Есть, правда, еще один способ отправиться в контору, но я о нем говорить не хочу…— Бабуля! — крикнул Филимон. — Приготовь зелье для отправки!— А кто отправляется-то? — встрепенулась Заманиха.— Адик.— А, миленький, конечно, приготовлю… Только вы там еще передайте, — добавила она, мстительно посмотрев на меня, — чтобы в следующий раз покультурней бесов присылали. Как Франциск, например…— Не обращай внимания, — сказал Филимон, заметив, что я открыл рот для ругательства, — дура бабка. Ну не понравился ты ей…Заманиха убежала в избу, загремела там чугунной посудой. Гаврила, всё это время переводивший взгляд с меня на Филимона и обратно, вдруг заговорил.— Спустите меня на землю, — попросил он. — Я больше не буду буйствовать.Филимон щелкнул пальцами, и Гаврила тяжело обрушился под дерево.— Бесовщина… — пробормотал он, поднимаясь. — А я сразу понял, что ты не простой опричник. Тоже из бесов, да? То-то я с тобой справиться не смог!Филимон только хмыкнул. Гаврила почесал в затылке и обратился ко мне:— А ты… Адик… Уезжаешь, что ли?— Уезжаю, — развел я руками. Мне было неловко перед клиентом — задание-то так и осталось не выполненным.— А я? — неожиданно воскликнул Гаврила.— Что «ты»? Минуту назад кричал — проваливай! Договор хотел расторгнуть.— Погорячился, — вздохнул Гаврила. — Ну срам такой пережить — это же не просто… Да и горячая кровушка во мне бушует… В отца пошел… Ты бы не уезжал, а? Оставайся, а? Разрешаю… Без тебя-то совсем плохо. Мне тогда Оксаны как своих ушей не видать!Вот орясина!.. Думает, что я из-за его воплей назад собрался! Ему оперативный бес — такси по вызову, что ли? Захотел — пригласил, захотел — назад отправил, захотел — передумал и снова пригласил. «Разрешаю…»— Поздно, — сказал я. — Слово, как тебе известно, не воробей. Вылетит — не поймаешь! Прогнал меня, вот и отправляюсь…— Сам прогнал — сам и призову! — напыжился Гаврила. — Заманиха, когда я у нее зелье просил, чтобы тебя вызвать, говорила, что призванный бес будет мне верным слугой, пока задание мое не исполнит!Я даже рот раскрыл от такой наглости! И не придумал, что ответить-то. Филимон нашелся быстрее.— Слушай, ты… — угрожающе надвинулся он на Гаврилу. — Чебурашка-переросток! По твоей вине Адик взыскание получит, а может, и выговор! Думать надо было башкой дубовой, когда заговоры над костром читал! Соизмерять требования с возможностями! Оксану он захотел! Хрен тебе, а не Оксана, дубина! Вообще забудь про нее, понял? Твое счастье, что Адик у нас немного того… — Он покрутил пальцем у виска. — Мягкохарактерный… Если бы ты меня попытался с богатырем Георгием стравить, я бы тебе…Не договорив, Филимон оскалился и зашипел. Гаврила испуганно отпрянул назад.— Ладно, — махнул я рукой. — Оставь его… Он ведь тоже не знал…С минуту Гаврила судорожно вникал в суть сложившейся ситуации. Две продольные морщины, обозначившиеся на широком его лбу, заворочались, как два жирных червяка.Из избушки выглянула Заманиха.— Готово зелье! — крикнула она. — Хоть сейчас отправляйтесь.— Сейчас нельзя, — рассудительно проговорил Филимон. — Надо сначала прийти на то место, откуда призывали его… В соседний лесок, я так понимаю? — спросил он у меня.Я кивнул.— Батюшка! — взвыл вдруг Гаврила, бросаясь передо мной на колени. — Друг любезный! Родненький ты мой! Не покидай меня! Оксана для меня больше жизни значит! Уж постарайся еще чуть-чуть! Может, получится?! Буду тебя во всем слушаться! Хочешь в козла меня обратить? Пожалуйста, хоть в жука навозного! Только не улетай! Еще разочек попробуем с тобой! Я тебе… Я тебе… Озолочу! Отец мой, воевода, богат! Я у него для тебя… Золотом с ног до головы осыплю!