Над иконами торчали человеческие физиономии одна другой отвратительней — обросшие лохматыми бородами, изъязвленные шрамами…Семь физиономий принадлежали людям, обряженным в лохмотья, из-под которых поблескивало оружие. Сабли, ножи и топоры — вот что я смог разглядеть в свете горящих повсюду церковных свечей, как только открыл глаза.— Гаврила! — застонал я, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.Обладатель самой мерзкой физиономии (у него правого глаза не было, а над пустой глазницей нависала произраставшая под бровью громадная бородавка) усмехнулся и проговорил:— Очухался, голубчик… Нету твоего Гаврилы!— Как это — нету? — удивился я.На свой вопрос ответа не получил. Ничего не услышал и тогда, когда нашел в себе силы немного приподнять голову и поинтересоваться:— А что, собственно, случилось?Одноглазый урод пошевелился, поднялся на ноги (его приятели так и сидели на корточках вокруг, нехорошо глядя на меня).— Ну, нечистый, — осведомился урод, — брыкаться будешь? Сразу говори!— Брыкнется, — захрипел кто-то за спиной, — сразу башку напрочь — чик! Топором! Нечего бесам среди добрых православных шарахаться!— Не будет он брыкаться. Правда не будешь?Какое там брыкаться! Руку поднять — и то не мог!.. Кто эти люди, в конце концов? Охотники на колдунов? Инквизиторы местного разлива?.. Профессионально, однако, меня скрутили!— Не буду, — на всякий случай ответил я и тут же спохватился: — А с чего вы взяли, что я — нечистый?Одноглазый высморкался в кулак и вытер ладонь о голову сидевшего рядом.— У меня хоть и одно око осталось, — сказал он, — но видит оно хорошо. Рога твои трудно не заметить. Бес ты! А раз бес — остается одно: чик!— Что значит — чик? — сглотнув, уточнил я.— Чик — это чик, — пояснил одноглазый. — Хоть ножом, хоть сабелькой, хоть топором… Всё равно — чик!Недра преисподней! Я вдруг заметил, что на мне нет одежды. Совсем голый! Все шмотки с меня стянули, хорошо хоть плавки оставили… Бесовские признаки, получается, налицо!— Мало ли у кого рога? — тем не менее попытался я выкрутиться. — У коровы тоже рога, но вы же ее в бесы не записываете? Никакой я не бес! Чего вы ко мне привязались?— Не бес? — удивился одноглазый.— Клянусь адскими… Тьфу ты… Честное благородное слово то есть!Одноглазый задумался. Это меня немного воодушевило. Как видно, выдающимися интеллектуальными способностями он не отличается… Может, удастся его запутать?.. Глупо, конечно, в ситуации, в которую я попал, надеяться на спасение таким простым способом, а что еще оставалось-то? Гаврилы нет. Я обездвижен… Хочешь не хочешь — трепи языком и не показывай предательскую дрожь в коленях.— Копыта! — шепотом подсказали одноглазому.— Копыта! — воскликнул он. — Рога и копыта! У кого, кроме беса, рога и копыта?— У козы, барана, антилопы, сайгака, лося, оленя! — парировал я. — Не считая той же коровы!.. Между прочим, — предупредил следующий его козырь, — хвосты у вышеперечисленных существ тоже имеются!Одноглазый на минуту растерялся, но довольно скоро опомнился.— Так то — твари неразумные! — проговорил он. — А у людей ни рогов, ни копыт, ни хвостов не бывает!Додумался…— Почему это не бывает? — сказал я. — Очень даже бывает! Генная мутация — знаешь такое понятие? Рудиментарные образования!— Колдовские слова… — зашептались бородачи.— Научные термины, а не колдовские! Люди разными рождаются. У кого-то родимое пятно во всю лысину… У кого-то пальцев недостает, а у кого-то наоборот — с перебором… У одного рога, а у другого бородавка с кулак величиной над глазом!.. Что же, всех в бесы записывать?