Уже на подходе к месту предполагаемой высадки заработала рация. С командного пункта отряда сообщали:
— «Абгалдырь», ваш заказ на горючее подтверждаем. Дизельное топливо — три тонны. Керосин — одна тонна. Загрузка по прибытии.
По коду, принятому на период операции, под керосином значился крейсер. Одна тонна — он в гавани один. Дизельное топливо — эсминцы. Три тонны — на базе у пирсов их три.
Сообщение продублировали три раза, зная, что подтверждения о получении радиограммы не последует.
У песчаной косы лодки сбросили ход до самого малого. За кормой еле слышно булькали подводные выхлопы двигателей. Теперь стали слышны глухие удары волн. Они били в округлые скулы лодок, и дутая внутренность отзывалась тяжелыми вздохами.
— Головы! — гаркнул Лукин, приказывая людям пригнуться.
Над ними, слепя глаза, полоснул и тут же унесся в сторону луч прожектора. Лукин стиснул зубы. Он понимал — охранение бдело, и если их обнаружат — это не случайность, а результат старания и упорства подразделений ОВРА. Но понимание возможной беды нисколько не смягчило бы терзаний самолюбия.
Словно угадывая мысли командира, мичман Веркин прошипел со злостью:
— По мне лучше, если бы все тут спали.
Веркин ругнулся и сплюнул. Пожелание всем показалось настолько диким, что вызвало тихий смех.
— Сеня, можешь радоваться. На той стороне не спит хрен знает сколько людей, потому что знают — Веркин может бродить где-то рядом.
Эта мысль, простая и в то же время очень точная, позволила каждому пловцу еще раз ощутить свою значимость в большой игре, в которую вовлечены тысячи людей. Это не шахматы, когда двое играют, а остальные смотрят, наблюдая за их ходами. Здесь играла масса людей, каждый из которых знал свои клетки и делал ходы.
Волна плеснула в лицо Лукину. Он облизал посолоневшие губы. Лодка проходила самое опасное место, и отвлекаться не позволяла обстановка.
Махнув лезвием луча над темной волной, снова пронесся меч прожектора. Но теперь он работал против тех, кто охранял акваторию.
Наблюдатели, находившиеся на сторожевом посту и следившие за морем, на некоторое время теряли остроту зрения. Этих мгновений было достаточно, чтобы вытащить на косу «стрижей» и залечь. Тогда причин опасаться светового луча оставалось совсем немого. Песчаный гребень закрывал узкую полоску, обращенную к морю, образуя густую тень над мертвым пространством.
Днище лодки коснулось отмели, заскрипело.
— Мордобои, вперед!
Лукин первым выпрыгнул за борт. За ним соскочили в воду его люди. Пять пар крепких рук, упираясь в тугую резину, поволокли лодку к берегу.
Теперь волнение, гнавшее по поверхности моря пенные буруны и помогавшее диверсантам скрывать след, работало против них. Сильный накат с тупой яростью ударял в спины, валил с ног. Откатываясь, волна оттаскивала лодку в море, старалась развернуть суденышко боком.
Рядом, толкая второго «стрижа», надрывалась вторая группа.
Работали молча. Они, знавшие немало соленых слов, не произносили их вслух.
Когда «стрижи» оказались на песке, пловцы повалились на него.
— Ну что, мордобои, начнем?
— Поехали…
Слово «мордобои» в лексиконе группы Лукина появилось неожиданно, но сразу привилось и получило права гражданства.
Однажды на тренировочную базу группы боевых пловцов приехал представитель генерального штаба, лощеный и явно нравившийся самому себе капитан первого ранга. Глянув на Лукина сверху вниз — приезжий на две головы оказался выше майора и чином и ростом, — он плотоядно облизал губы и потер руки.
— Ну, майор, показывай своих тюленей.
Лукин неожиданно для всех присутствовавших окрысился:
— Вам бы на Северную Землю махнуть. Там они на льдинах обитают. А у нас эти звери не водятся.
— Шутите?! — Каперанг закипел начальственным неправедным гневом.
Лукин сразу прикинулся миролюбивым и покладистым:
— Это почему? Вы о тюленях спрашивали.
— А ты не понял?
Начальство всякий раз, когда сердится, старается «тыкнуть» нижестоящего: чтобы больнее было.
Лукин прекрасно знал, о чем говорил приезжий гость. Боевых пловцов в разных странах именуют по-разному. Иногда «фрогменами» — людьми-лягушками. Чаще «тюленями».
