Оганна-Ванк вырос на высоком правом берегу бурного и полноводного потока, о котором великий тагастийский поэт Даммор Сладкоголосый написал свою самую знаменитую поэму – «Голубые берега Аньяна». Согласно старинному преданию, в конце жизни, почувствовав, что вдохновение его покинуло, он покончил с собой, спрыгнув с этого берега в реку, которая принесла ему славу. И берилловые воды приняли его в свои объятия, подарив не только вечный покой, но и бессмертие.
Однако не только поэты с благоговением и трепетом относились к неукротимому Аньяну. Простые люди тоже любили и почитали великую реку и никогда не забывали о щедрых дарах ветреным и изменчивым водяным божествам.
Даже в самые тяжелые и голодные годы могучая река была щедрой кормилицей для тех, кто доверял ей. Она служила надежной дорогой для отважных купцов, путем в неизведанное – для отчаянных моряков и несокрушимой преградой – для врагов.
Правый, отвесный и скалистый берег, всегда привлекал градостроителей. В начале Первой эпохи здесь возвели первую, деревянную еще крепость воинственные ассамы, пришедшие вверх по течению Аньяна с берегов моря Нага. Место оказалось на редкость удачным: заливные луга стали пастбищем для тучных стад, богатые дичью окрестные леса и полные рыбой прозрачные воды кормили искусных охотников и рыбаков, а заезжие купцы охотно покупали шкуры, меха, мед и драгоценных моллюсков, чей едкий сок придавал ткани неповторимый изумрудный цвет. Взамен они предлагали цветастые массилийские ткани, бронзовые и медные доспехи, выкованные аэтскими кузнецами, острые хатанские мечи и круторогие луки, а также альбонийские пряности, ароматические смолы, украшения и древние манускрипты.
Все чаще приставали тут к берегу двухъярусные галеры тагастийцев под полосатыми шерстяными парусами и верткие ладьи хварлингов с изогнутыми носами, украшенными головами морских чудовищ. Крутобокие корабли чегодайцев, безраздельно правивших морями в ту далекую эпоху, казались монстрами рядом с крохотными ассамскими долбленками, доверху наполненными рыбой и шкурами. Тут торговались и спорили, ссорились и мирились, пытались договориться и не понимали друг друга. Здесь говорили на странном языке, представлявшем собою гремучую смесь разных наречий и состоявшем преимущественно из междометий и жестов.
Часто можно было видеть, как массилийский вальяжный купец в пышной, завитой мелкими колечками бороде тянет к себе ворох драгоценных лисьих мехов, щедро предлагая за него полновесное золото, а местный охотник крутит в пальцах бесполезные, с его точки зрения, желтые кругляши и отчаянно протестует, полагая, что хитрый торговец хочет оставить его ни с чем.
За одно хорошее копье здесь можно было выменять три шкуры теймури, за которые на севере, в Аэтте, оружейники давали десять коней-трехлеток. А простенькая безделушка из цветного стекла работы альбонийских глиптиков могла обогатить своего владельца, ибо простодушные ассамы с легкостью отдавали за нее полную бадью моллюсков, из которых получали драгоценный зеленый краситель.
Моллюски были совершенно несъедобны, и ассамы не могли взять в толк, какая от них может проистекать польза. Так что слово «бесценный», то бишь «не имеющий цены», тут часто приобретало два абсолютно противоположных значения.
За сто лет маленькое поселение на берегу реки превратилось в хорошо укрепленный речной порт, находящийся в центре самых важных торговых путей Медиоланы, и все больше окрестных вождей стремились породниться с ассамским басилеем.
Однако сытая оседлая жизнь имела и обратную сторону: некогда воинственный народ разучился сражаться. Это их предки, обитавшие в пустынных землях у соленых вод моря Нага, полагались только на верного коня да острый клинок. Теперь же мало кто вступал в войско басилея, чтобы однажды умереть с оружием в руках, когда благодатная земля отдавала свои сокровища столь же щедро, сколь и безопасно.
А между тем подобные богатства и плодородные земли не могли оставить равнодушными алчных соседей. Племена гессеров, в те времена еще диких варваров, кочевавших со своими табунами по южным и восточным землям Медиоланы, безудержным потоком хлынули в ассамское царство. Массилийские летописи Первой эпохи повествуют о нескольких кровопролитных и яростных сражениях, в которых гессеры полностью уничтожили войско ассамов и вырезали всех пленников мужского пола, будь то дряхлый старец или несмышленый младенец, а женщин продали в рабство тагастийцам. От первых жителей Охриды не осталось иной памяти, кроме имени реки.