Ага! Одноглазый изумленно клацнул челюстью. Его приятели все как один посмотрели на него подозрительно и зашептались.— Чего ты путаешь нас?! — заорал, придя в себя, одноглазый. — Не слушайте его, братцы! Морочит он нас, чтобы жизнь свою поганую спасти!— Всего лишь факты довожу до вашего сведения, — довольный произведенным эффектом проговорил я. — Так что позвольте осведомиться: где я и что с Гаврилой?— Гаврилу твоего здоровенного мы убили, — сообщил одноглазый. — Чтобы не буйствовал. И тебя убьем!Ничего себе новости! Ну никак расслабиться нельзя! На часок задремал, а тут… Стоп, что значит — убили?— Как это убили?! — заорал я. — Совсем?!!— Совсем, — ответил одноглазый. — Чик — и нет Гаврилы!— Чик… — пробормотал я.Одноглазый тут же принялся опять объяснять мне, что чик — хоть топором, хоть сабелькой, хоть ножом — всё равно чик, но я не слушал.Что же это? Был человек — и нет человека… Клянусь копытами, едва не расплакался. Привязался всё-таки к этому охламону, привязался… Чем он помешал этим монстрам?.. А может, врут они? Стращают?Я перевел взгляд на одноглазого. Тот скалился, демонстрируя редкие гнилые зубы, обеими руками поглаживал рукояти топоров, прилаженных к его поясу на левом и правом бедре.Власть тьмы! На рукояти того топора, что слева, синела ленточка, кокетливо завязанная бантиком!Та самая, которую обронила с кокошника Оксана, а Гаврила подобрал и носил на руке как талисман… Не врут, значит…— А вообще, — заявил одноглазый, — будь ты хоть бес, хоть басурманин, хоть православный — всё одно: конец тебе, если ты в мои руки попал. Знаешь ли ты, кто я? Слышал ли ты имя мое? Сейчас вот я тебя топором…— Знаю, знаю, — вяло огрызнулся я. — Чик… — Одноглазый вдруг подбоченился, упер руки в бока и вскинул удлиненный бородой подбородок.— Да! — объявил он. — Лихой разбойник, душегуб, церковный вор, гроза округи — Пахом!— Прозывается Чик! — заученным хоровым речитативом продолжила вся компания.— А?— Чик! — повторил одноглазый Пахом.Это у него прозвище такое? У разбойника, грозы округи?— Что значит — Чик? — на свою беду пробормотал я.— Чик — хоть топором, хоть… — с готовностью принялся объяснять Пахом.— Понял! — выкрикнул я. — Слышал уже! Так что тебе от меня нужно, Пахом-Чик?Имя и прозвище, произнесенные друг за другом, слились в довольно комичное слово. Неожиданно для самого себя я хихикнул.— Что?! — взревел Пахом-Чик, хватаясь за топоры. — Мое имя не приводит тебя в ужас?!!— Приводит, — подавив смешок, ответил я. — Приводит, успокойся…Не хватало еще всерьез его разозлить. В моем положении это уже лишнее… Впрочем, он и так собирается меня убить… Почему же сразу не зарубил, как Гаврилу? Обложил иконами, свечки церковные зажег вокруг… Пленил ведь… Поглумиться хочет, или что-то еще у него на уме?.. Да, смешного вообще-то мало.— А ежели страшишься меня, — ревел Пахом-Чик, — то отвечай как на духу: кто ты есть — человек или демон?Что сказать? Участь мою разбойник уже решил: будь я тот или другой — топора не избежать…— Ну демон, — признался я. — То есть бес. — Разбойники загомонили. Пахом-Чик взмахом руки заставил их умолкнуть.— Зачем ты здесь? — продолжил он допрос. — Кто прислал тебя в убежище наше?