясь пуховым платком. — Да вы что газеты роете? Он вам лучше любой газеты про наши места расскажет! Познакомьтесь, он мужчина культурный. Я ему раньше английские журналы заказывала. Хотите, записочку напишу, если вам неудобно идти к незнакомому мужчине? Вроде по делу пойдете. Он почти всегда в школе.
— Спасибо. — Ева встала, прощаясь. — Мне удобно. Как его по имени-отчеству?
— Болтнев Никита Иванович.
Учителя, однако, в школе не оказалось. Осмотрев небольшие окна частного дома, Ева тронула калитку. В доме тренькнул звонок.
— Прошу вас, проходите, я без собак живу. — На порог вышел невысокий, но ладненький мужчина с бородкой.
Ева вошла в дом.
— Если обувь промокла, снимайте, сушить будем, а если неудобно, так и не снимайте! — На нее смотрели открыто темные глаза из-под сросшихся бровей.
— Спасибо. — Ева огляделась в прихожей и присела на один из стульев, стоящих вдоль стены.
Небольшой круглый стол тоже стоял близко к стене, застеленный белой с вышивкой скатертью. На столе лежали стопкой тетради, несколько карандашей и ручек. Ева задержалась взглядом на странной пепельнице, которую учитель употреблял для хранения скрепок. Хорошо отполированный и покрытый лаком довольно крупный панцирь черепахи.
— Вы — приезжая, из большого города, приехали в командировку или по учительским делам! — весело сообщил учитель из-за перегородки, где он собирал чай.
— Дедуктивный метод, понимаю. — Ева напрягла голос. — Я тоже так умею!
— Давайте, — разрешил учитель, выглядывая.
— Вы — Болт.
За перегородкой установилась полная тишина. Где-то громко и миролюбиво тикали часы.
— Не угадали, — учитель вышел к ней, медленно снимая с пояса фартук, — распространенная ошибка определять зависимость клички от созвучия в фамилии. Я Болтнев, а кличка у меня была Скиф. У Болта была фамилия Проколов. Был у нас мальчик-таджик Хатуров, а звали его Чурка. Правда, например, Самосвал имел фамилию Самохвалов, созвучно. А вы кто?
— Я — Апельсин, если вы имеете в виду кличку. Дали мне такое вот название на некоторое время, к фамилии действительно не имеет никакого отношения, — улыбнулась Ева. — А Севрюга?
— Это — в точку. Севрюга был Севрюгин. — Учитель взял стул и сел напротив Евы. — Можно, я еще попробую угадать? Вы — из архива по моему запросу!
— Нет, — Ева отрицательно покачала головой, — я из уголовного розыска.
— Интересное дело, — задумчиво пробормотал учитель.
— А почему — Скиф? — спросила Ева, не давая ему задуматься.
— Я был мелкий, хилый, но очень начитанный мальчик. Спасался тем, что рассказывал на ночь истории разные. Очень любил про древних греков и про скифов. А чем, собственно говоря, я могу помочь уголовному розыску?
— Чистосердечным признанием.
— Вот так, значит, — пробормотал учитель, не удивившись.
— Вот так, — кивнула Ева.
— И как же вы на меня вышли? Вы не подумайте, я спрашиваю для интереса, потому как перед законом чист. Я Максу эту бумажку отправил просто так, для установления контакта.
— Просто так, значит, отправили Максу бумажку из банки, которую откопали со своими пионерами-следопытами? — Ева смотрела насмешливо. — Почему Максу первому, а потом Феде?
— Ничего я Феде не отсылал. Только Максу. Когда нашел эту банку… Как это объяснить? Я ведь понял, что там было написано. Вы так странно со мной разговариваете, как будто знаете, о чем речь в этой бумажке!
— Так почему Максу первому, Никита Иванович?
Учитель встал, помедлил, потом, словно решившись, ушел в другую комнату. Он шелестел бумажками, Ева взяла в руки пепельницу-панцирь.
— Вот. — Учитель положил перед Евой два листка из тетради.
