За семьдесят один час и тридцать девять минут мне не удалось обнаружить ни одного доказательства нарушений в ходе выборов. Я вообще не обнаружил никаких признаков нарушений, не считая таких мелочей, которые не заинтересовали бы даже самых подозрительных избирателей, не говоря уже о членах Верховного Суда.
Тех, кто твердит о тайных заговорах, в лучшем случае высмеивают, а в худшем случае признают душевнобольными и отправляют в психушку. Как бы то ни было, к ним прислушиваются лишь параноики. Если бы Саймон предложил чьему-нибудь вниманию собранные мной неубедительные факты, он сильно подмочил бы свою репутацию. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Ведь он человек, отвечающий за безопасность Джефферсона. Испытывая что-то похожее на стыд, я сообщаю Саймону о том, что моя шпионская миссия закончилась провалом.
Мой командир выглядит усталым и измотанным. Все это время он тоже пытался докопаться до правды и теперь относится ко мне с незаслуженной благосклонностью.
— Ты не виноват, — настаивает он. — ДЖАБ’а знает свое дело. Если даже тебе не удалось ничего обнаружить, эти мерзавцы безукоризненно замели свои следы. А может, мы действительно гоняемся за призраками. Что, если во время дешифровки данных в системе на самом деле произошел сбой! Сложное оборудование не всегда выдерживает. Особенно если оно перегружено и старается выполнить слишком сложную задачу.
— Ну что ж, — вздохнул наконец Саймон, устало протирая покрасневшие глаза, — можешь вернуться в режим обычной готовности и продолжать наблюдение… Боже мой, мне придется выполнять команды этой сволочи Жофра Зелока!.. Не заноси, пожалуйста, эти слова в бортовой журнал, ведь этот подонок скоро станет президентом.
Я послушно выполняю приказ Саймона и стираю его последние слова. Я прекрасно понимаю моего командира и очень за него переживаю. И мне совершенно не хочется понижать уровень своей боеготовности. Теперь, когда Саймону очень тяжело и, может быть, даже страшно, мне придется снова погрузиться в полусон, в котором я пребывал с момента последнего боя с яваками. Предвкушая эту неприятную перспективу, я вновь испытываю неведомые мне до сих пор эмоции — недовольство и раздражение. Нет, я не обижаюсь на своего командира. Меня скорее раздражает сложившаяся ситуация. А еще я недоволен самим собой за то, что не сумел разыскать Саймону такую нужную ему информацию.
Саймон выключает командирское кресло и со стоном поднимается на едва слушающиеся его затекшие ноги. Он не вставал с места с момента завершения выборов. За последние трое суток он не спал и четырех часов, и теперь ему необходимо отдохнуть. Поднимаясь из командного отсека, Саймон говорит:
— Я пошел спать. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
— Так точно, — негромко отвечаю я.
После того как Саймон ушел, я испытал чувство опустошенности и бессилия. Кроме того, мой страх перед неопределенным будущим стал еще сильнее. Кто знает, что будет теперь с Саймоном, со мной, со всем Джефферсоном! Не знаю, как людям удается побороть такие чувства. Но я не человек, а сухопутный линкор и направляю все мысли на выполнение порученного мне задания, хотя больше и не вижу в ней смысла.
ГЛАВА 13

I
Кафари впилась глазами в письмо, не в силах поверить своим глазам. Согласно положениям договора с Конкордатом, Саймон был постоянно проживающим на Джефферсоне иностранцем и даже не упоминался в послании, которое было адресовано напрямую ей. Кафари все еще пыталась понять, не разыгрывают ли ее, когда Елена заползла на четвереньках под стол и стала дергать за кабели компьютера.
Кафари вытащила из-под стола брыкавшуюся малявку и строго сказала:
— Ты наказана! Две минуты на строгом стуле! Ты же знаешь, что провода нельзя трогать руками!
Елене было всего два года и три месяца, но она не раздумывая стала возражать:
— Не буду сидеть на стуле!
— Будешь! Ты схватила провода! Теперь сиди тихо две минуты!
Дочка Кафари надулась так, как на это способны только двухлетние карапузы.
Нейтрализовав непоседу на некоторое время, Кафари позвонила Саймону, возившемуся с «Блудным Сыном» ангаре.
— Саймон, мне надо срочно с тобой поговорить. Зайди, пожалуйста, домой.
— Что-то случилось?
— Да!
— Сейчас буду.
Саймон появился из задней двери через две минуты, когда Елена уже слезала со строгого стула.
— Папа! — завопила она и бросилась прямо к нему. Подхватив дочку на руки, Саймон чмокнул ее в лоб.
— Ну как ты, моя сладкая? — спросил он.
— Пойдем смотреть Сынка? — пролепетала она в ответ, глядя на отца полными надежды глазами.
— Не сейчас, детка! Чуть позже.