— Золотом? — нехорошо поинтересовался Филимон. — И сколько у тебя, верзила, при себе есть?— При себе — нисколько, — всхлипывая, признался Гаврила.Филимон разочарованно махнул рукой.— Вот… — Детина закатал рукав рубахи и показал синюю ленточку, повязанную на запястье. — Вот и всё, что у меня сейчас есть. Самая главная драгоценность! Лента с кокошника Оксаны… Она сронила, а я подобрал!— Нужна мне эта лента… — пробормотал Филимон. — Хватит лясы точить! Адик, слушай…— Я у батюшки могу много украсть!— Цыц! — оборвал детину Филимон. — Раскудахтался! Украсть я и сам у кого хочешь что хочешь смогу!.. Адик, давай я его это самое… превращу во что-нибудь?— Во что? — опешил я.— Ну во что-нибудь бессловесное… В чурку березовую!— Не надо, — сказал я. — Лучше пойдем… На ту полянку, куда меня вчера приземлили.Гаврила опустил рукав и вздохнул. Я тоже… Ох, представляю, какими словами меня начальство в конторе поносить будет… Подрывник! Отстающий! Позорник!.. Капитан Флинт — известный грубиян и садист — и вовсе способен снять с себя форменный ремень с пряжкой и на потеху публике отстегать… Да даже если и не так… Стыдно всё-таки, клянусь адскими глубинами, стыдно… Ну почему я такой уродился-то? Другие бесы, и не по одному заданию провалившие, нисколько не стыдятся! Начальство выговорами их хлещет, а им всё как с гуся вода — только утираются! Ни один из бесов — кроме меня, конечно, — и знать не знает, что такое «совесть» и почему ею мучаться надо. А я какой-то… недоделанный! Поэтому, наверно, и больше по служебным делам мотаюсь, чем дома сижу… Нет, на работе, конечно, по дому скучаю, а как вернусь с задания… Коллеги отдыхающие насмешками достанут!.. Хорошо хоть не все так ко мне относятся. Тот же Филимон всё же понимает, что бес я толковый, как оперативный сотрудник, конечно… И еще пара-тройка таких бесов есть… Хотя и они несколько снисходительно на меня посматривают — не один раз замечал. Бесовскую породу-то не усмиришь… «А ведь меня от работы отстранят, — подумал я, — на годик-другой… Целых два года слоняться, хвост поджав? Терпеть насмешки?.. Ох ты, пламя преисподней, как же не везет-то!»— Двинули, — сказал Филимон, хлопнув меня по плечу. — Чего время-то тянуть?— Действительно… Время тянуть незачем…— Да не переживай ты так! — Филимон обнадеживающе хохотнул. — Подумаешь, задание не выполнил! Подумаешь, выговор и временное отстранение от работы!.. Относись проще ко всему! Я вот раз двадцать ни с чем возвращался в контору, да еще и с хвостом подпаленным, и с рогами наполовину отшибленными!.. Никогда не знаешь, с чем столкнуться придется… Пошли… Бабка, давай зелье!Заманиха скинула ему полотняный мешочек с травами.— И я с вами! — заявил Гаврила.— Отрок! — погрозил ему пальцем Филимон. — Предупреждаю тебя — не возникай! Иди домой, к папаше, а то…— Адик! — жалостливо так позвал Гаврила. — Скажи ему, чтобы он не очень… Я попрощаться хочу… Сдружились ведь мы с тобой.Филимон заржал.— Пускай идет, — пробормотал я. — Чего там…— Вот спасибо! — Гаврила неизвестно чему жутко обрадовался — прямо засветился-залоснился весь, как бумага, в которую добрый кусок масла завернут. — Вот спасибо тебе! Вот спасибо!— Эй! — вдруг хлопнул себя Филимон по лбу. — Адик! Чуть не забыли! Валяй переодевайся!