— Какое убежище? — удивился я. — Мы с товарищем к мельнику Феде зашли. А его опричники поластали…С трудом приподняв голову, я огляделся. Да ведь это и есть та самая каморка, где Гаврила меня уложил. Вон и топчан, покрытый звериными шкурами. Только теперь его к стене отодвинули. Вместо лучины под потолком — церковные свечи, забор из икон… Каморка изменилась — вот я ее сразу и не признал…— Федя от опричников нас прячет! — проговорил, хмурясь, Пахом-Чик. — Добычу нашу хоронит… — Он широким жестом указал на иконы. — Не стал бы Федя невесть кого к себе приглашать, зная, что ночью я с ребятами своими лихими пожалую.— Он и не приглашал, — сознался я. — Мы так… Неожиданно хотели нагрянуть — сюрприз ему преподнести.Разбойники снова загомонили: их взволновало таинственное слово «сюрприз».— Ну, в смысле, приятное ему хотели сделать, — поспешил пояснить я. — А тут — опричники! Человек двадцать, наверное. Мы ввязались было в драку, но их было слишком много. Федю утащили, а мы остались. Я так утомился, что уснул. А Гаврила… Что мельник скажет, когда узнает, что вы приятеля его грохнули?— Этот приятель, — пробурчал Пахом-Чик, — Васе Косому руку сломал, Абрашке голову проломил, а в Стеньку Лютого плюнул так, что тот, бедняга, и сказать нам ничего не успел — дара речи лишился напрочь!Новость меня немного, но порадовала: Гаврила не сдался без боя, изрядно потрепал этих уголовников, прежде чем они его… Жалко парня всё-таки. Недра преисподней, как парня жалко!— Ну ничего… — добавил Пахом. — Игнат Кишкоглот ему за всё отплатил!— Сволочи… — только и смог пробормотать я.Пахом-Чик угрюмо меня рассматривал. Интересовал я его чем-то. Надо думать, не из чисто эстетического удовольствия он на меня пялился.«Почему они не убили меня сразу? — снова подумал я. — Ведь могли же… Получается, что-то им от меня нужно… Правильно — наслышаны про бесов. Знают — мол, нечистый любое желание исполнить может… Только бы вытащили меня из этой каморки, пропитанной от пола до потолка запахом церкви! Обрел бы я силы и… Ох, отомщу за Гаврилу!»— Ну, — заговорил снова Пахом-Чик, угрожающе сдвигая брови к переносице и снимая с пояса топоры, — готовься, нечистый, к смерти!«Не верю! — хотел было крикнуть я на манер Станиславского, но, конечно, не крикнул… Актер, кстати, из этого Чика никудышный. Вот — замахивается топором, пыхтит, рычит — неумело, но старательно демонстрирует готовность к кровавому делу. Ждет, чтобы я завопил на всю округу: „Помилуй, родненький! Что угодно для тебя сделаю!..“ Не дождешься! Хрен тебе! Видно же, что убивать не собираешься. По крайней мере пока…»Разбойник несколько раз поднял и опустил топор. Я безмятежно смотрел в потолок, не замечая Пахом-Чика. А тот растерянно оглядел своих товарищей, принял протянутую кем-то секиру, поднял ее над головой, издав протяжное «У-у-ух!».Спустя примерно минуту я взглянул на него. Уродливое лицо разбойника налилось кровью, тяжеленная секира подрагивала в неподвижном замахе.«Чего доброго не удержит инструмент, — подумал я. — Сорвется секира и звезданет меня по рогам. Ладно уж…»— Я — лихой разгульный молодец! Душегуб и убивец! — натужно просипел Пахом-Чик. — Ужас всех церковных сторожей! Судьбина горькая для одиноких лесных путников!— Гроза округи! — заученно проорали разбойники.— Сейчас жизни тебя решу! — закончил одноглазый, картинно притопывая ногой.— Моли о пощаде! — распевно закончили разбойники.— Помилуй, родненький, что угодно для тебя сделаю, — проговорил я. — Только не пугайте секирой и хоровым пением… Чего тебе надо?С облегченным вздохом разбойник отбросил секиру.— Давно бы так, — радостно отозвался он, потирая затекшие руки. — Понял теперь, с каким лихим парнем дело имеешь? Будешь мне служить, нечистый?— С какой стати я тебе, дураку, служить должен? — возмутился я, не сдержавшись.