– Ах, вот оно как… – Недоуменно почесав макушку, старик понукает лошадь, и телега снова трогается в путь, гремя молочными бидонами.А Берта, как в ни в чем не бывало, спокойно шагает дальше. Как будто ее ничто не касается.А Каролина, теперь уже довольно сильно отстав, плетется сзади с ее дурацкой сумкой.И вот терпение у Каролины лопается!Она бросает сумку на дорогу и не своим голосом орет:– БЕРТА!Тогда Берта наконец останавливается и оборачивается.С расстояния в добрых пятьдесят метров они стоят и смотрят друг на друга.И Берта, оставив сумку Каролины посреди дороги, бросается к сестре.Она бежит, раскрыв объятия.И Каролина тоже бросается ей навстречу.Наконец они, запыхавшись и всхлипывая то ли от смеха, то ли от слез, заключают друг друга в объятия.– ИДИОТКА! – с побелевшим лицом отфыркивается Берта.– Сама знаю… Все с самого начала пошло наперекосяк.– Лучше я сама понесу свою сумку, а ты неси свою.– Давай сначала немного передохнем.Берта поспешно вытирает слезы, и они возвращаются назад, чтобы взять свои сумки, а затем заходят в придорожный лесок и усаживаются на поваленном дереве.Берта достает из сумки молоко и бутерброды.– Смотри, что у меня с собой! В поезде мне совсем не хотелось есть. Особенно когда тебя не было рядом.– И мне тоже.Каролина достает свой сверток с бутербродами – теперь они могут спокойно перекусить и поболтать. Берта рассказывает о своей скучной поездке, а Каролина – о своей, полной приключений, но по какой-то причине умалчивает об эпизоде с Незнакомцем – Соглядатаем. А рассказывает о Давиде и о ведре с розами.– Ах, вот откуда эти розы, – говорит Берта. Затем вздыхает:– Почему это всегда с тобой приключается что-то интересное? Меня вот никто не провожал на вокзале с ведром роз. Наверное, я просто серая мышка. Никому не интересно со мной.Каролина берет ее руку в свою.– Не смей так говорить, Берта. Ведь ты – свет моей жизни.Каролина говорит это серьезно, совершенно искренне. Но все равно чем-то напоминает себе Давида, ведь произносит слова с такой же восторженной интонацией. Вот досада! Каролина вдруг замолкает и, глубоко смутившись, выпускает руку Берты. Берта вопросительно смотрит на нее.– Ты ведь заметила, да?– Что заметила?– Что говоришь чересчур высокопарно?– Нет, дело не в этом. Просто мне в голову пришла одна мысль.– Какая?– О том, как сложно искрение выразить свои чувства, когда этого действительно хочешь.– Не понимаю, что ты имеешь в виду.– Когда играешь в театре, то через некоторое время начинаешь интенсивно прислушиваться к себе и к другим, замечаешь каждую реплику, напряженно ловишь каждый произнесенный тобой звук. В конце концов это становится тягостным. Особенно, когда замечаешь, что поступаешь точно так же и в жизни.– Ты хочешь сказать, что говоришь со мной театральными репликами?– Не совсем. То, что я тебе только что сказала, я сказала совершенно искренне, от всей души. Но непроизвольно употребила интонацию другого человека.– Какого человека?– Моего однокашника. Его зовут Давид. Это он пришел на вокзал с розами.– Он тебе нравится?– Я в него не влюблена, если ты это имеешь в виду. Но я могу им восхищаться. Он станет хорошим актером. Но это неважно.– А, стало быть, он влюблен в тебя?– По сути дела нет. Просто воображает это.– Откуда ты знаешь?– Он сам говорил. Будто ему необходимо испытать неразделенную любовь, чтобы развиваться в своей актерской профессии. Это его метод.– Но почему он выбрал именно тебя?– Не знаю. Может, я хорошо подхожу, так как на меня это не оказывает никакого влияния. Поэтому можно быть уверенным, что любовь ко мне всегда будет неразделенной. Для моего партнера. А ему как раз это и надо.– Но разве это не надоедает тебе? Разве подобное ухаживание тебе нравится? Мне это кажется просто ужасным.– Но ведь я знаю, как все обстоит на самом деле.Берта, задумчиво глядя вдаль, жует бутерброд и качает головой.– Я бы никогда не смогла стать актрисой.– Тебе нужно этому только радоваться.– Я понимаю.– А кем бы ты хотела стать, ты решила?– Да.– Если не хочешь, можешь не говорить. Но мне кажется, я все равно знаю…Берта с удивлением устремляет взгляд па Каролину.– Вряд ли, откуда тебе это знать…– Но я догадываюсь.– Кем? Скажи!– Ты хочешь стать писательницей.Берта непонимающе смотрит на подругу.– Да нет! С чего ты взяла?Каролина выглядит такой же растерянной.– Я всегда так думала. Ты ведь постоянно что-нибудь пишешь.Но Берта качает головой.– Можно писать, но необязательно при этом собираться стать писателем. Нет, я хочу стать врачом.– Врачом? Ты никогда мне об этом не говорила!– Я только сама это недавно поняла.– Но как ты к этому пришла?