— Ты что?! А прыжки? Куда ты?
— К чертовой матери! Жениться еду!
Егоров понял — мужика, который принял такое решение, уже не удержишь. Оставалось надеяться, что чертова девка не запретит ему продолжать появляться в аэроклубе и учить прыгунов парашютному делу.
— Ты вернешься? — смиряя страсти, спросил Егоров.
— А кто его знает!
Анисимов обхватил Верочку за плечи, и они двинулись к ангару, возле которого у самолета возились механики. Те оторвались от дела и все разом обернулись к подходившим.
Анисимов поднял руку в приветствии.
— Салют, мужики! — И сразу последовала просьба: — Леша, я возьму мотоцикл?
Леша — краснощекий авиамеханик, большой, добродушный, с носом, перемазанным машинным маслом, — тут же дал согласие:
— Ага, командир, бери.
Анисимов подошел к старенькому «Ижу», перекинул ногу через седло, пнул по педали стартера. Движок, заботливо обихоженный хозяином, взял сразу и залился оглушающим треском.
— Садись! — Анисимов сделал приглашающее движение рукой, показывая Верочке место позади себя.
— Куда? — спросила та, устраиваясь на мотоцикле и подбирая юбку.
— В город. В загс. — Анисимов был предельно серьезен. Он повернулся к Верочке вполоборота. Глаза его возбужденно блестели. — Пока ты не раздумала.
Мотоцикл круто рванулся, будто старался вырваться из-под седоков. Верочку отбросило назад. Чтобы сохранить устойчивость, она обняла Анисимова за грудь, прижалась к его спине щекой. Дохнула в самое ухо.
— Какой загс? Сегодня воскресенье.
Мотоцикл, миновав полосатый шлагбаум, с поднятой как у колодца-журавля перекладиной, понесся по узкой асфальтовой ленте, соединявшей летное поле с магистральным шоссе.
— Тьфу ты! — Удивление Анисимова было искренним. — Все равно до загса я тебя никому больше не покажу и не отпущу никуда. Держись!
Он заложил резкий вираж, соскочил с асфальта и понесся по кочковатому лугу к синевшей вдали кромке леса.
Он в самом деле был сумасшедший. Она в этом уже не сомневалась. Только псих, не разбирая дороги, мог гнать машину по целине с такой скоростью. Но, к собственному удивлению, его сумасшествие ее не пугало. Она все больше проникалась опьяняющим очарованием скорости и безумства.
После прыжка, который они совершили в обнимку, на нее сегодня уже ничто не могло нагнать ужаса.
— Быстрей! Быстрей! Куда мы едем?!
Она еще плотнее прижалась к нему. От его спины пахло крепким мужским потом. Она вдыхала этот запах, не понимая, почему он ей так нравится, и неведомые чувства заставляли ее сердце трепетать в ожидании чего-то прекрасного, необъяснимого.
Мотоцикл подскочил на кочке, как на трамплине. Несколько метров они пролетели по воздуху, не касаясь земли. Сердце дрогнуло, но душа отозвалась не испугом, а новым порывом чудесного возбуждения.
Да, он псих! В том нет сомнений. Замечательный псих — крепкий, яростный, смелый.
И от него пахло мужской ядреной силой.
Боже, как это прекрасно — мужчина и провал высоты, мужчина и скорость! Скорость и хмельной холодок внутри!
Несколько летних домиков стояли на опушке леса. Их недавно окрасили желтой веселой краской, и они выглядели как цыплята, высыпавшие на солнышко. Наблюдательный глаз легко заметил бы признаки казенного однообразия — одинаковые занавесочки кремового цвета на всех окнах, красные цилиндры огнетушителей у каждой двери; деревянные скамеечки, врытые у стен, обращенных к лесу; железные урны для окурков и мусора возле них.
У крыльца Анисимов подхватил Верочку на руки. Она ахнула от неожиданности, но опять же не испуганно, а радостно, восторженно. Прижимая к себе девушку, так же крепко, как тогда в воздухе, он вошел в домик.
Здесь было прохладно и тихо. Пол комнаты устилал ковер фабричной выработки — большой, ярко-красный. У дальней стены — голова к голове — стояли две железные кровати, покрытые байковыми оранжевыми одеялами. Поверх них лежали подушки в кипенно-белых наволочках, сбитые в аккуратные кирпичики. В открытую форточку плыл запах свежего покоса.
Не выпуская из рук драгоценную ношу, Анисимов встал на колени и положил Верочку на мягкий ковер. Сам навис над ней, большой, сильный.
Она с покорностью отдалась его настойчивости. Он прижал ее к ковру мускулистым телом, полным желания и страсти. Она вскрикнула от неожиданно пронзившей ее боли, закусила губу, чтобы не заплакать. Он начал двигаться, медленно раскачиваясь: то приподнимаясь, то опускаясь.
