189

Примечание к №185
Пушкин-Пушинкин, что-то среднее между Хлестаковым-Прутиковым … и Тряпичкиным.
Или возьмём героя «Записок сумасшедшего» – Поприщина. Поприщин это Батюшков. (212) Нечто неуловимо схожее в этих шипящих фамилиях. Батюшков писал Гнедичу:
«Отгадайте, на что я начинаю сердиться? На что? На русский язык и на наших писателей, которые с ним немилосердно поступают. И язык-то по себе плоховат, грубенек, пахнет татарщиной. Что за „ы“? Что за „щ“, что за „ш“, „ший“, „щий“, „при“, „тры“? О варвары!»
Это высказывание Батюшкова было хорошо известно, и что сделал Гоголь? Дал вариацию фонетической темы «батюшков», составив её из этих татарских «при»-«щий».
Это может показаться натяжкой, но вспомним, что бедный Батюшков сошёл с ума, и сохранился рассказ врача Дитриха о том, как везли тяжело больного поэта в Россию. Батюшков смотрел на небо и повторял на итальянском:
«Родина Данте, родина Ариосто, родина Тассо, дорогая моя родина, я ведь тоже художник». А потом попросил остановить экипаж, бросился на траву и долго и горько рыдал: «Маменька! Маменька!»
«Вон небо клубится передо мною … с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют … Матушка, спаси твоего бедного сына … Матушка! пожалей о своем больном дитятке».

190

Примечание к №147
алкаш подумал, что умирает. И стал зачем-то из карманов сигареты вытряхивать
Когда отца парализовало, он стал дома негнущимися пальцами на стол выкладывать смятые рубли, трёшки и карточки спортлото. У отца была мечта: выиграть в спортлото 10 000. Все стены в квартире были завешаны графиками и таблицами – сотни, тысячи разноцветных цифр. В спортлото это я «не верил», но занятия отца считал серьезными. Ещё был доволен, что отец из-за этого пьёт меньше. Сидит всю ночь напролёт, курит, роется в толстых тетрадях, что-то подсчитывает, чертит по линейке. Сейчас, насколько я могу судить, система отца представляется мне добротной, крепкой астрологией. У него было несколько астрологических таблиц, в пересечении которых и таились заветные числа. Замах был широкий – от использования (уж не знаю какого) методов математической логики (он читал книги по теории множеств), до создания некоторой филологической сетки для уловления цифровых ритмов. Для этого он буквенные обозначения цифр складывал в слова и пытался составить из них осмысленные двустишия. Помню одно, у него в тетрадке прочёл:
Люблю икру разную,
Чёрную да красную.
Я хохотал, отец тоже смеялся. А когда лежал в больнице, мать ему носила икру и говорила: «Ну, вот тебе разная, черная да красная».
Каждый тираж отец покупал две карточки и говорил:
– Это я только так, балуюсь. Мне пока материал собрать надо. Вот когда я СЕРЬЁЗНО начну играть… А так это пока прикидка. (423) У меня всё на самоокупаемости. Сколько выигрываю, столько трачу. А есть люди – по 500 карточек покупают.
Отец выигрывал то 3, то 4 номера, но подозреваю, что он их просто перекупал с рук у кассы для «реноме».
Уже больной, он подвёл итог. По самому умеренному раскладу за последние 10 лет он эти мистические 10 000 и пропил.
Розанов всю жизнь отца моего гранитной глыбой придавил:
«В России вся собственность выросла из „выпросил“, или „подарил“, или кого-нибудь „обобрал“. ТРУДА собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается».
Отменно! И другой поворот вологодского гения. Он писал о своём несчастном детстве:
«Огород большой. Парники… Отчего бы не жить… И развалилось всё. В проклятиях. Отчаянии. Отчего? Не было гармонии. Где? В ДОМЕ. Так „в доме“, а не – „в обществе“, до которого ни нам не дотянуться, ни ему до нас не дотянуться. Как же вы меня убедите в правоте Лассаля и Маркса? И кто нас „притеснял“? Да мы были свободны, как галки в поле…»
Как ни посмотрю на прошлую жизнь – действительно, отчего бы и не жить? Отец и мать зарабатывали по советским меркам неплохо, отец мог ещё подзарабатывать чертёжником. Денег бы хватило. И машину бы купили, ездили к морю. И участок дачный у нас был. Мы бы могли там домик отстроить и отдыхать. Всё было бы хорошо хотя бы на таком материальном уровне. И отец мог бы жить и вот сейчас читать всё это через моё плечо. Я как подумаю об этом – всё внутри сжимается от боли.
Но ведь и я сам такой же, так же транжирю жизнь. Сижу по ночам и составляю гороскопы. А жизнь проходит, проходит. Проходит нелепо, дурашливо. «Это я только так, балуюсь. Вот потом я начну серьёзно». А когда «потом»?

