Свое жилье он содержал в идеальной чистоте, прибирался часто и одержимо. Но как бы старательно он ни мылся, как бы ни драил пол и ни закупоривал щели между дверью в туалет и косяком, он не мог избавиться от зловония "К" — смеси запахов антисептика и прочих дешевых химикалий, с помощью которых станция боролась с инфекцией и человеческими выделениями, чтобы поддержать жизнь карантина.
Он еще походил по комнате, опять попробовал ком и опять ничего не добился. В коридор, судя по шуму за стеной, высыпал народ, но Василий верил, что Нино Коледи и его парни не допустят очередной заварухи. Во всяком случае, надеялся. Бывали случаи, когда Василий не мог выбраться из "К" — чаще всего во время беспорядков. Ворота закрывались наглухо, не действовал даже пропуск депутата. Василий понимал: сейчас он должен находиться в коридоре, успокаивать народ, удерживать в узде Коледи и его компанию.
Но выйти он не решался. Волосы вставали дыбом, стоило ему вообразить себя перед толпой, представить вопли, ненависть, ярость… и новую кровь, и новые ужасы, которые будут мучить его по ночам. Ему снился Реддинг. И остальные. Все те, с кем он разговаривал и кто погиб в коридорах, кого выкинули в космос заживо. Он знал: его трусость способна погубить всех беженцев, а его самого — одним из первых. Но, как он ни боролся с собой, ему не всегда хватало мужества.
Он был одним из "К", он ничем не отличался от остальных. Но власти дали ему убежище, и Василий боялся его покинуть. Не хотел преодолевать даже короткого расстояния до полицейского поста у ворот.
Его могли убить… Коледи, или один из его мятежников, или кто-нибудь из толпы — просто так, безо всяких мотивов. Когда в очередной раз слухи и домыслы приведут к массовым беспорядкам, какой-нибудь бедолага, отчаявшись подавать прошения, проклиная власть и видя в Крессиче ее символ, поднимет на него руку, а разъяренная толпа довершит расправу. Всякий раз, когда Василий открывал входную дверь, у него болезненно сжимался желудок: в коридоре его всегда ждали вопросы, на которые он не мог ответить, требования, которые он не мог выполнить, глаза, в которые он не мог смотреть. Даже если сегодня ему удастся выбраться, то все равно придется вскоре вернуться — без серьезного повода ему не позволят задержаться вне "К". Не раз пытался он выяснить, насколько расположены к нему власти, а недавно, выждав несколько дней после смуты, даже решился на отчаянный шаг: попросил документы станционера и разрешение переселиться из "К". Попросил, зная, что об этом может пронюхать Коледи, — и получил отказ. Великий, могущественный совет не стал даже слушать его, своего члена. Только Анджело Константин снизошел до беседы с Василием, даже разыграл настоящий спектакль, упрашивая его не покидать избирателей. «Вы, — сказал ему Анджело, — слишком ценны для нас на своем посту». Больше Василий не заводил речи о переводе, боясь огласки, равносильной смертному приговору.
Когда-то он был добрым и смелым человеком — во всяком случае считал себя таковым. Но это было до бегства. До Пелла. До расставания с Джен и Роми. Дважды он оказывался среди взбесившейся толпы, один раз его избили до бесчувствия. Его пытался прикончить Реддинг. Найдутся и другие — в этом Василий не сомневался. Он чувствовал себя усталым и больным, средства омоложения не помогали — в лучшем случае, подозревал Василий, они некачественны, а в худшем — ядовиты. Он часто рассматривал себя в зеркале: новые морщины на лице, запавшие глаза; почти невозможно узнать того бодрого, цветущего мужчину, каким он был год назад. Он панически боялся захворать всерьез, прекрасно зная, что врачебный уход в "К" — фикция, что все медикаменты, попадающие к беженцам, — краденые, а может, поддельные, что он, Василий, полностью зависит от великодушия Коледи, который поставляет «своему боссу» не только лекарства, но и вино, и сносную пищу. Василий уже не вспоминал о родине, не оплакивал семью, не думал о будущем. Он жил сегодняшним днем, таким же страшным, как и вчерашний. У него осталось лишь одно желание: чтобы завтрашний день не оказался еще хуже.
Снова он попробовал добиться чего-нибудь от кома, и на этот раз даже не загорелась красная лампочка. Ремонтники не поспевали за вандалами, почти регулярно громящими карантинную технику. Станционные рабочие появятся в "К" лишь через несколько дней и снова починят не все. Он в кошмарных снах видел, как какой-нибудь маньяк, не желая уходить на тот свет в одиночку, громит жизненно важный агрегат и выпускает воздух из всей секции.
Да, такое может случиться.
В критической ситуации.
Или в любой момент.
Все быстрее и быстрее шагал он по комнате, прижимая ладони к животу, который уже давно отзывался резью на любое волнение. Боль нарастала, заставляя забыть другие страхи.