Боль не оставляла ее, она громко стонала, хотя прекрасно понимала: все уже свершилось и отступать поздно.
И вдруг он задел нечто таинственное, где-то в самой глубине ее жаркого естества. И словно удар электрического тока, ее обожгла волна неописуемой сладости. Она поглотила и боль и всякое воспоминание о ней.
Это оказалось столь приятным и ошеломляющим, что Верочка тут же испугалась, как бы неожиданное удовольствие не оставило ее, не исчезло. Оно должно повторяться еще и еще.
Еще и еще!
Чтобы побудить Анисимова терзать ее и дальше, Верочка стала извиваться и раскачиваться вместе с ним. Она теперь стонала не от боли, а от неведомого огня, который сжирал плоть, наполняя ее воздушной радостью.
Дамские любовные романы всегда кончаются в момент, когда возлюбленные, преодолев все препятствия — религиозные предубеждения, родительские запреты, бедность, вынужденную разлуку, пробиваются навстречу друг другу и, в конце концов, соединяются в счастливом единении. Венец таких мучений — поцелуй, который ставит точку всем страданиям.
Слеза умиления должна оросить глаза кинозрителя, прокатиться по щеке читательницы.
Между тем сближение в любви, сколь бы ни было оно мучительным и трудным, только начало настоящих испытаний. Самое опасное для любой пары начинается именно в браке, который испытывает возвышенные романтические чувства трудностями и соблазнами будней. Постоянное общение супругов друг с другом. Мелкие, но все время накапливающиеся уколы обид, раздражение, размолвки, бытовая неустроенность или, наоборот, излишки ее устроенности — богатство, безделье, — все это медленно заставляет любовь остывать, постепенно убивает ее.
Первый и главный импульс любви — внезапная взаимная увлеченность, новизна чувств — у Верочки и Анисимова определил их отношения на многие годы вперед. Бывает редко, но брак соединил однолюбов. Верочка не чаяла души в муже — волевом, сильном и благородном человеке. Анисимов любил и ко всему еще и уважал жену — мягкую, добрую, полную страсти и даже в браке остававшуюся по-девичьи чистой.
У них родился сын — Витек, озорной, подвижный, как ртуть. «Мотор в штанах», — шутя называл его Анисимов и грозил:
— Вот положу в штаны кирпич для успокоения.
Верочка стала мастером парашютного спорта. Максим Анисимов получил под команду парашютно-десантный батальон и звание майора.
Все шло как надо. Анисимовы были по-настоящему счастливы, строили планы на будущее. Но счастье — хрустальная ваза. Если падает и разбивается — не соберешь, не склеишь.
Увы, падает все — люди, самолеты и даже звезды. Черное и белое. Да и нет. Ноль и единица. Полюс северный, полюс южный. День и ночь. Счастье — несчастье. Они всегда рядом, всегда ходят парами и не существуют одно без другого.
Чем больше и полнее счастье человека, тем труднее бывает пережить его потерю. Верочке все это пришлось испытать на себе.
Случилось все нежданно-негаданно. Рота десантников из батальона, которым командовал майор Анисимов, должна была перелететь к месту, где намечалось провести соревнования армейских парашютистов. Анисимов, трудно объяснить для чего, решил взять с собой в командировку сына Витька.
Командир полка, заметивший пацана у самолета, приказал комбату отправить сына домой. Анисимов огорчился и втайне решил не сдаваться. Он подозвал двух десантников из своей роты.
— Ребята, отведите Витька в сторону, заверните в плащ-накидку и пронесите в самолет как груз.
Старательные солдаты выполнили просьбу комбата, поскольку просьба офицера для рядовых — приказ. Они пронесли Витька в машину.
Дальше пошло штатно: разбег, взлет. Десантура летела в посадочном варианте: ранцы с парашютами стояли в ногах солдат. Ничто не предвещало осложнений. «Двенадцатого Антона», как десантура именовала свой самолет, вели опытные пилоты. Они знали машину, был им прекрасно знаком и маршрут. По нему они ходили уже не раз.
Когда «Антон» приближался к Малоярославцу, случилось несчастье. Из Кременчуга на север полз старый «Ил-14» — «презренный поршняшка», как его уничижительно называли летчики реактивной эпохи. Трудно сказать по каким причинам, то ли горилка была особенно крепкой в тот раз, а мабудь хлопцы мало зъилы сальца, но они двигались не в своем эшелоне, полностью передоверившись автопилоту.
И вот при ясной погоде, при свете солнца, в условиях отнюдь не чрезвычайных, «Ил» врубился точно в середину правого борта «двенадцатого Антона».
Последствия были ужасными. Обе машины — пассажирская и десантно-транспортная — развалились на части. Люди падали с огромной высоты живыми. Падали на колхозное картофельное поле, выбивая в мягкой земле своими телами большие ямы.
Верочка потом видела привезенные с места катастрофы автоматы Калашникова, со стволами, скрученными в спирали, пистолеты Макарова, согнутые пополам, как гвозди, не пожелавшие забиваться в доску.