Именно так называют своих спецназовцев в военно-морских силах США. Здесь слово «seal» — «тюлень», — включает в себя буквы трех других понятий: «sea» — море, «air» — воздух и «land» — земля. Таким образом, «тюлень» в американском восприятии — это боец, который одинаково успешно решает задачи в море, в воздухе и на земле. Кое-кто, подпадая под влияние зарубежных эталонов (особенно этим грешат журналисты), переносит чужое название на боевых пловцов Российского флота. Лукин смириться с тем, чтобы так именовали ребят его отряда, никогда не мог. Мешало не столько импортное происхождение слова, сколько зрительное представление, которое оно вызывало. Слишком часто за время службы на Севере Лукин видел морды моржей и тюленей, выглядывавших из воды — морды то глупые, то смешные, иногда испуганные и злые. И потому он не мог принять, чтобы его самого и товарищей, отважных, упорных и стойких бойцов, кто-то низводил до разряда животных. Тем более в русском слове «тюлень» нет ни одного звука, связанного с обозначением трех стихий — воды, воздуха и земли, зато такое определение рисует в воображении образ лежебоки, пассивного, толстошкурого.
Однажды на вечеринке в офицерской компании кто-то, увидев вошедшего в комнату Лукина, весело бросил:
— О, наши тюлени прибыли!
Лукин надвинулся на весельчака, расправил плечи. Посмотрел в глаза со свирепой выразительностью.
— Запомни, капитан-лейтенант, мы не тюлени, мы — мордобойцы.
Он приподнял большой крепкий кулак с роговыми мозолями на наружных сторонах костяшек и показал шутнику.
Кто-то из старших офицеров, стараясь предотвратить конфликт, громко предупредил:
— Но-но, Лукин! Не хулигань. Мордобоя не будет.
— А мордобои останутся. — Лукин произнес это, уже остывая. Заметив, что его слушают внимательно, пояснил: — Морские добровольные бойцы — мордобои. Это мы.
Слово, рожденное экспромтом, привилось и понравилось…
Коса, по прикидкам Лукина, должна была быть шириной не более пятидесяти метров, но она оказалась значительно шире. У кромки прибоя песок на несколько метров замусорил плавник — обломки шлюпок, облизанные водой до блеска коряги, бревна, куски пенопласта. Тянуть через эти завалы лодки было опасно. Чтобы не повредить «стрижей», пришлось расчищать в завалах проход. Работу проделали лежа, ползая по песку. Подниматься и вставать в рост никто бы себе не позволил. Прожектор с восточного поста наблюдения вспыхивал, шарил над заливом и гас без какой-либо закономерности во временных интервалах. Командир поста организовал службу на совесть, и трудно сказать, чем бы окончилась операция, не помоги диверсантам дождь.
Нежданно набежавшие тучи разразились нудной моросью. Она затянула море и сушу кисейным занавесом. Поверхность воды начала куриться парком. Видимость резко упала.
— Быстрее! — Лукин поторапливал людей.
Лодки перетаскивали через косу волоком на брезентовых полотнищах.
Когда оба суденышка попали в воду залива, диверсантам пришлось вернуться к проходам, которые они сами только что проделывали в завалах плавника. Теперь бойцы устраняли собственные следы. Коряги и бревна, обломки досок в беспорядке легли на песок. Следы волочения груза тщательно затирали, не надеясь, что дождь их замоет.
Уходя с косы, пловцы выбрали из мусора три круглых стеклянных поплавка от рыбацкого невода и бросили в лодки.
Скрытые густой сеткой дождя, «стрижи» качались на волнах залива. На фоне скал западного берега бухты угадать их силуэты стало почти невозможно. Лодки шли на подводном выхлопе, двигаясь почти ощупью. Винты плюхали в воде на самом малом газе. Лукин не хотел оставлять следов, излишне пеня воду. Ко всему, заметить быстро движущийся предмет ночью легче, нежели малоподвижный. Все это, конечно, задерживало группу, но для диверсантов теперь было важнее пройти в глубину залива как можно незаметней и тише. Местами они настолько приближались к берегу, что борта «стрижей» задевали за скалы и противно поскрипывали.
Спасало то, что прожектора в этом месте не шарили. Вполне естественно: хозяева всегда укрепляют двери, главное внимание обращая на запоры и сигнализацию. И часто наивно удивляются, когда взломщики попадают в квартиры седьмых или восьмых этажей через окна. Нормальному человеку кажется, что такое невозможно…
Выйдя из зоны рассеянного света, падавшего со стороны пирсов, «стрижи» пошли дальше совсем не таясь. Двигатели заработали на полную мощность. Появление моторок в этих местах давно никого не удивляло и не вызывало у охраны опасений. Местные рыбаки облюбовали и освоили западную сторону бухты для своих забав. А для того чтобы попасть на место рыбалки к утренней зорьке, они уходили в море затемно, с вечера. Моторки здесь трещали так часто, что к ним привыкли и попросту не обращали внимания на плававших у скал. Да и кто мог поверить, что диверсанты, тайком проникшие в бухту, будут расхаживать по ней без маскировки и предосторожностей?