Кафари считала, что сухопутный линкор весом в четырнадцать тысяч тонн не самая подходящая игрушка для маленьких детей, но Елене он ужасно нравился. Папа, конечно, не очень часто брал ее с собой в ангар, но там с ней разговаривал целый движущийся город, ощетинившийся железными трубами своих домов.
— Что случилось? — стараясь не выдать своего беспокойства, спросил Саймон.
— Вот, пожалуйста! — Кафари протянула ему письмо. Когда Саймон добрался до второго абзаца, у него на
скулах заиграли желваки.
«…В соответствии со статьей 29713 Закона о защите счастливого детства, определяющей порядок ухода за малолетними детьми в семьях с двумя работающими родителями, вы должны отправить вашу дочь, Елену Хрустинову, в государственные детские ясли. Это требование должно быть выполнено в течение трех рабочих дней с момента получения настоящего уведомления. Ваша дочь должна поступить в государственные детские ясли при военной базе „Ниневия" не позднее 30 апреля. В противном случае вы будете считаться виновными в нарушении защищающих права ребенка положений Закона о защите счастливого детства и полностью лишены родительских прав, а ваша дочь, Елена Хрустинова, будет отправлена на постоянное жительство в государственный детский дом.
В соответствии со статьей 29714 Закона о защите счастливого детства во время пребывания Елены Хрустиновой в яслях у вас на дому будут проводиться регулярные проверки сотрудниками Инспекции по защите счастливого детства. Они будут определять, обеспечивают ли родители ребенка у себя дома удовлетворение его материальных и эмоциональных потребностей.
Всего самого хорошего.
Мы будем рады взять на себя заботу о вашем ребенке!»
Саймон поднял голову от бумаги и взглянул в глаза Кафари. Несколько мгновений он хранил гробовое молчание.
— Они не шутят.
— Да.
— Выходит, у нас три дня, — процедил Саймон сквозь сжатые зубы.
— На что? Чтобы попросить Конкордат перевести тебя на Вишну? Или на Мали? Или еще куда-нибудь?!. У меня такое чувство, словно мы попали в ловушку!
— Это я… — начал было Саймон.
" — Нет, мы! Что это будет за жизнь, если мы с Еленой куда-нибудь улетим, бросив тебя здесь?! — сказала Кафари, проглотив подступивший к горлу комок. — Кроме того, все мои родные на Джефферсоне. Мы пролили столько крови, защищая наш мир, чтобы вот так просто отдать его в руки этим… — Она с брезгливым лицом показала на скомканное письмо в руке у Саймона. — Прошу тебя, не требуй сейчас этого от меня. Суды на Джефферсоне переполнены делами родителей, протестующих против принятых ДЖАБ’ой идиотских законов. Слава богу, еще не все судьи продались джабовцам. Мы сражаемся не на жизнь, а на смерть за родную планету и будем биться до тех пор, пока остальные не очнутся, не увидят, куда мы катимся, и не положат этому конец!.. Ничего страшного! В конце концов, это просто ясли, — с трудом проговорила Кафари.
Саймон хотел было вспылить, но захлопнул рот.
Через несколько мгновений он пришел в себя и заговорил спокойно:
— Ты сама прекрасно знаешь, что это не «просто ясли»,.. Конечно, я не могу заставить тебя сесть на первый космический корабль и улететь отсюда… Да и, видит бог, я не хочу с вами расставаться!
От нахлынувших чувств Саймон говорил дрожащим, прерывистым голосом. Кафари не знала, чем его утешить. Она и сама боялась за свою дочь. Если суд не положит конец безумным планам джабовцев по перестройке общества…
— Ты жена офицера Кибернетической бригады, — пробормотал Саймон. — Думаю, это учтут.
— Нормальное правительство, возможно, и приняло бы это во внимание, но ДЖАБ’а… Ведь теперь в президентах у нас Жофр Зелок, а все джефферсонские законы переписываются под диктовку Ханны Урсулы Ренке. В министрах просвещения — «прогрессивная социалистка» Карен Эвелин, а слабоумная ханжа Силли Броскова вычеркивает из школьных и университетских программ все, что не устраивает политическую партию, которая ей платит… Люди, подписавшие этот документ, — добавила Кафари, кивнув на комок бумаги в кулаке у Саймона, — победили на выборах в результате такого хитроумного обмана, что никому не удалось вывести их на чистую воду. Они ненавидят честных людей вроде тебя и не оставят тебя в покое. Если ты не отдашь нашу дочь в их ясли, ее у нас отнимут.
Саймон совсем сник. Затем он так исступленно сжал . — дочку в объятиях, что та даже захныкала. Но тут ему явно что-то пришло в голову, и он воспрял.