– Это решение постепенно созрело во мне осенью. Война наверняка затянется, так многие считают. Неизвестно, как долго Швеции удастся сохранять нейтралитет. Мы можем быть втянуты в нее в любую минуту. Поэтому будут нужны врачи и медицинские сестры. Сначала я собиралась стать медицинской сестрой, но потом рассказала это папе. И он посоветовал мне стать врачом, потому что я к этому гожусь.– Папа?..– Да.Их глаза встречаются. Каролина знает, о чем думает Берта. А Берта знает, о чем думает Каролина. Их тревожит все тот же извечный вопрос, который всегда возникает между ними: может ли отец Берты быть и отцом Каролины?Но они ничего не говорят. Вместо этого Каролина спрашивает:– А он что-нибудь говорил о том, что я собираюсь стать актрисой?Берта отводит взгляд. Она долго не отвечает, думает.– Хотя нет, – спешит сказать Каролина. – С какой стати ему об этом говорить? Его наверняка это не интересует. Он, может, даже ничего об этом не знает.– Конечно, знает. Мы часто говорим с ним об этом. Он считает, что из тебя выйдет замечательная актриса. Но он немного волнуется за тебя.– Почему?Между бровей Каролины возникает напряженная морщинка.– Актерская профессия так сильно изматывает человека, – поясняет Берта. – Особенно если он хочет чего-то достичь. А ты ведь хочешь?– Хочу ли я? Я обязательно достигну! Иначе бы я никогда не вступила на эту стезю.– Папа как раз это и имеет в виду.Сердце в груди Каролины начинает бешено колотиться. Голос срывается из-за кома, вставшего в горле. Слова вылетают, словно удары кнута:– Нечего ему за меня волноваться! Так ему и передай! Я отлично справлюсь и без него… и без мамы, если уж на то пошло!Берта молча смотрит перед собой. Затем вздыхает и берет руку Каролины в свою.– Я вижу, ты все так же переживаешь.– Я не переживаю. Это уже давно в прошлом.– Но мне кажется, ты еще переживаешь. Ты ужасно разочаровалась в маме, когда она переехала в Замок Роз и оставила тебя одну. И я тебя прекрасно понимаю. Я тоже поразилась, когда об этом узнала.– Почему?– Вам ведь было так хорошо вместе…– Я тоже думала, что ей со мной хорошо, но потом оказалось, что это не так.– Наверняка все же это было так. Но мне кажется, что Арильд и Розильда сейчас больше нуждаются в ней.– Больше меня?Берта пожимает плечами. Она не знает. Зато Каролина знает.– Лидии Стеншерна мне недостаточно. А Арильду и Розильде больше меня нужна мама. В этом ты, пожалуй, права. И нечего больше об этом говорить!Берта робко посматривает на нее.– Да, наверное, что ни происходит, все к лучшему, – вздыхает она, и Каролина отзывается:– Да, всегда только к лучшему.Некоторое время они сидят молча. Потом Берта спрашивает:– А ты сейчас живешь в Стокгольме одна?– Да. Ты ведь знаешь.– А разве это не опасно?– Опасно? – Каролина усмехается. – Почему это должно быть опасно?– Но ты ведь понимаешь, что это довольно необычно, чтобы женщина жила одна в собственной квартире. Разве твою маму это не беспокоило?– Какая же ты глупышка! Ты хочешь сказать, что женщинам не приличествует жить в одиночестве? Но вряд ли это может быть опасным.У Берты виноватый вид. Она придерживается довольно консервативных взглядов, но это не ее вина. Она воспитана в таких правилах, хотя время от времени ей хочется их нарушить. Каролина раньше часто подбивала ее на это, но сейчас они так долго не были вместе.Каролина придвигается ближе к Берте.– Ты обо мне не беспокойся. Я справлюсь, – мягко говорит она.Берта тоже придвигается ближе к Каролине.– Неужели ты никогда не чувствуешь себя одинокой? У тебя много друзей?– Немного, но есть. А у тебя?– У меня тоже есть. А лучшей подруги у тебя нет?Каролина отвечает не сразу. Она думает об Ингеборг. Ей бы так хотелось рассказать о ней Берте. Но нельзя даже упомянуть ее имя. Впрочем…– Почему же, есть кое-кто, кто мне особенно близок.– Давид?– Нет, это девушка.Каролина с беспокойством ожидает следующего вопроса Берты. Она не может упомянуть даже имя подруги, и это кажется ей совершенно неестественным. А что случилось бы, расскажи она об Ингеборг? Но Берта ничего не спрашивает. Вместо этого она говорит:– А мой лучший друг – Арильд.Затем, быстро наклонившись, начинает ворошить прошлогоднюю листву. Лицо ее раскраснелось, на губах заиграла таинственная улыбка.Каролина наблюдает за ней.– Но вы ведь так редко встречаетесь?– Мы пишем друг другу письма…Берта ворошит листву и радостно вскрикивает:– Смотри, Каролина! Подснежник! ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Каролина так и не попала в Замок Роз.Время, проведенное с Бертой на лесном пригорке, было таким прекрасным, что ей не хотелось омрачать впечатления. Они сблизились как никогда раньше. Ничего лучше этого уже не могло случиться, и Каролина понимала, что большего не стоило и желать.