Отец и сын упали на землю вместе: отец прижимал Витька к груди, так же, как некогда прижимал к себе Верочку. Но не было на нем в этот раз парашюта…
Нередко после смерти любимого мужа, хуже того — мужа и ребенка сразу, женщина ломается" теряет волю к жизни, утрачивает интерес к окружающему миру. С Верочкой все происходило иначе. Да, чувства ее словно закаменели. Она не обращала внимания на мужчин, которые бросали красноречивые взгляды на вдову, полную обаяния и зрелой красоты.
Она отворачивалась от чужих детей, чтобы в каждом не угадывать своего — потерянного.
Но в то же время ей стало нравиться идти навстречу опасностям. Она теперь принадлежала не себе, а тому прошлому, которое оказалось утерянным с Витьком и Максимом. И будущее казалось ей темным туннелем, в конце которого не было заметно даже светлого пятнышка.
Однако желание добраться, дойти до конца туннеля ее не оставляло.
Стараясь забыться, Верочка полностью отдалась парашютному спорту. Она словно пыталась постоянным риском пытать свою судьбу. Затяжные прыжки, которые она совершала, пугали безрассудной смелостью даже ее командиров. У некоторых возникали мысли, что добром такая отчаянность не кончится.
Однако отстранить от прыжков спортсменку, которая регулярно привозила «золото» с международных соревнований, никто не хотел.
Чуть позже стало ясно, что отчаянность Верочки, ее безрассудство — это не поиск способа свести счеты с жизнью. Она не таила в себе сумасбродных комплексов, умела за себя побороться и постоять…
Шли обычные тренировочные прыжки мастеров на точность приземления. Верочка поднялась в воздух со второй группой спортсменов. В точке выброса подошла к открытому люку. Ветер высоты тугой струёй бил в лицо.
Из-под крыльев самолета выплывала знакомая панорама учебной базы парашютистов. Справа виднелись домики аэродромных служб, похожие на спичечные коробки. На зелени луга, пересеченного наискосок взлетно-посадочной полосой и двумя рулежными дорожками, хорошо виднелась мишень -круг, в центре которого надо было приземляться соревнующимся.
Абсолютно спокойно, не испытывая ни страха, ни соревновательного азарта — с ее ли опытом волноваться? — Верочка шагнула вперед. Она быстро стабилизировала свободный полет. Сориентировалась по отношению к мишени. В нужный момент размеренным движением руки рванула вытяжное кольцо.
Парашют, полыхнув над головой языком оранжевого пламени, стал вдруг скручиваться в жгут. Она поняла — что-то неприятное случилось со стропой управления. Парашютистка неслась к земле, таща за собой как сигнал бедствия трепетавшее на ветру оранжевое полотнище.
Верочка ясно представляла всю отчаянность своего положения, но относилась к нему хладнокровно. Ее не пугала сама смерть. Она видела погибших мужа и сына. Помнила, как изуродовала, измяла их земля. И не столько желание сохранить жизнь, сколько боязнь, что ее именую такой же искалеченной увидят товарищи и друзья, помогла переломить обстоятельства.
Не думая о метрах, отделявших ее от земли, не считая секунды, которые, возможно, могли стать роковыми, Верочка быстро перебирала стропы, подтягивал купол к себе. Мысль ее работала холодно и четко. Анисимов рассказывал Верочке немало историй о критических ситуациях, возникавших в небе. Он не пугал жену. Он учил ее, как вести себя в минуты опасности и предотвращать ее.
Когда полотнище было рядом, Верочка аккуратно, словно оправляла юбку, расправила шелк и оттолкнула от себя вверх. Поток воздуха наполнил парашют. Оранжевый зонт хлопнул, раскрылся над головой.
Приземлилась Верочка в центре мишени.
Ее бросились обнимать, стали тискать в объятиях… Радость в такие мгновения и у товарищей, и у соперников бывает искренней.
На другой день после этого случая Верочку пригласил к себе командир воздушно-десантной дивизии генерал-майор Чупров. Он принял ее в своем кабинете: встретил у дверей, провел внутрь, усадил за столик. Сам сел напротив. Из фарфорового чайника разлил по горластым чашкам золотистый чай. Подвинул поближе к гостье блюдо с сухим печеньем.
— Вера Васильевна, — генерал говорил спокойно, размеренно, — позвольте мне еще раз выразить вам восхищение вашим мужеством. Мне даже неудобно говорить вам такой комплимент. Но слово «женственность», хотя и подходит к вам полностью, все же характеризует несколько иные качества. Верно?
Она слушала обязательные для подобных случаев фразы молча, не выражая эмоций.
Генерал был молод. В силу родства с командующим войсками военного округа, которому приходился племянником, Чупров не взбирался к высокому званию по крутым и утомительным ступеням карьерной лестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45