Наконец Василий собрался с духом и надел пиджак. В отличие от большинства беженцев он ходил без оружия — его регулярно сканировали на пропускном пункте. Сдерживая подступающую тошноту, он прижал ладонь к плате электронного замка и заставил себя шагнуть в сумрачный коридор со стенами, размалеванными непристойными надписями. Он запер за собой дверь. Его еще не грабили, но, несмотря на протекцию Коледи, он ожидал этого: в "К" грабили всех без разбору. Безопаснее быть нищим — Василий же считался богачом. Если его не трогали до сих пор, то лишь потому, что в глазах толпы он — человек Коледи. Но стоит ей узнать о его обращении к властям, и он покойник.
По коридору… теперь — мимо охранников, парней Коледи. В док. Он пробирался сквозь толпу, воняющую потом, несвежим бельем и антисептиком. Люди узнавали его, хватали грязными руками, умоляли рассказать, что происходит на станции.
— Не знаю, — отвечал Василий. — Еще не знаю. У меня не работает ком. Я иду выяснить. Да, сэр, спрошу. Обязательно спрошу.
Он повторял эти слова вновь и вновь, вырываясь из одной пары цепких рук и тотчас попадая в другую, видя в глазах у некоторых наркотическое безумие. Бежать он не мог. Бегство депутата вызовет панику, и тогда его растерзают и растопчут. Спокойно, впереди — секционные ворота, сулящие безопасность, надежную защиту от бандитов, от избирателей. Ворота, за которые никого не выпустят без драгоценного пропуска.
«Это Мациан! — летел слух по карантинному доку. — Он готовит эвакуацию. Заберет с собой всю верхушку, а нас бросит!»
— Депутат Крессич! — Чья-то сильная рука ухватила Василия сзади за предплечье и грубым рывком заставила развернуться. Сакс Чемберс из шайки Коледи. Боль в предплечье пробудила ощущение смертельной опасности. — Куда путь держите?
— На ту сторону, — прохрипел Василий. «Прознали!» — молнией сверкнуло в мозгу. — Чрезвычайное заседание совета. Сообщите Коледи. Мне надо быть там. Иначе как мы узнаем, что решит совет насчет нас?
Несколько секунд Сакс молчал и даже не шевелился. В умении запугивать ему не было равных. Он просто смотрел — достаточно долго, чтобы Крессич успел сообразить: у Сакса есть и другие навыки. Затем Чемберс разжал пальцы, и Василий отшатнулся.
Не бежать! Ни в коем случае не бежать! И не оглядываться. Не показывать своего ужаса. Пока он в "К", надо сохранять видимость спокойствия… хотя боль в животе почти невыносима.
У ворот — толпа. Василий вклинился в нее, велел разойтись, освободить проход. Толпа угрюмо раздвинулась, и Василий поспешил вставить карточку в паз, войти в проход и закрыть ворота, прежде чем кто-нибудь решился последовать за ним.
Василий задержался на несколько мгновений в узком туннеле, перед лестницей, ведущей наверх. Яркое сияние ламп, запах, проникший из карантина… Рядом — ни души. Дрожа, Крессич прислонился к стене, его желудок судорожно сжимался.
Наконец он поднялся по лестнице и нажал кнопку, призывая охранников с той стороны границы.
Эта кнопка действовала. Охранники открыли ворота, взяли у него карточку, зарегистрировали выход Крессича из карантина. После обеззараживания Василий, сопровождаемый полицейским, ради него оставившим свой пост, направился в зал заседаний совета. Разгуливать без конвоя в приграничной зоне депутату от "К" запрещала специальная инструкция.
Он отряхнул одежду, словно это могло избавить его от постылого запаха и мыслей о "К". Во всех коридорах ревели сирены, полыхали красные лампы и суетились полицейские. Здесь тоже не было мира.

5. ПЕЛЛ: ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ СТАНЦИЕЙ, ОФИС КОМЦЕНТРА; 13:00
Вызовы шли лавиной, консоли центрального кома были сплошь усыпаны огоньками. Во всех зонах действовал «красный» — аварийный — режим, резидентов призывали разойтись по своим квартирам, следить за объявлениями центра и не затруднять его действия расспросами. Но выполняли эту просьбу далеко не все. Некоторые экраны показывали пустующие коридоры; кое-где собрались толпы. Хуже всего дела обстояли в "К".
— Вызовите охрану, — приказал Джон Лукас, глядя на мониторы. — В синюю, на третий ярус.
Старший оператор склонился над пультом и передал распоряжение диспетчеру. Перейдя к главному пульту, Джон встал за спиной задерганного начальника комцентра. Депутаты, как полагалось в аварийной ситуации, заняли ближайшие ключевые посты, но никаких конкретных указаний из офиса управляющего станцией еще не получили. Джон оказался ближе всех к комцентру и при первом же сигнале тревоги пустился бегом сквозь перепуганную толпу. «Хэйл, — с горячей надеждой думал он, — конечно, сидит у меня в квартире, сторожит Джессада, как ему и велено».