Когда они с Бертой решили вновь направиться к замку, Каролина вдруг почувствовала, что не хочет туда идти. Нет. Каролина и Берта – они расстанутся здесь. Здесь, у лесного пригорка, они попрощаются и пойдут каждая в свою сторону: Берта в Замок Роз, а Каролина назад, на станцию. Пусть эта удивительная встреча останется чистой и незамутненной. Если отправиться сейчас в замок, это чувство поблекнет от новых впечатлений. А Каролине этого не хотелось, и потому она внезапно решила вернуться домой. Для нее поездка была окончена.Услышав, что Каролина собирается назад, Берта была несколько озадачена, но все поняла. На самом деле она почувствовала то же. Ведь на этот раз она ехала в замок, потому что надеялась встретиться там с Каролиной.– А разве не с Арильдом? – улыбнулась Каролина.Берта слегка зарделась и ответила, приобняв Каролину:– Конечно, с Арильдом тоже, но прежде всего с тобой.Тут Каролина ощутила легкий укол в сердце.Для Берты все было много проще. С обитателями Замка Роз ее не связывали никакие семейные узы. Она могла приехать туда просто как гостья. Как друг. Она даже могла позволить, чтобы в нее влюбились.А Каролина теперь ехала туда как дочь и сестра, но поскольку изначально, с самого детства, не принадлежала семье, все это выглядело как-то фальшиво – примерно как без подготовки начать играть новую чересчур сложную роль. А сейчас она так устала от театра – не от сцены, где все лишь кажется правдивым, – а от театра в жизни.Более того, Каролина скорее всего почувствовала бы себя в некотором роде незваной гостьей. Несмотря на то, что ее, безусловно, приняли бы с распростертыми объятиями. Она не может объяснить почему, но где-то в глубине души она до сих пор ощущает себя нежеланной в Замке Роз. Каким бы несправедливым это ни казалось, – такая мысль, возможно, никому из них и в голову не приходила, – Каролина считает, что все должно быть именно так.– Я понимаю, ты можешь так думать, но это неправда. Уверяю тебя, – сказала Берта.Берта умна, она не пыталась уговорить Каролину идти вместе в ней в замок. Напротив, она постаралась, чтобы все прошло как можно легче. Она больше вообще ничего не говорила. Она понимала, что Каролина чувствует – конечно, ей горько идти не в замок, а в полном одиночестве возвращаться на станцию.Итак, они расстались на дороге, едва солнце, утвердившись над грядой облаков, принялось согревать своим теплом землю.– Видишь? Даже солнышко подбадривает нас! – улыбнулась Каролина.Сестры помахали друг другу на прощание и разошлись каждая в свою сторону.Обратный поезд отходил около шести вечера. Каролина как раз успела на него и возвратилась домой к полуночи.Дорога домой оказалась совсем обычной. Не произошло ничего примечательного.Хотя нет. Каролина читала «Портрет Дориана Грея».Ей, конечно, не следовало этого делать. Лучше бы она сидела и думала о Берте. Вначале она так и хотела поступить, но принялась листать книгу, и взгляд ее упал на такие строки: Сев в кресло, Дориан усиленно размышлял… Он тогда высказал безумное желание, чтобы портрет старел вместо него, а он оставался вечно молодым, чтобы красота его не поблекла, а печать страстей и пороков ложилась на лицо портрета. Да, он хотел, чтобы следы страданий и тяжких дум бороздили лишь изображение на полотне, а сам он сохранил весь нежный цвет и прелесть своей, тогда еще впервые осознанной, юности. Это напомнило Каролине о Кларе де Лето, ее бабушке, и том страхе, который она испытала, когда обнаружила, что похожа на нее.Неудивительно, что она испугалась.В отличие от всех прочих людей, о которых ей когда-либо рассказывали, о Кларе де Лето она никогда не слышала добрых слов – в этом она твердо уверена. Казалось, все сходились во мнении, что в этой женщине было мало хорошего и что со временем она превратилась если не в злое, то по крайней мере в весьма эгоистичное и равнодушное существо.Как же получается, что на фотографиях лицо ее совершенно невинно и даже красиво? С самой первой, где Клара сфотографирована в молодости, вплоть до самой последней, сделанной перед смертью, – на них запечатлено то же чистое и непорочное выражение. На этом прекрасном лице нет ни следа зла.Быть может, на фотографиях человек кажется лучше? Внешне наверняка – благодаря освещению и различным художественным приемам, – а вот внутренне? Не должна ли на фотографиях каким-то образом проступать суть человека?Неужели внешность Клары де Лето никогда не выдавала ее внутренней сути?Каким в действительности было ее лицо? Когда взгляд был живым, когда губы шевелились, произносили слова, шептали, улыбались?Неужели лицо так никогда и не отразило ее истинный характер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53