Наступили мрачные века Первой эпохи, о которых почти ничего не говорится в письменных источниках. Остались только мифы и легенды.
Легенды эти гласят, что гессерские шаманы проникли в сокровенные тайны природы гораздо глубже, чем другие чародеи и маги их времени. Они не только варили зелья, отпугивающие исчадий Абарбанеля от людских жилищ, но и обучали воинов, равных которым не знала земля. Воины сии предназначались для сражений с порождениями тьмы. Якобы это и были первые гро-вантары, и все тайные знания ордена и высочайшее искусство его рыцарей берут свое начало в заклятиях языческих колдунов, столь жестоко преследуемых ныне воинами Пантократора.
Разумеется, за подобные суждения можно было жестоко поплатиться. Котарбинская церковь сурово пресекала любые слухи о происхождении ордена и карала всякого, кто осмелился бы опровергнуть официальную версию. Согласно ей, первым гро-вантаром Медиоланы был Лейфорт, экзарх Ургельский, которому однажды явился во сне ангел Элипанд с пылающим копьем в деснице и повелел отправляться в священный поход – истреблять чудовищ и монстров, коими злокозненный Абарбанель заселил сушу и море в пику вседержителю. Случилось это, если верить записям котарбинцев, в середине Второй эпохи, в год 535-й, названный Радостным.
Однако гро-вантары существовали задолго до описанных событий (даже если допустить, что события сии в действительности имели место быть). Как существовала к тому времени вот уж тысячу с лишним лет черная башня Ла Жюльетт, возведенная неизвестными зодчими на правом берегу Аньяна, в самом центре окруженного крепостной стеной города. Разумеется, тогда она звалась как-то иначе, но как – нынче не знает никто, да и какое это теперь имеет значение?
Что примечательно, варвары, как и ассамы до них, построили свой город из дерева, которого в округе было в избытке. К тому же гессеры, на весь цивилизованный мир прославившиеся своими плотниками, никогда не могли похвастаться искусными каменщиками. И остается загадкой, кто и когда сложил из черного камня неприступную башню с бронзовым куполом и откуда был привезен этот неразрушимый камень, стойкий не только к огню, воде и железу, но и к убийственным атакам времени.
Ла Жюльетт словно возникла из небытия в смутные годы шестого века Первой эпохи; выросла, как могучее черное дерево посреди поля, – и ни в одной летописи не осталось ни слова упоминания о ее создателях.
Правда, и летописей той поры осталось до смешного мало. В те годы началась Семидесятилетняя война между Массилией и Чегодаем. Привлеченные звоном золотых монет, алчные гессерские князья заключали бесконечные и непрочные союзы то с одной, то с другой воюющей стороной, истощая в многолетних битвах собственную армию и без того слабый флот. Закончилось все тем, что на обескровленную чужими распрями Охриду обрушились орды северных завоевателей.

* * *

С боем захватив столицу, хварлингский дюк Юд Гинкмар получил во владение тлеющие угольки деревянной крепости и огромную черную башню, в которой почему-то не пытались спрятаться от его дружинников оставшиеся в живых гессерские защитники.
С некоторым изумлением наблюдал он за тем, как, ощетинившись длинными копьями-самавака, распаленные кровью и смертью хварлинги сбрасывали их с крутого обрыва. И как они летели, раскрыв руки, будто бесполезные крылья, и исчезали в волнах без единого крика. Последней, предпочтя гибель позорному плену, шагнула в неизвестность молодая княгиня Сабия с маленьким сыном на руках. Но и она не совершила перед тем попытки укрыться в Ла Жюльетт – даже тени движения в ту сторону, как если бы там ее ждала участь гораздо более страшная, нежели смерть.
Хварлинги любят подробно смаковать деяния своих вождей и героев в бесконечных сагах. Их инструменты славятся своей немузыкальностью, певцы – скверными голосами, а поэты – скудостью воображения. Зато слушатели с лихвой окупают все перечисленные недостатки. Это самая благодарная публика, о которой мечтает любой странствующий бард; они помнят каждое слово и каждую мелодию. И не дай бог, если сказитель нечаянно забудет исполнить строфу с описанием ботинок, которые предпочел в тот день любимый персонаж; или же упустит, что он ел на завтрак в утро решающей битвы; или же ошибется в количестве пылких лобызаний, подаренных возлюбленному в качестве многообещающего аванса его красавицей невестой – той, что непременно предстоит оказаться в объятиях злодея перед тем, как герой спасет ее и назовет женой. Разумеется, рассказ о костюме злодея и подробном меню его последнего обеда также обязателен к исполнению под однообразное бряцание струн.