— А с такой, что ты в моих руках накрепко! — сформулировал одноглазый. — Будешь ругаться — святой водой спрысну! Или лампадку к носу привяжу! Будешь служить или нет?— Иконы убери и свечи погаси — отвечу.— Тогда ты колдовство бесовское свое применишь!— Не применю, обещаю.— Не верю я тебе!— А я тебе почему должен верить?— Потому что я тебе ничего и не обещал.— Так пообещай! — возразил я резонно, на мой взгляд.Действительно, чего этот урод мне грозит, к службе принуждает? Бесплатно бесы не работают! Сотрудничество — пожалуйста. А бесплатно пускай медведь вкалывает, у него четыре лапы.— При таких условиях, — сказал я, — даже разговаривать не буду.— А при каких будешь? — вскинулся Пахом-Чик.— Иконы хотя бы убери! — попросил я. — Свечи можешь оставить… Чего ты меня так боишься? Сам здоровенный, да и братва с тобой до зубов вооруженная… Убери иконы!— Пахом-Чик, гроза округи, ничего не боится! — надулся одноглазый. — Ладно… Уберите, братцы, иконы.Когда иконы исчезли с моих глаз, разбойники расселись у стен каморки — подальше от меня, обнажили сабли и ножи, настороженно следили за каждым моим движением, готовясь если не броситься на меня в случае чего, то защищать свою жизнь до последней капли крови, а то и просто удрать. Дверь, между прочим, они открытой оставили.Я поднялся и сел, вытянув ноги. В голове еще шумело, но силы явно возвращались в мое тело. Еще бы свечи эти противные потушить: запах от них неприятный, и трещат они как-то… угрожающе!.. Что поделать, орудия производства конкурирующей организации. Созданы специально для того, чтобы негативно воздействовать на таких, как я. Вроде «Раптора» для комаров. Кошмарная вещь, надо сказать (я про свечи, а не про «Раптор»). У меня от них насморк и понос!Одноглазый Пахом-Чик величественным кивком послал куда-то двух своих приятелей. Через минуту лихие молодцы вернулись, волоча за собой колченогий стул и две метлы. На стул тотчас уселся Пахом — с таким видом, будто это и не стул был вовсе, а, скажем, императорский трон; двое с метлами встали по бокам и принялись мерно обмахивать атамана метлами, которые, очевидно, символизировали опахала из павлиньих перьев.Смешно мне не было. Повеселишься тут, когда в такую заваруху влип! Клиента убили… Людьми называются! Самые настоящие бесы!.. Откуда, интересно, у Пахом-Чика замашки Дона Корлеоне?.. «Гроза округи!» «Горькая судьбина одиноких лесных путников!» «Ужас церковных сторожей!»Вернись ко мне сила, раскидал бы весь этот сброд от нечего делать! Пахома бы посредством метлы, что поувесистей, разом бы излечил от тяжелой формы мании величия!.. Да святые иконы всю энергию вытянули, а треск горящих церковных свечей сосредоточиться не дает…— Милую тебя, нечистый! — торжественно проговорил восседавший на стуле разбойник. — Но исполнить ты должен работу, которую задам тебе в обмен на поганую твою жизнь.— Чего и следовало ожидать, — пробормотал я, пропустив мимо ушей «поганую жизнь». — И что тебе нужно, ужас, летящий на крыльях ночи?Пахом-Чик приосанился. Видимо, фраза из диснеевского мультика ему очень понравилась. Наверное, обяжет своих подопечных выучить ее наизусть и исполнять вместо поднадоевшей «грозы округи».— Работа непростая, — признался одноглазый. — Потому только для нечистого и предназначена. Видишь ли, бес, в здешних местах нет страшнее и свирепее разбойника, чем я. Но слух пошел, что объявился недавно в округе Ахмет Медный Лоб — душегуб из басурманских стран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38