— Что это? — Она повернула его ладонь к свету.
— Пустяк. Есть такая трава. Острая, словно кинжал. Вот и…
Он виновато улыбнулся.
— Где растет такая злая трава? — Кэтрин мягко провела по шраму пальцем.
— Больно?
— Нет, не больно. А трава такая растет далеко. В Южной Америке.
В мелочах Кэмпбел старался быть правдивым. Да, действительно, в джунглях тропиков есть немало злых трав со стеблями острыми, как клинки. Но с травами Кэмпбел никогда не сражался. Шрам остался после встречи с человеком в болотистой сельве.
Кэмпбел, возвращаясь из разведки, увидел партизана сразу, но близость расстояния не позволила приготовиться к обороне. Худой, с выпиравшими из-под кожи ребрами, тонконогий, привыкший к голоду человек стоял за кустом, раздвинув ноги, согнувшись в пояснице, как если бы собирался прыгнуть в воду. В кулаке, который покачивался из стороны в сторону словно голова змеи, он сжимал нож со сверкавшим лезвием.
Кэмпбел сделал выпад, пытаясь перехватить руку противника. Прием удался, но нож все же прошелся по ладони, рассек тело. Зажав руку туземца, Кэмпбел рывком опрокинул его в траву и застрелил, прижимая автомат к груди. Маленький хилый человек так и умер, не издав ни звука.
Рана долго не заживала. Она гноилась, мокла. «Это тропики», — пояснил врач.
Осторожно убрав руку, Кэмбел потянулся к бокалу. Чтобы увести разговор от щекотливой темы о ранах, задал вопрос:
— Чем ты занимаешься, дорогая?
— Милый, — Кэтрин засмеялась, — ты удивительный! С каких пор женщин спрашивают о таком?
— А что? Это неприлично?
— Ничего, отвечу. Сейчас я занимаюсь тем, что пытаюсь обратить на себя внимание интересного мужчины.
— Если ты обо мне, я его уже обратил. Только не знаю, с какого конца подступиться к планомерной осаде.
— Значит, то, чем ты занимаешься, называется «обратил внимание»?
Кэмпбел ощутил прилив упрямства.
— Между прочим, я спросил о другом. Хотел узнать: чем ты занимаешься. Но не здесь, не сейчас. Вообще.
— Ах, вот ты о чем. Пожалуйста. У меня ателье. Мои моды известны. Может, ты слыхал о платьях мадам Картер? Так то моя фирма. На Карнейби-стрит.
— О-ля-ля!
— Но и это не все. Я лидер партии «зеленых». Ты слыхал о таких?
— Слыхал, но имею больше представлений, кто такие «красные» и «голубые». Черт знает, как пали нравы! Как ты…
Он не мог подобрать подходящее слово, а то, что пришло на ум первым, не захотел произносить. Но Кэтрин угадала именно то, самое первое.
— Как я докатилась до такого? Верно?
— Я не хотел грубить. Учти, так ты сама сформулировала.
— И все же, признайся, именно это слово ты собирался произнести?
Кэмпбел смущенно улыбнулся.
— Если говорить правду…
— Тебе она легко не дается?
— Почему же. Как ты до этого докатилась?
— Наконец-то, — сказала она со смехом. — Так вот, дорогой, катятся обычно под гору. А я поднялась к вершинам мудрости. Я поняла, что дальше жить так, как живем мы, просто нельзя. Губить природу — значит, уничтожать жизнь…
— Прости. — Кэмпбел выглядел растерянно. — «Зеленые» — это природа? А я черт-те что подумал!
Она засмеялась.
— Прости, — снова попросил он.
— Нет. Я тебя накажу. Ты сегодня должен пойти со мной на прием. Собираются законодатели мод. У меня приглашение на два лица…
— Нет, Кэт, не пойду. Для меня рауты — гвоздь в ботинке.
— И все-таки пойдем. Ты в моем представлении мужчина, который не бросает друзей. Верно?