191

Примечание к №164
Только я подшил в своё дело первый лист, как его вырвали и выбросили в корзину для бумаг.
Сопоставить мой «рисунок» с Гумбертом в «Лолите». Там любовь, страсть, «нимфетка», лежащая на золотистом песке (с чего началось гумбертовское отклонение от нормы). Здесь – какое-то гнусное канцелярское происшествие. С «документом» и «дознанием». И ведь если было бы хоть что-нибудь. (193) Если бы я, например, целовался тогда с соседской девочкой или достал порнографические открытки (а то и чего похлеще). Ведь, в сущности, это же ничего. Это даже НЕИНТЕРЕСНО. И я бы никогда не поверил, не приключись это со мной, что столь малозначительное событие может привести к столь разрушительным последствиям. Тут дело не только в удивительно точно подобранном времени, но и в талантливом исполнении. Если бы не талант отца унижать…
В детстве я всё просил отца сводить меня в кино. А он говорил – что бы вы думали? Махал рукой: «Да будет это у тебя ещё в жизни, будет. Насмотришься!» Я и замолкал, не зная, что ответить. Так и не посмотрел многие фильмы. А сейчас уже неинтересно – старые, детские. Тогда не посмотрел, а теперь поезд ушёл. И любовь. Молодость прошла. А отец всё выходит из кухни и махает рукой: «Да будет это ещё, будет!» Эта интонация и жест у меня остались точно такие же. И кажется отец подходит ко мне в последний раз, хочет обнять трясущимися руками, а я отталкиваю его и махаю: «Да ладно, пап, будет это ещё, будет. Напрощаешься».

192

Примечание к №152
Нормального дерева уже не получится.
Судьба нахлобучила на меня немецкую раковину. (207) Реальность и возиться со мной не стала, а просто аккуратно вырезала часть моего «я», так что мне потом потребовалось «из себя» реконструировать «любовь». Отсюда её головной, рационалистический характер. Немецкий характер. Сентиментальность и т. д.
Вообще, почему русские всё время притворяются какими-то нациями (210)? Англичанами, французами, немцами, даже татарами и китайцами? – Сам по себе русский в детстве это такое облачко нервов. Из реальности колют булавкой, и оно кричит. Всё зависит от времени – в какое время уколют. Форма кристаллизации зависит от времени, идет оттуда, из этого именно периода. Оттуда идёт определение, охрящевение. Неопределённое «я» определяется извне. Определение начинается с несвободы. Рано или поздно это должно было произойти, так что сам факт был фатален, и отец, следовательно, не причина. По крайней мере, не меньшая причина во мне самом. Я был предрасположен к внешнему определению. И безропотно пошёл на него. Так что можно сказать, что я сам нашёл себе ракушку с немецким закруглением. Показалась она почему-то наиболее удобной для моего случая.

