https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/otkrytye/
В ук
рытие! Прячься!
Со временем становишься мудрее Ц смерть тому доказательство.
Ц А теперь вы меня узнаете?
Одним шагом он перемахивает через разделяющий нас ковер, нависает всей с
воей огромной массой над столом, хватается за подлокотники моего кресла
и ставит нас прямо перед собой, на стол, меня и мое кресло, и в самом деле выз
ывая у меня проблеск воспоминания: мой сумасшедший великан! Черт побери,
мой отчаявшийся громила! Тот, что разнес мою каморку! Только теперь он доб
родушный, как людоед, раздувшийся, как дирижабль, под толстой кожей уже и н
е угадаешь, где проходит кость. Резиновый великан хохочет так, что, того и
гляди, книжки нашей Королевы разлетятся во все стороны. Но куда пропала е
го хищная волосатость? Откуда в нем эта доброжелательность? И почему его
костюм, безупречный, как совесть сутенера, кажется мне таким знакомым?
Ц Я пришел сказать вам две вещи, господин Малоссен.
Смех на этом оборвался.
Ц Две вещи.
Что наглядно показывают два огромных пальца, разгибаемых у меня перед но
сом.
Ц Первое...
Он открывает портфель, достает оттуда рукопись, которую я ему дал, и броса
ет ее мне на колени.
Ц Прочитал я вашу вещицу: безнадежно, старик, бросайте вы это и чем скоре
е, тем лучше, иначе вас ждет жестокое разочарование.
(Браво! Как, однако, легко он справляется с моей работой.)
Ц Второе...
Он положил руки мне на плечи, посмотрел мне прямо в глаза, сделал небольшу
ю паузу и продолжал:
Ц Вы слышали о деле Ж. Л. В., господин Малоссен?
(Что он хочет этим сказать?..)
Ц Немного.
Ц Этого мало. Меня оно очень заинтересовало. Читали вы хоть один роман Ж.
Л. В.?
(«Читали» это не то слово, честно признаться...)
Ц Нет, конечно? Я тоже, до событий этих последних дней... Пошловато для таки
х утонченных умов, как наши: не так ли?
Он замолчал.
Замолчал, чтобы дать мне понять, что сейчас будет главное. Можно прервать
любую речь, но только не такое молчание.
Ц Мы дети, господин Малоссен, вы и я... маленькие дети...
Последние секунды на размышление. Разминка чемпиона, готового выскочит
ь на ринг.
Ц Когда человека убивают во время презентации последнего романа на гла
зах у бесчисленной толпы, самое малое, что можно сделать в его память, это
прочесть упомянутый роман. Я это и сделал, господин Малоссен. Я прочел «Вл
астелина денег» и все понял.
Я тоже, увы! Я, кажется, тоже начинаю понимать... Этот пожар, что кроется в нед
омолвках моего великана. Последние пригоршни энтузиазма доводят до пре
дела давление в котле его нервной системы. От этого сердце закипает. Муск
улы каменеют, кулаки сжимаются, щеки раскаляются докрасна, и тут я узнаю к
остюм Ц это костюм Ж. Л. В., тот самый, что был на мне в тот вечер во Дворце спо
рта, только на пять-шесть размеров больше, и причесан он, как Ж. Л. В., волосы п
одстрижены, зачесаны на прямой пробор и прилизаны, словом, гигантский «К
онкорд» на недосягаемых высотах своей безупречности! И я знаю, что он мне
сейчас скажет; он и в самом деле это говорит: он дает сигнал к смене караул
а, он Ц новый Ж. Л. В., он постиг секрет успеха своего предшествен
ника, и он пойдет до конца, претворяя его в жизнь, так что джекпот междунар
одного книжного рынка начнет зашкаливать, именно так и не иначе; он будет
проповедовать либеральный реализм, он посылает ко всем чертя
м «эгоцентрический субъективизм отечественной литературы» (sic!), он будет
бороться за роман, котирующийся на бирже, и ничто не сможет его остановит
ь, потому что «проявлять волю, господин Малоссен, значит желать того
, чего и в самом деле хочешь!».
И он опускает свой массивный кулак на телефон, который только что зазвон
ил.