— Понятно. — Ева посмотрела листки, не прикасаясь к ним. — Значит, Феде вы ничего не посылали, почему же он приехал сюда искать дерево?
— Не знаю. Он не приходил ко мне. Я принял меры предосторожности и отправил Максу письмо из районного центра. Я написал, что, если он интересуется двумя другими бумажками, пусть напишет до востребования на почту в центре.
— Написал?
— Скорей, нарисовал. Очень впечатляющий рисунок. Не могу показать, потому как уничтожил его, да и женщине не надо видеть такое… Неприличность абсолютная. Я подумал, что он так и… Ну, понимаете?
— Так и остался дебилом? — пришла на помощь Ева.
— Вроде того. И вдруг узнаю, что был скандал на складах у старой станции. Спустя месяца три после получения мной ответа.
— Значит, у вас не получилось, — задумчиво протянула Ева. Учитель молчал.
— Сколько вы хотели с них содрать, Никита Иванович? Учитель молчал.
— Ну что вы стесняетесь, это же наверняка не себе, а на школьные нужды, на книги, оборудование, так ведь?
— Мы можем с вами поспорить насчет состава преступления. Я в этих делах не очень разбираюсь, но даже с моим убогим опытом юридических отношений могу предположить, что обнаружение мною жестяной банки и то, что я отослал письмо… Вряд ли это уголовно наказуемый поступок.
— Тут вы абсолютно правы, — согласилась Ева. — А почему вы вообще это сделали? Можно было бы предположить, что Макс содержится в психлечебнице, как вы нашли его?
Учитель встал и еще раз ушел в другую комнату. Он вернулся со старой газетой. С довольно качественной фотографии на Еву смотрел Федя Самосвал, угрюмо и вызывающе. Сзади выпирало удивленное вспышкой фотоаппарата лицо Макса Черепахи.
— Скандальчик был небольшой. Здесь написано. — Учитель показал пальцем на небольшую статью.
В статье коротко и без подробностей говорилось о том, что сделка между двумя известными банками по покупке акций никелевого комбината признана недействительной. Один из соучредителей банка подал в суд. Офис и служебные помещения банка опечатаны.
— Я его сразу узнал. Макса. Я понял, что он так и остался с Федей. А Федю нашел просто по фамилии и году рождения. Государственная справка тогда еще работала исправно.
— Никита Иванович, вы кому именно адресовали письмо?
— Я же говорил, Максиму Черепахову! — Учитель устал и занервничал.
— Не сходится, Никита Иванович. Или у вас есть еще одна газетка с именем и фамилией Макса, или вы что-то недоговариваете. Почему вы решили, что его фамилия именно Че-репахов? Вы для этого искали архивы интерната? Вы не могли знать потому, что Максу эту фамилию дали только при получения им паспорта.
Учитель запрятал лицо в ладони.
— Вы действительно из органов или пришли по приказу Феди? — спросил он глухо.
— Я действительно из органов, но у вас по личному делу. Привлечь вас за шантаж я не смогу. Я просто прошу все рассказать. Мне это необходимо. Для другого дела.
— А если я скажу, что нанял человека, что, допустим, этот человек поехал в Москву и там узнал, как живет Федя и какая фамилия Макса?.. Получится ведь, что я задумал все умышленно, или как там у вас?
— Я точно уверена, что вы собирались шантажировать эту троицу, но, как бы это сказать, ненавязчиво, осторожно, да? Просто попросить помощи, вспомнить детство. Вы потому и написали первому Максу — попробовали, что получится. Все-таки Федя был уже фигура.
— Он меня убьет? — спросил учитель. — Я уже успокоился, я после его приезда почти год ждал, что меня убьют. Когда узнал, что он приезжал и искал дерево, избил человека.
— Нет, он вас не убьет. А бумажки придется изъять. Я оформлю протокол, если хотите.
— Нет, не надо протоколов. Откуда вы? Как вы все это узнали? Мне это очень интересно, понимаете, я пишу книгу…
Ева закрыла глаза. Ей захотелось немедленно уйти и как следует помыться.