193

Примечание к №191
И ведь если было бы хоть что-нибудь.
«Вишнёвый сад» очень нежное произведение (196), так что его ни в коем случае не следует ставить на сцене. Реальная постановка неизбежно вытянет предсмертную вязь чеховской мысли в нечто протяженное во времени, длящееся, имеющее начало и развязку, существующее.
Но если всё-таки играть «Вишнёвый сад», то вытягивать сюжет следует, конечно, не в сторону социальной трагедии, драмы или фарса, так как сословия в пьесе воспринимаются героями вполне по-русски – они «играются». И чем выше уровень развития героя, тем отчетливее он играет купца, помещика или студента. И следовательно, тем несерьёзнее его социальная роль. По-моему, наиболее благородный вариант постановки этой пьесы – это акцентировка действия на взаимоотношениях между Лопахиным и Варей. Социальный факт выхода замуж Вари за Лопахина из-за денег даже не пародируется их реальным поведением – это слишком грубо, – а просто сводится к чему-то тысячестепенному. Суть же заключается в том, что эти люди любят друг друга, но никак не могут внутренне встретиться, продраться сквозь постоянно возникающую ситуационную безлепицу. Варя стесняется и боится, а Лопахин, умный и тонкий человек, не знает, как ухаживать за девушкой, у него, человека, вышедшего из другого социального слоя, нет соответствующей культуры заигрывания (197).
Всего Лопахин встречается с Варей 4 раза.
В первом действии он заглядывает в комнату, где Варя, плача, говорит с Аней Раневской, и мычит: ме-е-е… Это отчаянная попытка обратить на себя внимание. Варя сквозь слёзы грозит скрывшемуся Лопахину кулаком: «Вот так бы и дала ему…» Но гнев вовсе не из-за того, что… а просто:
«Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня… и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть… Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, всё как сон…»
Мать Ани всё старается помочь сближению, и во втором действии, после нелепой истории с пьяным попрошайкой, вдруг как-то немотивированно говорит:
"– А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.
Варя (сквозь слёзы) (расстроенная, что Любовь Андреевна отдала прохожему ни с того ни с сего последние деньги. – О.): Этим, мама, шутить нельзя.
Лопахин: Охмелия, иди в монастырь…
Гаев: А у меня дрожат руки: давно не играл на бильярде.
Лопахин: Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах.
Любовь Андреевна: Идёмте, господа. Скоро ужинать".
Вот и всё.
Потом Варя говорит Раневской:
"Я смотрю на это дело серьёзно, мамочка, надо прямо говорить. Он хороший человек, мне нравится.
Любовь Андреевна: И выходи. Что же ждать, я не понимаю!
Варя: Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит, или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня".
В третьем действии Варя случайно ударяет суженого палкой по голове. Нелепость двойная, так как нелепый случай не стал предлогом, а тоже окончился ничем.
Наконец, в четвёртом действии Раневская предпринимает решительные действия. Она прямо говорит Лопахину, что мечтает выдать за него свою приёмную дочь и что Вера тоже любит его:
"Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
Лопахин: Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно всё…"
Раневская зовёт Варю для решительного разговора, а сама уходит. Последующая сцена, как мне кажется, и является подлинной кульминацией пьесы:
"(за дверью сдержанный смех, шёпот, наконец входит Варя.) Варя (долго осматривая вещи): Странно, никак не найду…
Лопахин: Что вы ищете?
Варя: Сама уложила и не помню. (Пауза.)
Лопахин: Вы куда же теперь, Варвара Михайловна?
Варя: Я? К Рагулиным… Договорилась к ним смотреть за хозяйством… в экономки, что ли.
Лопахин: Это в Яшнево? Вёрст семьдесят будет. (Пауза.) Вот и кончилась жизнь в этом доме…
Варя (оглядывая вещи): Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет.
Лопахин: А я в Харьков (для Чехова еще по «Скучной истории» символический город неудачи и краха) уезжаю сейчас… вот с этим поездом. Дела много. А тут во дворе оставляю Епиходова… Я его нанял.
Варя: Что ж!
Лопахин: В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза. ( «Вот вам и зима наступила. Пора печи топить…» – О.)
Варя: Я не поглядела. (Пауза.) Да и разбит у нас градусник…
(Пауза. Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеевич!..»)
Лопахин (точно давно ждал этого зова): Сию минуту! (Быстро уходит.)
(Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает.)"
Вот и всё. Конец. Нет, ещё последняя, четвёртая встреча: «Варя (выдёргивает из узла зонтик, похоже, как будто она замахнулась; Лопахин делает вид, что испугался): Что вы, что вы… Я и не думала». И жизнь пропала. Из-за чего? Варя, 24-летняя девушка, вместо того чтобы стать заботливой, любящей женой, пойдёт к чужим людям работать экономкой. А оттуда, скорее всего, в монастырь, как она сама говорит.
Гаев и прочие «симпатичные белоручки» лишь роятся вокруг этой центральной ситуации, лишь подчеркивают собственной нелепостью нелепость основную. Из-за этой же нелепости, какой-то фатальной несправедливости Лопахин упирает на своё социальное происхождение: «Я хам», «Отец в лаптях ходил».
Просто он прячется за это. Да и чувство любви, не находя выхода, истекает злобой. Он из-за Вари и сад этот дурацкий купил. Тоже «ме-е-е» своего рода.
И конец пьесы: стук топора. Символ того, как русские САМИ СЕБЕ испортили жизнь.

194

Примечание к №116
»…казаки тащат молоденького офицера на виселицу … и говорят: «Небось, небось» … И комично, и прелестно.» (Ф.Достоевский)
Циолковский, как вертлявый бесёнок-меньшевик из киноленинианы, постоянно в своих «трудах» верещит: «Безболезненно, безболезненно». По его мысли, верховные гомункулусы-солярии будут уничтожать целые планеты с «неправильным» населением, а на месте выкорчеванной «картошки» сажать культурные ананасы. И везде к словам «устранение», «уничтожение», «выкорчёвка» добавляется «безболезненное».
«И комично, и прелестно».

195

Примечание к №152
У отца была звериная потребность проникнуть в душу чужого человека и разворошить её, разломать.
Чехов писал:
«У животных постоянное стремление раскрыть тайну (найти гнездо), отсюда у людей уважение к чужой тайне, как борьба с животным инстинктом!»
И ещё:
«Каждое личное существование держится на тайне и, быть может, отчасти поэтому культурный человек так нервно хлопочет о том, чтобы уважалась личная тайна».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192