Как-то не хотелось суетиться, портить печальную торжественность момента… Но всё же перспектива навсегда лишиться любимых джинсов, футболки, бейсболки и ботинок заставила встряхнуться. Мы опять выгнали Заманиху из ее избушки. Пока я переодевался, Филимон стоял рядом, задумчиво докуривая одну из последних моих сигарет.— Ай негодник! — заорала снаружи бабка — надо думать, на Гаврилу. — Ты что это, паскудник, делаешь?! Я тебе сейчас…Какому именно наказанию старая ведьма хотела подвергнуть Гаврилу, узнать так и не удалось. Раздался смачный плевок, и крики стихли.Филимон высунулся из окна. Я как раз зашнуровывал ботинки, когда он спросил:— Что тут происходит?Гаврила невнятно что-то пробурчал. Филимон засмеялся.— Чего-то они с бабкой не поделили, — сказал он, сползая с подоконника, — детина ее и обезвредил.Я затянул шнурок и поднялся.— Готов? — осведомился мой коллега.— Ага…Филимон выпрыгнул из избушки, подхватил с травы сверток с колдовским зельем и помахал мне рукой.— Иду-иду… — вздохнул я. * * * Шли мы молча. Поначалу, пока не добрались до реки, Филимон пытался развеселить меня корпоративными анекдотами. Задорно трещал о том, как искал однажды для французского дипломата пропавшие фамильные драгоценности: француз хранить камешки поручил дряхлому камердинеру, а тот, страдая одновременно маразмом и склерозом, ценный сверточек упрятал в начинку пирога и, конечно, об этом забыл…Пирог съел на приеме английский граф, почувствовал на зубах чтой-то, рассмотрел и, будучи пройдохой, заглотил драгоценности. Заработал чудовищное расстройство желудка, но, по понятным причинам не желая посещать уборную в чужом доме, решил терпеть до гостиницы. Не дотерпел — в карете скончался…Веселый детектив о поисках мертвого тела с начинкой из драгоценных камней по моргам и больницам я вынести не смог и вежливо попросил Филимона заткнуться к едрене фене — что тот и исполнил.Гаврила шел позади, пыхтел и время от времени принимался напевать какую-то песню. Странно — недавно только ревел, размазывая по круглой физиономии слезы величиной с шарик для игры в пинг-понг, а теперь вот песенками горло полощет… Только позавидовать можно психике молодого человека, столь легко справляющейся с потрясениями!Уже и речку перешли… Вот место, где мы с Гаврилой прятались от опричников… Вот поле, через которое бежали… Вот опушка леса — тут я отправил в далекое путешествие опричника Еропку. Смотри-ка, даже сабля его до сих пор валяется…Нет, сентиментальный я всё-таки бес… Всего-то сутки с небольшим прожил в этом временно-пространственном периоде, а уже ностальгия точит!..Еще немного — и перелет обратно в контору… Бумажки, рапорты, выговор со всеми вытекающими последствиями… Шуточки наших бюрократов: им только повод дай — до костей просмеют!.. С людьми мне приятнее дело иметь, чем с бесами, вот что! А должно быть, как легко догадаться, наоборот… Всё потому, что на человека я похожу больше, чем на беса, внутренне, разумеется… Ну уродился таким — ничего не поделаешь…Полянка появилась внезапно. Филимон, чтобы не возиться с дровами, просто дунул в кострище, и уголья вспыхнули, точно бензином их окатили.Гаврила присел в сторонке, наблюдая. Дождавшись, когда дым стал густым, Филимон ссыпал в костер травы бабки Заманихи. Под громкий треск крикнул мне:— Вставай!Прежде чем шагнуть в исходящий черным дымом костер, я посмотрел на Гаврилу и проговорил:— Ну прощай, что ли?Детина только кивнул и отвел взгляд в сторону.Невежа, честное слово! То поздороваться не желал, теперь прощаться не хочет… А я еще переживаю из-за него!— Чего ждешь?! — спросил Филимон. — Травы же прогорят сейчас!