— В беде — да. Но в радости во мне мало нуждаются. И потом, дорогая, я думал, ты крупная шантажистка, а ты оказалась маленькой льстицей. — Он помолчал, чтобы усилить эффект своих слов. — Тем не менее мне приятно слышать, что я не бросаю друзей.
— Ты прелесть. — Кэтрин поцеловала его в щеку. — Часто бывал на приемах?
— Очень.
Кэмпбел не лукавил. Он готовил агентов личной охраны шейха Мохаммеда Фахда, и по нужде ему пришлось полгода толкаться на светских тусовках.
— Премьер-министры, послы, — Кэтрин иронизировала.
— Послы? — Кэмпбел поморщился. — Вот уж кого не терплю — это дипломатов. Короли приятней.
— Почему ты не любишь послов? — Она снова не скрыла иронии: Кэмпбел на завсегдатая правительственных приемов походил очень мало.
— Потому, что не верю людям, которые не служили в армии. Вот и все.
— Рой, ты увел меня в сторону. И я поддалась, как дурочка. Ты всегда уходишь от прямого ответа?
— От какого?
— Я пригласила тебя пойти со мной. И не хочу видеть увертки. Основание может быть одно — тебя ждет другая женщина.
— Нет, — сказал он твердо. — Меня не ждут.
— Тогда ты идешь. Это решено.
— Не торопись. Может, я и пойду, но при условии, что ты меня не будешь называть Роем. Для всех я в данный момент Гарри Смит.
Кэтрин с удивлением взглянула на него.
— Ты шпион?
— Нет.
— Тогда зачем тебе другое имя? Чем ты занят, Рой?
Уходить от правды, которая определила их сегодняшние отношения, Кэмпбел не захотел.
— Тебе мои занятия вряд ли понравятся.
— Рой, свое дело выбирают не для того, чтобы оно нравилось другим.
— Так вот, мое дело — война. Если грубо — я солдат. Дикий гусь. Наемник. Солдат удачи. Как тебе будет удобней. И в данный момент выступаю как Гарри Смит. Чтобы не пятнать позором знамена Британии.
Кэмпбел говорил с ожесточением, словно бичевал себя, и это даже доставляло ему удовольствие. Он видел — каждое его слово задевает Кэтрин, но смягчать выражений не собирался.
— Между прочим, — она выждала, когда он выговорится, — иного от тебя не ожидала. Ты всегда делал глупости.
Кэмпбел неестественно громко засмеялся.
— Значит, ты убиваешь за деньги? — Кэтрин смотрела на него пристально.
— Наоборот, — ответил он. — Это я позволяю убивать себя за плату.
Кэтрин молчала. И тогда он заговорил снова:
— Милая, мы живем в мире условностей. Почему военные, те, кто носит форму и готов в любой момент стрелять и убивать по приказу правительства, окружены вниманием и уважением своего общества? А на тех, кто воюет по разовому договору, оно же смотрит с презрением?
— Видимо, потому, милый, что при всей грязности политики государства берегут свои армии для обороны. Самое гадкое они проворачивают руками наемников. Вашими руками.
И тут Кэмпбел взорвался:
— Прости, Кэт, но давай честно. Разве твои успехи в модном бизнесе не зависят от банковских индексов? Между тем все эти индексы связаны с делами, которые я проворачиваю за кулисами, куда вы стараетесь не глядеть — вам, видите ли, стыдно за меня, за нас. Пойми, мы повязаны одной веревкой. Бизнес — и твой и мой — единое целое. Вот только риск разный.
— Ты случайно не коммунист?
— Никогда им не мог бы стать.
— Почему? С такими-то взглядами.
— Потому что не верю в демократию и всеобщее равенство. В нашей жизни все слишком зыбко и призрачно, чтобы где-то были достигнуты идеалы социальной справедливости. Нам суждено жить в зоне зла. И выхода из нее нет…
— Опять же почему?