Сидя в кресле, стоящем на столе, вы можете сдерживать волны сож
аления, стремящиеся излиться на отвергнутого автора, это возможно, я сам
это делал. Но ураган, поднятый писателем, уверенным в близком успехе... пос
торонитесь! Никакая сила в мире не помешает крушению всех преград под на
пором иллюзий Ц они, в сущности, единственное, что нам нужно. Не вставайте
на пути у этого потока, сидите смирно, будьте благоразумны, берегите силы
... ждите, пока не наступит снова время для утешения.
Так я и сделал.
Я дал моему великану наораться вволю, выкрикивая лозунги либерального р
еализма. «Единственное достоинство: действовать! Единственный пор
ок: не во всем преуспеть!» Позор на мою голову, он знает наизусть инте
рвью Ж. Л. В.: «Я проиграл несколько сражений, господин Малоссен, но я в
сегда извлекаю из своих поражений уроки, которые ведут к конечной победе
!»
При каждой реплике расстегивалась очередная пуговица на его жилете, сли
шком тесном для такого ликования.
Ц Писать значит считать, господин Малоссен, с буквой «с», как в
слове «сделка» или «капуста»!
Он сорвал со стены портрет Талейрана-Перигора (ценное недвижимое имущес
тво), поцеловал его взасос и, держа его перед собой в вытянутых руках, сказ
ал:
Ц Дорогой князь, мы сколотим огромное, огромное, огромное... состояние!
Его конкордовские крылья встали дыбом, полы рубашки уже свободно развев
ались по воздуху.
Ц Люди, которые в принципе не читают, обычно выбирают одного автора, госп
один Малоссен, и этим автором буду я!
Он плакал от радости. Он опять превратился в дикого зверя, вырванного из п
ривычной среды.
А я...
На своем троне...
Как пристыженный король...
Мне ничего не оставалось, как присутствовать при этом крушении, которое
кое-кому казалось вознесением.
51
Ц Хай цзы мэнь е ань нань мань шуй. (Доброй ночи, дети, спите спок
ойно.)
Ц Маньмань шуйба, Бенжамен. (Ты тоже, Бенжамен.)
Вот так. Дети ныряют в свои постели после ежевечернего урока китайского.
Это была идея Жереми: «Не нужно историй, Бен, лучше научи нас китайскому тв
оего Луссы». И еще глубокая мысль Клары: «В незнакомом языке Ц самые инте
ресные истории этого мира». Лингвистический аппетит очень кстати просн
улся в нашем бельвильском захолустье как раз с того времени, как лакиров
анные утки стали вытеснять из витрин головы баранов, еще вчера безучастн
о глядевших на проходящих мимо. Лусса был прав, Бельвиль постепенно стан
овится китайским; Королева Забо не ошиблась, китайцы уже здесь, и благода
ря их книгам их души свили себе гнездо в книжной лавке «Дикие степи». Бель
виль Ц это География в подчинении у Истории: фабрика воспоминаний... И Бен
жамен Малоссен, сидя на месте старого Тяня, обучает своих детей трем тона
м этой непривычной музыки изгнанников. Дети слушают, повторяют, запомина
ют. В этот вечер была только одна заминка: Тереза вдруг восстала посреди к
омнаты. Она не поднялась, а именно восстала, вознеслась, как обелиск, вся п
рямая, угрожающе пошатнулась на своем невидимом пьедестале, трижды повр
ащала глазами и, обретя наконец равновесие, произнесла тем бесцветным го
лосом, какой обычно появляется у нее в такие моменты:
Ц Дядюшка Тянь просил сказать вам, что он благополучно прибыл на место.
На что Жереми заметил:
Ц Две недели? Долго же он добирался!
Тереза сказала:
Ц Ему надо было повидать кое-кого.
И заключила:
Ц Жанина-Великанша и он всех вас обнимают.
***
Вот так. Это-Ангел спит, как положено при таком имени. Его будущее надежно,
и ночи он тоже не боится: маленькая Верден охраняет его сон, да и Превосход
ный Джулиус всегда спит у колыбели.
***
Мы с Жюли закрыли дверь к спящим детям, торопясь уединиться. Как и в предыд
ущие пятнадцать вечеров, мы с трудом дождались этого момента и вознеслис
ь наконец на райские вершины моего шестого этажа. (Последствие воскрешен
ия.)
***
Ц Бань бянь Тянь! Ц закричал Малыш в первом своем ночном кошм
аре.