Тем невероятнее, что ни одна из нескольких десятков хварлингских саг, посвященных славным деяниям дюка Гинкмара, в одночасье сделавшегося королем, не повествует о его приключениях в Ла Жюльетт. Известно только, что разгоряченный сражением Юд, вооруженный окровавленной секирой, ворвался в башню и встретил там троих гессерских шаманов. О чем он говорил с ними от заката до полуночи, что видел в мрачных подземных лабиринтах, не ведомо никому, но после этого разговора в рыжей косе бесстрашного воителя появилась седая прядь.
Хварлинги задержались в Охриде больше чем на тысячу лет. При них государство укрепилось и существенно расширило свои границы, отхватив у Чегодая богатую провинцию Шин на востоке и отвоевав великолепный, знаменитый своими ремесленниками и купцами Дайерсберг у западных соседей, тагастийцев.
Оганна-Ванк был выстроен заново, на сей раз из камня, который привозили на плотах по Аньяну со знаменитых хатанских каменоломен. Крепость с двойным рядом стен и маленьким надвратным храмом воздвигли вокруг башни Ла Жюльетт, куда, согласно воле родоначальника королевской династии Гинкмаров, ежегодно отправляли на обучение троих жрецов хварлингского верховного божества Ингельгейма, а также десяток отборных молодых воинов.
Из этих тринадцати избранных около десятка, а порой и дюжина возвращались обратно в первые же дни: реже – калеками, чаще – бездыханными телами. Те, что выживали, отправлялись служить в замок Эрдабайхе, построенный по приказу короля Тургольта Второго в середине девятого века Первой эпохи. Согласно архитектурной моде того времени, выписанный из Массилии зодчий украсил его неприступные красные стены замысловатыми фигурами чудовищ, отлитыми из черной бронзы, выстроил утонченные островерхие башенки с узкими бойницами и поставил донжон в центре рукотворного озера. Единственный вход в замок надежно защищали трое бронзовых ворот с массивными задвижками в виде голов льва, быка и дракона. Они приводились в действие хитроумным механизмом, который обслуживался полусотней людей. Но даже на фоне огромного замка, равного которому не было во всей Медиолане, башня Ла Жюльетт по-прежнему смотрелась грозно и величественно.
Рыцари Эрдабайхе не подчинялись никому, кроме своего непосредственного командира и самого монарха, и берегли покой последнего не только и не столько от людей, сколько от кровожадных созданий, людям враждебных.
В первый год Второй эпохи во дворец короля Вохана Второго пришел странствующий монах-котарбинец Алкуин и принес язычникам новое учение, обещавшее вечное блаженство после смерти и всяческое содействие верным при жизни. В знак особого расположения вседержитель мог наделять избранников сверхчеловеческими возможностями, вот как его, Алкуина.
Действительно ли он творил невероятные чудеса, или таким образом летописец пытался задним числом объяснить решение своего короля, но Охрида без особого сопротивления приняла котарбинскую веру. Вспыхнувшее в провинции Шин восстание утопили в крови две тысячи рыцарей под руководством пятерых рукуйенов, показавших на поле боя такое мастерство, что враги приписывали им божественное происхождение.
В течение года по всей стране разрушили старые капища, в которых хварлинги приносили жертвы богу войны Ингельгейму; Алкуин стал первым великим логофетом, а король Вохан Гинкмар – самым ревностным защитником Пантократора.
Редких сограждан, искренне удивленных тем, что могущественный бог нуждается в защитнике-человеке, немедленно отправили в Ла Жюльетт, откуда все они вышли глубоко уверовавшими, хотя и слегка покалеченными. Спустя несколько веков, когда неприятные события окончательно изгладились из памяти охридцев, этих несчастных причислили к лику святых следом за почившими к тому времени Алкуином, Воханом и двумя его наследниками.
При короле Вохане началось и строительство изящного, воздушного, похожего на каменное кружево серо-голубого храма Пантократора Прощающего. Сто шестнадцать гагатовых колонн, увитых жадеитовым плющом и усыпанных мелкими сердоликовыми, чароитовыми и яшмовыми цветами, вознеслись к облакам, поддерживая купола, похожие на нераспустившиеся бутоны лазоревых цветов. Отполированные до зеркального блеска серебряные звезды на них отражали свет солнца и луны. Днем они сверкали нестерпимо ярко, а ночью загадочно мерцали, и казалось, что это шелковистый краешек неба упал на Оганна-Ванк и его можно потрогать рукой.
А еще говорили, что по этому прозрачному шлейфу великий логофет Охриды раз в жизни поднимается в обитель бога и там подробно докладывает ему обо всех земных делах и людских бедах и огорчениях, но также – обо всех проступках и злых деяниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49