— Демократическая фразеология иссякает там, где человек, обладающий большими, чем у других, демократическими правами, убирает со своей дороги тех, которые верят в равенство и считают, будто права всем даны в равной мере.
— Как же это совместить с тем, что наша армия воюет за демократию?
Кэмпбел чуть не подскочил с места.
— Кто это сказал?! Я воюю только за деньги.
Она расхохоталась звонко, искренне.
— Рой, у тебя толстые кости черепа. Они не оставляют места для мыслей.
Кэмпбел засмеялся вместе с ней.
— Ты прекрасна! Меня еще никто так не отчитывал. Никто и никогда. Что это за образ с толстыми костями?
— Это не образ, а факт. Естественный отбор среди военных создал особого человека — «хомо милитари». Разве не слыхал, как одному полковнику с верхних этажей на голову рухнул цветочный горшок? Трах! — и разлетелся. Вояка снял фуражку, стряхнул с нее землю и сказал: « А если бы тут шел обычный клерк?»
Кэмпбел даже не улыбнулся: он не терпел анекдотов о военных. Их сочиняли ублюдки, которые вспоминают об армии, когда их жирные задницы начинает прижигать огонь конфликтов. Сколько таких слезливых и дрожащих ему самому пришлось вызволять из стран, охваченных мятежами и войнами. Кто подсчитает?
Кэтрин сразу поняла, почему шутка, неизменно вызывавшая смех в любом обществе интеллектуалов, была так холодно встречена Роем. И перевела разговор на другую тему:
— Тебе не надоело воевать?
— Кто тебе сказал, что я собираюсь это делать? Я еду инструктором. Учить людей.
— Учить воевать?
— Нет, обороняться.
— И что, выйдя из твоей школы, они не будут ни на кого нападать?
Кэмпбел скривил губы в усмешке.
— Нападение — лучшая форма обороны.
— В стране, где воюют, обстоятельства могут вынудить стрелять даже инструктора. Разве не так? Ты хоть задумывался, что можешь остаться там навсегда? В чужой стране, в далеком от нас мире. И ради чего?
— Я связан словом, — произнес Кэмпбел. — Там сегодня идет борьба, и потребовались люди моей квалификации. Интересы Запада…
Кэтрин прервала его, не дав возможности договорить:
— Ах, перестань. Рой! Какие интересы? Какого Запада? Не думай, что встретил дурочку, которая верит всему, что ей говорят. Война в Боснии ничем не угрожает Британии. Ничем. Жертва в той борьбе не наш строй, не королевский режим. А вот вы станете жертвами. Это точно. Да оставьте сербов в покое! Вдумайся и увидишь — наши политики делают все, чтобы огонь в Югославии не угасал. И там — пожар. Ты надеешься в нем уцелеть?
«А что, если я не вернусь?» — подумал Кэмпбел впервые, и его вдруг захлестнула волна противного липкого страха. Подобных ощущений он до сих пор не испытывал. И вовсе не потому, что боялся смерти. Оказывается, появилось нечто большее, что ему никак не хотелось терять. Сама мысль о том, что после него в жизни Кэтрин обязательно появится кто-то другой, заставляла его страдать. Может быть, это случится в тот самый день, когда его не станет.
Сразу за этим. Впрочем, что изменится, если это произойдет чуть позже? Важно другое — в ее жизни появится мужчина. Другой мужчина. Не он…
Неожиданно у него задрожали руки. Потерять Кэтрин, которую только что приобрел? О, Господи, это невозможно! Это безжалостно, бесчеловечно.
— Откажись от всего. Рой. — Кэтрин говорила твердо, требовательно. — Ты хочешь быть вместе со мной? Тогда откажись.
— Исключено. Я сказал — у меня договор.
Они ушли из ресторана после полуночи. Кэмпбел проводил Кэтрин до дверей ее квартиры. Впервые он растерялся. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, но он не знал, как она это воспримет. И все же не сдержался. Взяв ее руку, приподнял на уровень своих губ и поцеловал.