«БАНЬ БЯНЬ ТЯНЬ!» Ц его крик вихрем вылетел во двор дома.
«БАНЬ БЯНЬ ТЯНЬ! Женщина несет половину неба!» Вот и догадайся, почем
у я сразу подумал о Королеве Забо, ловко она прибрала к рукам моего велика
на («Значит, вы Ц новый Ж. Л. В.? Пойдемте, расскажете мне поподробнее...»), гиг
антский цыпленок в пуховом гнездышке Королевы («И у вас есть сюжет? Даже н
есколько? Десяток! Отлично!»), идут наверх («Нам будет удобнее говорить в м
оем кабинете...»), в четырех пустых стенах («Кажется, разговор обещает быть
долгим!») Ц выхаживает каждую мечту...
И, обращаясь ко мне через приоткрытую дверь, говорит:
Ц Все, Малоссен, я больше не душу таланты; если бы Гитлер получил свой при
з в Риме, он бы никогда не пошел в политику...
***
Вот так. Жюли тоже уснула. Она Ц сама теплота. Свернулась калачиком, так и
хочется к ней под бочок. Эти изгибы ее тела до того родные, почти мои собст
венные. Как будто каждый вечер я прячусь в футляр виолончели. И там, на обж
игающем бархате ее кожи, с неискушенным сердцем, доставшимся мне от убий
цы, я прошептал на ушко Жюли самое прекрасное признание в любви, какое тол
ько есть на свете.
Я сказал:
Ц Жюли...
(...)
Ц Жюли, я люблю тебя... точно.
PS
Жизнь не роман, я знаю... знаю. Но только романтика делает ее выносимой. Мой д
руг Динко Стамбак умер, пока я рассказывал эту историю. Он был старым дядю
шкой Стожем из племени Малоссенов. На самом же деле он был Ц сама поэзия,
эликсир романтики. Он был улыбающимся смыслом жизни. Стоило жить, чтобы п
исать. Чтобы описывать его.
Я хочу, чтобы эти страницы долетели до него: я писал их, с нетерпением ожид
ая, чтобы он смог их прочесть.
Д П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
рытие! Прячься!
Со временем становишься мудрее Ц смерть тому доказательство.
Ц А теперь вы меня узнаете?
Одним шагом он перемахивает через разделяющий нас ковер, нависает всей с
воей огромной массой над столом, хватается за подлокотники моего кресла
и ставит нас прямо перед собой, на стол, меня и мое кресло, и в самом деле выз
ывая у меня проблеск воспоминания: мой сумасшедший великан! Черт побери,
мой отчаявшийся громила! Тот, что разнес мою каморку! Только теперь он доб
родушный, как людоед, раздувшийся, как дирижабль, под толстой кожей уже и н
е угадаешь, где проходит кость. Резиновый великан хохочет так, что, того и
гляди, книжки нашей Королевы разлетятся во все стороны. Но куда пропала е
го хищная волосатость? Откуда в нем эта доброжелательность? И почему его
костюм, безупречный, как совесть сутенера, кажется мне таким знакомым?
Ц Я пришел сказать вам две вещи, господин Малоссен.
Смех на этом оборвался.
Ц Две вещи.
Что наглядно показывают два огромных пальца, разгибаемых у меня перед но
сом.
Ц Первое...
Он открывает портфель, достает оттуда рукопись, которую я ему дал, и броса
ет ее мне на колени.
Ц Прочитал я вашу вещицу: безнадежно, старик, бросайте вы это и чем скоре
е, тем лучше, иначе вас ждет жестокое разочарование.
(Браво! Как, однако, легко он справляется с моей работой.)
Ц Второе...
Он положил руки мне на плечи, посмотрел мне прямо в глаза, сделал небольшу
ю паузу и продолжал:
Ц Вы слышали о деле Ж. Л. В., господин Малоссен?
(Что он хочет этим сказать?..)
Ц Немного.
Ц Этого мало. Меня оно очень заинтересовало. Читали вы хоть один роман Ж.
Л. В.?
(«Читали» это не то слово, честно признаться...)
Ц Нет, конечно? Я тоже, до событий этих последних дней... Пошловато для таки
х утонченных умов, как наши: не так ли?
Он замолчал.