В комцентре Джон застал сумятицу. Переходя от пульта к пульту, он видел на экранах панику. Начальник комцентра безуспешно пытался связаться с офисом управляющего, но все каналы были забиты. Он попробовал действовать через командный ком, но добился лишь мерцающей строчки на экране: КАНАЛ ЗАКРЫТ.
Начальник комцентра ругался, выслушивая жалобы подчиненных.
— Что происходит? — осведомился Джон. Не получив ответа (начальника отвлек вопрос одного из комтехов), он повторил: — Что происходит?
— Депутат Лукас, — пискляво отозвался начальник комцентра, — у нас дел невпроворот. Извините.
— Что, не пробиться?
— Да, сэр, не пробиться. Управляющий на связи с Флотом через командный. Прошу прощения.
— Ну и черт с ним! — Когда собеседник резко отвернулся от пульта и вскинул на Джона изумленные глаза, он потребовал: — Дайте мне общее оповещение.
— Мне нужна санкция! — пискнул начальник кома. За его спиной торопливо загорались все новые красные лампочки. — Санкция, господин депутат. Разрешение управляющего.
— Действуйте.
Тех озирался, будто искал, у кого бы спросить совета. Джон схватил его за плечо и повернул лицом к обезумевшей консоли.
— Поторопись, — прорычал он. Начальник кома потянулся к выключателю внутренней связи, затем взял микрофон.
— Первый, включай циркулярную, — велел он и тотчас получил ответ: «Приказ исполнен». — Обращение по виду и кому.
В комцентре вспыхнул главный экран, заработала камера. Набрав полную грудь воздуха, Джон шагнул под объектив. Его изображение появилось на всех экранах вида, в том числе и в его квартире, где находился некто с вымышленной фамилией Джессад.
— Говорит советник Джон Лукас, — разнеслось по всему Пеллу, забивая административные и общественные каналы связи, и те, по которым центральная переговаривалась с кораблями Мациана, и те, что вещали на все квартиры, гостиничные номера и карантинные «бараки». — Довожу до сведения всех станционеров, что Флот, вошедший в наше территориальное пространство, — это действительно корабли Мациана. Сейчас они швартуются в соответствии с установленной процедурой. Пелл находится в полной безопасности, но до завершения последней стыковки мы будем соблюдать «красный» режим. Для обеспечения нормальной работы комцентра и всех остальных служб управления просим граждан воздержаться от использования коммуникативных устройств без крайней необходимости. Во всех помещениях сохраняется порядок, никаких серьезных повреждений станция не получила. Вызовы резидентов регистрируются, и несущественные обращения к ним будут иметь серьезные последствия. Всем бригадам низовиков приказываю немедленно связаться с местами проживания и дожидаться руководителей. В доки не входить. Всем остальным рабочим действовать по разнарядке и не дергать центральную по пустякам. Как только от Флота поступит информация, заслуживающая внимания, мы немедленно передадим ее по системе общего оповещения. Рекомендую всем находиться у приемников: это самые надежные источники новостей.
Он вышел из-под объектива. На пульте гасли сигнальные лампочки — станционеры переваривали услышанное. Вскоре часть лампочек загорелась вновь — но это, в основном, были действительно неотложные вызовы.
Джон перевел дух. В уголке его мозга шевелились тревожные мысли: «Как там сейчас у меня дома? Надеюсь, Джессад никуда не выходил… А вдруг его там обнаружат?»
Мациан. Военное положение. Проверки документов. Допросы с пристрастием. И если флотские поймают Джессада, они сразу заинтересуются, кто его приютил…
— Сэр, — подал голос начальник кома. Засветился третий слева экран. Увидев на нем пунцовое от гнева лицо Анджело Константина, Джон нажал кнопку приема.
— Соблюдай порядок! — рявкнул Анджело и отключился. Джон стоял перед погашенным экраном, сжимая кулаки и гадая, почему отповедь оказалась столь краткой: то ли у Анджело дел по горло, то ли он ошалел от неожиданности.
"Будь что будет, — успокаивал себя Джон, слушая гулкую пульсацию крови в висках. — Пускай Мациан вывезет всех, кого сумеет. После него прилетят униаты, им понадобятся люди, знающие станцию. С униатами можно найти общий язык… как мы нашли его с Джессадом. Не время праздновать труса. Я увяз с головой.
Первый шаг… Ты вышел на сцену, — говорил он себе, — и люди услышали твой спокойный, решительный голос. Услышал его и Джессад. Теперь ты знаменит на всю станцию. Именно в этом секрет вечного успеха Константинов: в монополии на известность. В красивых жестах, рассчитанных на публику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66