— Банку, — сказала она, вставая.
Учитель вышел и принес жестяную банку. Она проржавела насквозь боками, но сохранила остов, дряхлая и неприятная, как разоренный и умерший дом. Ева завернула ее осторожно в газету вместе с бумажками, бережно посмотрев перед этим сложенные в несколько раз листки.
— Это все? — спросила она и посмотрела на пепельницу.
Учитель помедлил, потом вздохнул и, проведя ладонями по панцирю, словно обтирая его, протянул Еве.
— Не провожайте, я сама. И собаки у вас нет.
— Подождите! — крикнул ей учитель уже с порога. — Как-то странно, вы не назвали свою фамилию! Как вас зовут?
Ева уходила, осторожно ступая в темноте, к горящим фонарям.
— Это же не правильно! — не унимался учитель. — Вы кто вообще? Вы родственница?
Все окрестные собаки радостно завелись, поддерживая друг друга громким лаем.
Хамид хорошо выспался в самолете, а в маленьком аэропорту областного шахтерского центра увидел Наталью еще в иллюминатор.
Он сразу нашел глазами ее высокую фигуру среди жалкой толпы встречающих за небольшим ограждением.
Первой неприятностью было то, что к самолету не подали автобус, расстояние до здания аэропорта было всего ничего, встречающие махали руками. Хамид стоял, не веря, что эти триста — четыреста метров надо идти ногами. Рядом прятал замерзающее на ветру лицо в воротник пальто Никитка. В его рыжих волосах путался колючий снег. Два охранника равномерно двигали челюстями, перемалывая жвачку. Илия, закутанный теплее всех, открыв рот, рассматривал изумительной выкройки снежинку на темной поверхности рукава дубленки.
— Вон Наталья стоит, — сказал Никитка, показывая рукой.
Хамид вздохнул и пошел через летное поле, придерживая шарф и отворачиваясь от ветра.
Наталья протянула руки, обняла его и трижды поцеловала в холодные щеки. Хамид взял ее лицо в ладони и постарался поймать глазами ускользающий взгляд женщины. Наталья отворачивалась и смеялась.
Хамид понемногу успокоился, дрожь и слабость в ногах прошли. Илия без конца смотрел то вверх, улыбаясь холодным прикосновениям слабого снега, то под ноги, где снега не было в помине: снежинки умирали, ткнувшись в асфальт.
— Я наняла микроавтобус, — сказала Наталья, — я здесь с обеда вас жду, а в гостинице номеров приличных нет.
Никитка с одним охранником принес два чемодана. Они летели в этот город с пересадкой, чемоданы обросли ярлыками.
Хамид, кряхтя, усаживался на неудобное сиденье. Один из охранников вошел первым, другой — после всех.
Чуть отъехав от светящегося здания аэропорта в набегающую темень плохой дороги, шофер автобуса закурил.
— Не надо курить, — сказал Хамид. — Я не люблю.
Шофер удивленно оглянулся, словно не поверив, что это говорят ему.
— Я тебе говорю, не кури. Шофер хмыкнул, но выбросил сигарету. Минут десять ехали молча, дружно подергиваясь на ухабах.
— А мне по фигу! — вдруг зло сказал шофер. — Я подрядился возить, и все! Хочу и курю!
Илия, словно очнувшись, удивленно посмотрел в круглый затылок над засаленным воротником.
Шофер, не поворачиваясь, достал сигарету и зажал ее во рту.
Ехавшая навстречу машина ослепила его близким светом фар.
— Останови, — сказал Хамид. Резко затормозивший автобус бросил Наталью к сидевшему напротив нее Никитке.
— Что, выходите? Валяйте! — заводил сам себя шофер. — Всякие там турки будут мне по-русски приказывать не курить!
Охранник вопросительно посмотрел на Хамида, Хамид едва заметно кивнул.
Охранник вышел из автобуса, обошел его спереди и подергал дверцу шофера.
Шофер почувствовал неладное и дверь не открыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39