В предрассветных сумерках «стрижи» без препятствий подошли к «черной щели». Здесь монолит высоких скал разрывала широкая трещина. Она образовывала желоб, который от уреза воды наклонно поднимался к плато, нависавшему над бухтой. Обычно в этом месте вверх мало кто лазил. Подъем был достаточно крутым, и сорвавшийся при падении рисковал намять себе бока. Однако смельчаки, любившие рискнуть ради собственного интереса и самоутверждения, успешно проходили щель от воды до плато и потом рассказывали приятелям подробности восхождения. Но во всех случаях подобные «подвиги» совершались днем и в сухую погоду.
Задача, которую Лукин поставил перед своим отрядом, была куда сложнее — над миром царила ночь, а скалы поливались дождем.
Подъем на кручу прошел успешно. Им повезло, что в это время в заливе не оказалось рыбаков. А то, чего Лукин боялся, сработало в пользу пловцов. Вверх по мокрым камням упаковки с имуществом скользили почти без сопротивления, хотя поработать всем пришлось изрядно.
Через час груз, а за ним лодки были подняты на гору.
Дождь вскоре окончился, и небо посветлело. С высоты была прекрасно видна восточная сторона залива. Там ничто не выдавало тревоги: служба текла спокойно, в рамках уставного порядка и распорядка дня.
Место, избранное для того, чтобы переждать светлое время, Лукин выбрал с большим знанием дела.Пешие дозоры, патрулировавшие западное побережье, в эти глухие места не заходили. Они тщательно прочесывали береговую полосу вблизи горла залива, потом возвращались к домику, где размещался караул, хранились бакены и другое гидрографическое оборудование.
Совсем немного времени у группы ушло на то, чтобы рассредоточить имущество и замаскировать позицию. Они затянули лодки с оружием и боеприпасами грязно-бурыми маскировочными сетями. С воздуха, даже пролетая на минимальной высоте, самый внимательный наблюдатель не смог бы обнаружить ничего, кроме валунов, которых здесь было рассыпано немереное количество.
Группа быстро оборудовала укрытия среди камней, чтобы они не только маскировали бойцов, но и служили огневыми точками на случай, если придется вступить в бой с силами охранения. Только после этого люди смогли расслабиться. Весь следующий день пловцам предстояло провести на камнях. Они всухомятку перекусили и устроились на отдых.
Лукин проснулся от холода. Открыл глаза. Было светло. Над морем, надрывно крича, носились чайки. С дальних сопок тянул легкий бриз. Мелкая рябь пробегала по маслянистой глади залива. Тело от лежания на одном боку онемело. В левой ноге раздражающе шевелились мурашки. Лукин лег на спину и сделал несколько движений на растяжку. Они помогли разогнать кровь. Не поднимаясь, перевернулся на живот и прислушался. С юга доносился рокот судового двигателя. Низко над головой плыли редкие холодные тучи.
Лукин подполз к гребню горушки, укрывавшей группу от наблюдения со стороны моря. Приподнял голову. Ширина залива в месте, где они залегли, не превышала трехсот метров. Держась фарватера, вдоль берега шел небольшой военный катер. Он совершал плановый обход бухты.
Как при всяком регулярно повторяющемся действии, оно быстро становится рутинным. Команда действовала чисто формально, по привычке. Катер дошел до устья речушки, впадавшей в бухту с угрюмых сопок, описал циркуляцию и спокойно направился к пирсу.
Лукин вернулся к группе. Теперь со стороны залива им ничто не угрожало, кроме вертолетов. Но эти «стрекозы» своим шумом предупреждали диверсантов об опасности задолго до появления над их позицией.
Время до наступления сумерек группа провела, наблюдая за кораблями, стоявшими у пирсов.
С берега на фоне чистого неба были хорошо видны их темные резные силуэты.
Высоко вверх вознес надстройки элегантный морской красавец крейсер «Орлов». Последний из крейсеров серии «Киров», он был построен на Балтийском заводе в Ленинграде и достался в наследство от Советского Союза ельцинской России. Стране, обобранной и обворованной правителями, строить такие корабли оказалось уже больше не под силу.
Стальная махина полным водоизмещением в двадцать восемь тысяч тонн, длиной без малого в четверть километра (два с половиной футбольных поля!), с носом, плавным изгибом скошенным внутрь, хищно устремленным вперед, корабль уходил в воду на глубину трехэтажного дома — на девять метров. Два ядерных реактора, две паровые турбины, сложную электронную технику и оружие обслуживали девятьсот человек экипажа. Двадцать баллистических ракет с ядерными боеголовками, размещенных на борту, таили в себе угрозу не только в случае их пуска по целям, но и при попадании чужой ракеты в корабль. В вооружение крейсера входил зенитно-ракетный комплекс с двенадцатью пусковыми установками. Его ракеты могли перехватывать воздушные цели на дальности до восьмидесяти километров и на высотах до двадцати семи тысяч метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45