Кэтрин не шелохнулась. И тогда он притянул ее к себе. Кэтрин поддалась ему без сопротивления, охотно и нежно.
Он уткнулся лицом в ее шею, коснулся губами мягкой нежной ложбинки и вдруг ощутил удивительно тонкий запах ее волос. Запах нежный и пряный. Так пахнет душистый табак в теплые безлунные ночи. Память услужливо подсказала ему это, выкопав невесть из каких глубин цветочные воспоминания…
Он вернулся к себе поздно ночью и сразу беспробудно уснул. Так же быстро проснулся.
Его переполняло ощущение неясной, но в то же время приятной заботы. Что-то надо было сделать сегодня, очень важное и желанное. Он открыл глаза, не совсем придя в себя, вдруг вспомнил все, что было, и с минуту лежал оглушенный.
Часы показывали половину седьмого. Он пружинисто вскочил с постели, сделал десятка два упражнений зарядки. Ощущая живую силу мускулов, принял душ. Постоял под холодной струёй. До красноты растерся мохнатым полотенцем.
Думая о Кэтрин, Кэмпбел вдруг понял, что его жизнь, особенно будущая, немыслима без этой женщины. До сей поры, оберегая свою независимость, он делал все возможное, чтобы не зацепиться за чью-то юбку. Встречался с женщинами, но едва ощущал рождение привязанности, рвал связи решительно и бесповоротно. Сейчас одна мысль о том, что у них с Кэтрин может быть общий дом, наполняла его спокойным теплым чувством. Правда, омрачала мысль о том, что он должен расстаться с Кэтрин и пуститься в ненужную, как теперь оказалось, авантюру.
В полдень Кэмпбел встретился с полковником Макквином. Полковник передал ему кожаную сумочку-визитку с документами и деньгами.
— Вылет завтра в полдень. Летишь до Чилипи. Это аэродром, рядом с Дубровником. Там тебя встретит их человек. Доставит по назначению. В пути вступать в беседы не рекомендую.
— Да, сэр, — ответил Кэмпбел.
— У тебя хорошие документы, — еще раз предупредил полковник. — Но даже с ними придется забыть о своей, такой полезной для общества, профессии. Ты просто Смит, журналист-фотограф. Готовишь материалы в книгу о Боснии…
Вечером последнего дня, проведенного в Лондоне, Кэмпбел снова встретился с Кэтрин. Отношения, которые связывали их в юношеские годы, восстановились без особых трудностей, не потребовав ни с одной стороны особых усилий. Но это, как понимал Кэмпбел, была уже иная ступень отношений и взаимного интереса. Он испытывал к Кэтрин не безотчетное влечение и мог без затруднений перечислить все то новое, что пробудило в нем старые нежные чувства.
Кэтрин была удивительно привлекательна. У нее красивое, спортивно сложенное тело, легкая походка, согревающая добрая улыбка.
Пристрастие к обильной и жирной пище не коснулось Кэтрин, и уже это говорило не столько о высоких вкусах женщины, сколько о ее воле и умении стоять на своем. Кэмпбел знал, что обжорами не рождаются. Любовь к перееданию — качество наживное.
В последний вечер вроде бы шутливо, но вместе с тем предельно жестко Кэтрин еще раз отчитала его. Она не пыталась скрывать того, что относится к людям его профессии без особого уважения. А почему, собственно, она должна была говорить иначе,? У любого нормального человека признание собеседника в том, что он всего лишь наемник, должно было вызывать однотипную реакцию. Он ведь и в самом деле убивал людей. Более того, убивал по обязанности, не испытывая к тем, против кого шел, ни ненависти, ни дружеских чувств.
Они в его представлении были всего лишь целями, ни больше ни меньше. Ненависть и злость в нем пробуждались только после того, как в ответ на его выстрелы начинали стрелять в него самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45