— Эта чушь касается семей, в которых работают оба родителя, а если кто-нибудь из нас бросит работу…
Кафари сразу догадалась, к чему клонит муж, и у нее похолодело внутри. Саймон «работает» на Джефферсоне согласно положениям договора с Конкордатом, хотя теперь он лишь один или два раза в день совещается с «Блудным Сыном», а в остальное время возится с Еленой. Выходит, чтобы не выполнять содержащиеся в письме требования, Кафари придется бросить работу в космопорте. Но ведь она нужна Джефферсону! На ее родной планете инженеры-психотронщики на вес золота. И не только в космопорте! Этих специалистов не хватало на Джефферсоне и до явакского нападения. Сейчас их недостаток ощущается особенно остро, а нововведения в программе высших учебных заведений лишат их возможности готовить, в обозримом будущем вообще каких-нибудь инженеров!
Придя к власти, ДЖАБ’а немедленно взяла курс на радикальные перемены во всех областях общественной жизни. Закон о защите счастливого детства был лишь видимой верхушкой огромного айсберга. Законы, касающиеся охраны природы, уже нанесли сокрушительный удар по джефферсонской промышленности. Они устанавливали такие жесткие пределы выбросов загрязняющих веществ в атмосферу и воды, что тяжелая промышленность, химические заводы, производящие удобрения, необходимые для роста земных сельскохозяйственных культур в условиях Джефферсона, и целлюлозно-бумажные комбинаты оказались на грани закрытия.
Штрафы за несоблюдение законов были драконовскими и разоряли целые промышленные предприятия. Их владельцы энергично протестовали против этого безумия в суде, но Сенат и Законодательная палата, подбодряемые воплями армии безработных, получавших теперь пособие, превышающее заработную плату неквалифицированных рабочих, один за другим принимали экономические, социальные и экологические законы, угодные ДЖАБ’е.
Пожирая глазами плод очередной инициативы по перестройке общества, скомканный в кулаке Саймона, Кафари с ужасом поняла, что это сражение они уже проиграли. Все желающие протестовать могли распрощаться со своими детьми. Оказавшихся же в джабовских яслях и детских садах малышей ожидала тотальная промывка мозгов. Сколько еще несчастных родителей получило такие же письма?! Миллионы, не меньше! Экономический кризис и грабительские налоги заставили замужних женщин в джефферсонских семьях со средним достатком пойти на работу. Они шли работать даже посудомойками и официантками, лишь бы приносить в семью хоть какие-то деньги. Эти женщины ни за что не бросят с трудом найденную работу и их детишки отправятся в ясли!
Витторио и Насония Санторини шантажировали родителей по всему Джефферсону. Кафари подумала, что должна была это предвидеть. Ведь запретила же ДЖАБ’а учебу на дому, отправив всех детей школьного возраста в свои школы, где на первом месте среди учебных предметов стояла джабовская пропаганда. Теперь джабовцы протянули свои лапы к дошкольникам, стараясь в самом нежном и восприимчивом возрасте привить им убеждения, от которых им будет не так-то просто избавиться, когда они вырастут.
Кафари мрачно размышляла о том, сколько джефферсонцев, обвиненных в нарушении Закона о защите счастливого детства и якобы «не удовлетворяющих эмоциональные потребности» своих детей, обратится сейчас в суды. Она замотала головой, стараясь избавиться от зловещей картины будущего Джефферсона, всплывшей у нее перед глазами. Отчаяние постепенно охватывало молодую женщину.
— Кафари?
Она взглянула в испуганные глаза Саймона и заметила, как беспомощно расширились его зрачки.
— Я не знаю, что делать, — пробормотала она, обхватив плечи руками. — Джефферсону очень нужны инженеры-психотронщики…
— А Елене нужна мать.
— Я и сама понимаю! — воскликнула Кафари, которой хотелось в бешенстве рвать на себе волосы. — Но даже если я уйду с работы, у нас будет только два года! Когда Елене исполнится четыре, все равно придется отдать ее в детский сад.
— Вот поэтому-то очень важно растолковать ей что к чему, пока она там не оказалась!
— Да как же нам соревноваться с учителями, которые будут талдычить совсем другое?! А ведь ДЖАБ’а в первую очередь изменила именно учебную программу! Теперь мои двоюродные братья и сестры просто не знают, как объяснить своим детям, что им втолковывают полную ахинею. А ведь в детском саду и в младших классах детишки так доверчивы! Представь себе, они приходят домой из школы и заявляют, что все, кто берет в руки ружье или хотя бы держит его дома, — опасные для общества маньяки! Теперь детям фермеров внушают, что нельзя и пальцем трогать ни одно живое существо, даже долгоносика!.. Я попрошу мою двоюродную сестру Онату показать тебе учебник, по которому учится в школе ее дочка Кандлина. Ей всего семь лет, а она уже убеждена в том, что нельзя отнимать жизнь ни у одного живого существа. Даже у микроба! Старшие ребята на фермах уже сталкивались с хищниками и знают, что это ерунда, но малыши в Каламетском каньоне и все городские дети слушают учителей развесив уши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93