Замолчал, чтобы дать мне понять, что сейчас будет главное. Можно прервать
любую речь, но только не такое молчание.
Ц Мы дети, господин Малоссен, вы и я... маленькие дети...
Последние секунды на размышление. Разминка чемпиона, готового выскочит
ь на ринг.
Ц Когда человека убивают во время презентации последнего романа на гла
зах у бесчисленной толпы, самое малое, что можно сделать в его память, это
прочесть упомянутый роман. Я это и сделал, господин Малоссен. Я прочел «Вл
астелина денег» и все понял.
Я тоже, увы! Я, кажется, тоже начинаю понимать... Этот пожар, что кроется в нед
омолвках моего великана. Последние пригоршни энтузиазма доводят до пре
дела давление в котле его нервной системы. От этого сердце закипает. Муск
улы каменеют, кулаки сжимаются, щеки раскаляются докрасна, и тут я узнаю к
остюм Ц это костюм Ж. Л. В., тот самый, что был на мне в тот вечер во Дворце спо
рта, только на пять-шесть размеров больше, и причесан он, как Ж. Л. В., волосы п
одстрижены, зачесаны на прямой пробор и прилизаны, словом, гигантский «К
онкорд» на недосягаемых высотах своей безупречности! И я знаю, что он мне
сейчас скажет; он и в самом деле это говорит: он дает сигнал к смене караул
а, он Ц новый Ж. Л. В., он постиг секрет успеха своего предшествен
ника, и он пойдет до конца, претворяя его в жизнь, так что джекпот междунар
одного книжного рынка начнет зашкаливать, именно так и не иначе; он будет
проповедовать либеральный реализм, он посылает ко всем чертя
м «эгоцентрический субъективизм отечественной литературы» (sic!), он будет
бороться за роман, котирующийся на бирже, и ничто не сможет его остановит
ь, потому что «проявлять волю, господин Малоссен, значит желать того
, чего и в самом деле хочешь!».
И он опускает свой массивный кулак на телефон, который только что зазвон
ил.
Сидя в кресле, стоящем на столе, вы можете сдерживать волны сож
аления, стремящиеся излиться на отвергнутого автора, это возможно, я сам
это делал. Но ураган, поднятый писателем, уверенным в близком успехе... пос
торонитесь! Никакая сила в мире не помешает крушению всех преград под на
пором иллюзий Ц они, в сущности, единственное, что нам нужно. Не вставайте
на пути у этого потока, сидите смирно, будьте благоразумны, берегите силы
... ждите, пока не наступит снова время для утешения.
Так я и сделал.
Я дал моему великану наораться вволю, выкрикивая лозунги либерального р
еализма. «Единственное достоинство: действовать! Единственный пор
ок: не во всем преуспеть!» Позор на мою голову, он знает наизусть инте
рвью Ж. Л. В.: «Я проиграл несколько сражений, господин Малоссен, но я в
сегда извлекаю из своих поражений уроки, которые ведут к конечной победе
!»
При каждой реплике расстегивалась очередная пуговица на его жилете, сли
шком тесном для такого ликования.
Ц Писать значит считать, господин Малоссен, с буквой «с», как в
слове «сделка» или «капуста»!
Он сорвал со стены портрет Талейрана-Перигора (ценное недвижимое имущес
тво), поцеловал его взасос и, держа его перед собой в вытянутых руках, сказ
ал:
Ц Дорогой князь, мы сколотим огромное, огромное, огромное... состояние!
Его конкордовские крылья встали дыбом, полы рубашки уже свободно развев
ались по воздуху.
Ц Люди, которые в принципе не читают, обычно выбирают одного автора, госп
один Малоссен, и этим автором буду я!
Он плакал от радости. Он опять превратился в дикого зверя, вырванного из п
ривычной среды.
А я...
На своем троне...
Как пристыженный король...
Мне ничего не оставалось, как присутствовать при этом крушении, которое
кое-кому казалось вознесением.
51
Ц Хай цзы мэнь е ань нань мань шуй. (Доброй ночи, дети, спите спок
ойно.)
Ц Маньмань шуйба, Бенжамен. (Ты тоже, Бенжамен.)
Вот так. Дети ныряют в свои постели после ежевечернего урока китайского.