Я ступил в пламя. Толстые подошвы армейских ботинок мгновенно нагрелись, сквозь джинсы я ощутил жар. Был бы огонь обыкновенный — я бы уже с воплями катался по поляне, дуя на обожженные места. Но колдовские травы, собранные Заманихой, защищали мое тело от воздействия пламени. Неплохо было бы еще, чтобы и дым глаза не щипал…Вскинув руки, Филимон затянул заклятие. Стараясь не дышать, я считал такты — скоро там конец-то? Что-то травяной сбор не особенно эффективный на этот раз — копыта ощутимо жгло.— Давай скорее! — закашляв, прохрипел я. — Закругляйся!Подпрыгнув на месте (этого требовал ритуал), Филимон звонко хлопнул в ладоши.Мир вокруг меня мгновенно сжался до размеров черной горошины и распался на части. Я словно оказался внутри себя самого, хотя точно знал, что никакого «меня» в этот момент не существует в поглотившей вселенную бесцветной пустоте.Странное ощущение… Сколько раз его переживал, а всё не могу привыкнуть… Хорошо еще, что недолго здесь находиться…Бесконечная черная нора, по которой я с чудовищной скоростью мчался, сузилась. А потом произошло нечто неожиданное. Невесть откуда взявшаяся волна сгустившегося до каменной твердости ветра скрутила меня в подобие жгута. От испуга я заорал, но собственного крика, конечно, не услышал… ГЛАВА 5 — …Так всё было! — под общий хохот закончил свой рассказ украшенный тонкими усиками и бородкой-эспаньолкой бес в широких тренировочных штанах и в кожаной жилетке, распахнутой на груди. — Копытами своими клянусь — точно так всё и было!Низкие каменные своды, жарко натопленная комната, заваленная под потолок пустыми бутылками, бушующее в жерле печи адское пламя, грешники, поленницей сложенные у стены, дожидаются своей очереди, тоскливо глядя в печь…Вот я и вернулся домой…— Не верите?! — всё допытывался усатый (теперь я вспомнил: Франциск его зовут, вот именно — Франциск). — Да по глазам вижу, что не верите! Ну чтоб у меня хвост отвалился, не вру я!Десяток разнокалиберных бесов, расположившихся вокруг рассказчика, вовсе меня не замечали. Франциск тоже демонстративно смотрел в сторону. Одетые кто во что (нам же униформа не полагается, каждый наряжается в силу собственного воображения и привычек), присутствующие глазели на Франциска, покатываясь со смеху, хлопали друг друга по плечам, прихлебывали испускавший синие огоньки пунш из бронзовых чаш.«Начинается, — подумал я. — Новое развлечение себе придумали. Не замечают просто, и всё! А это горше всяких насмешек. Пусть бы уж лучше кто-нибудь из них раззявил свою пасть и вякнул что-то вроде: „А вот и Адик явился с задания. Сейчас впечатлениями делиться начнет. Давайте, братва, послушаем о том, как на земле птички поют, листочки шелестят, и луна в речке отражается!“Но никто ничего подобного не говорил. Меня как бы и не было в этой комнате, а между тем я стоял в самом центре, рядом с Франциском!— Короче, клиент побледнел, — вытирая ладонью слезы, пискляво давился смехом Франциск, — от страха дрожит и говорит мне: «Я же тебя просил гаишника этого только наказать, чтобы он ко мне не лез больше, а ты что сделал?!» А я ему: «Не знал, что вы, людишки, такие слабенькие! Подумаешь, внутренности заменил клубком ядовитых змей… Безобидная шутка, с чего это он концы отдал?».. Ладно, в договоре как обозначено — подвергнуть наказанию… Ну и всё!Бесы зашлись в новом приступе хохота. Франциск повернул рогатую башку в мою сторону, но глянул не на меня, а сквозь меня — в жерло гудевшей от жара печки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38