Это была идея Жереми: «Не нужно историй, Бен, лучше научи нас китайскому тв
оего Луссы». И еще глубокая мысль Клары: «В незнакомом языке Ц самые инте
ресные истории этого мира». Лингвистический аппетит очень кстати просн
улся в нашем бельвильском захолустье как раз с того времени, как лакиров
анные утки стали вытеснять из витрин головы баранов, еще вчера безучастн
о глядевших на проходящих мимо. Лусса был прав, Бельвиль постепенно стан
овится китайским; Королева Забо не ошиблась, китайцы уже здесь, и благода
ря их книгам их души свили себе гнездо в книжной лавке «Дикие степи». Бель
виль Ц это География в подчинении у Истории: фабрика воспоминаний... И Бен
жамен Малоссен, сидя на месте старого Тяня, обучает своих детей трем тона
м этой непривычной музыки изгнанников. Дети слушают, повторяют, запомина
ют. В этот вечер была только одна заминка: Тереза вдруг восстала посреди к
омнаты. Она не поднялась, а именно восстала, вознеслась, как обелиск, вся п
рямая, угрожающе пошатнулась на своем невидимом пьедестале, трижды повр
ащала глазами и, обретя наконец равновесие, произнесла тем бесцветным го
лосом, какой обычно появляется у нее в такие моменты:
Ц Дядюшка Тянь просил сказать вам, что он благополучно прибыл на место.
На что Жереми заметил:
Ц Две недели? Долго же он добирался!
Тереза сказала:
Ц Ему надо было повидать кое-кого.
И заключила:
Ц Жанина-Великанша и он всех вас обнимают.
***
Вот так. Это-Ангел спит, как положено при таком имени. Его будущее надежно,
и ночи он тоже не боится: маленькая Верден охраняет его сон, да и Превосход
ный Джулиус всегда спит у колыбели.
***
Мы с Жюли закрыли дверь к спящим детям, торопясь уединиться. Как и в предыд
ущие пятнадцать вечеров, мы с трудом дождались этого момента и вознеслис
ь наконец на райские вершины моего шестого этажа. (Последствие воскрешен
ия.)
***
Ц Бань бянь Тянь! Ц закричал Малыш в первом своем ночном кошм
аре.
«БАНЬ БЯНЬ ТЯНЬ!» Ц его крик вихрем вылетел во двор дома.
«БАНЬ БЯНЬ ТЯНЬ! Женщина несет половину неба!» Вот и догадайся, почем
у я сразу подумал о Королеве Забо, ловко она прибрала к рукам моего велика
на («Значит, вы Ц новый Ж. Л. В.? Пойдемте, расскажете мне поподробнее...»), гиг
антский цыпленок в пуховом гнездышке Королевы («И у вас есть сюжет? Даже н
есколько? Десяток! Отлично!»), идут наверх («Нам будет удобнее говорить в м
оем кабинете...»), в четырех пустых стенах («Кажется, разговор обещает быть
долгим!») Ц выхаживает каждую мечту...
И, обращаясь ко мне через приоткрытую дверь, говорит:
Ц Все, Малоссен, я больше не душу таланты; если бы Гитлер получил свой при
з в Риме, он бы никогда не пошел в политику...
***
Вот так. Жюли тоже уснула. Она Ц сама теплота. Свернулась калачиком, так и
хочется к ней под бочок. Эти изгибы ее тела до того родные, почти мои собст
венные. Как будто каждый вечер я прячусь в футляр виолончели. И там, на обж
игающем бархате ее кожи, с неискушенным сердцем, доставшимся мне от убий
цы, я прошептал на ушко Жюли самое прекрасное признание в любви, какое тол
ько есть на свете.
Я сказал:
Ц Жюли...
(...)
Ц Жюли, я люблю тебя... точно.
PS
Жизнь не роман, я знаю... знаю. Но только романтика делает ее выносимой. Мой д
руг Динко Стамбак умер, пока я рассказывал эту историю. Он был старым дядю
шкой Стожем из племени Малоссенов. На самом же деле он был Ц сама поэзия,
эликсир романтики. Он был улыбающимся смыслом жизни. Стоило жить, чтобы п
исать. Чтобы описывать его.
Я хочу, чтобы эти страницы долетели до него: я писал их, с нетерпением ожид
ая, чтобы он смог их прочесть.
Д П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38