Тихонько льется музыка (ах, лето!— пост уже свою песню Алла Пугачева), и Ефим, улыбаясь, говорит:
— Это же надо: где-то бабье лето, люди загорают на юге, отдыхают у моря, влюбляются, ухаживают. Вот будет в следующем году отпуск, если жены нас отпустят — махнем с Геннадием на ЮБК. Ну, ладно. Это я так, в шутку, конечно.
Вот вы интересуетесь людьми, приехавшими сюда, их судьбами, их, значит, жизнью. Хотите, расскажу об одном нашем водителе?— спрашивает Ефим.— Кстати, он недавно из отпуска вернулся, всей семьей ездили на родину, в белорусские пущи. Сам он из-под Раубичей. Знаете, недалеко от Хатыни. Там все его старшие братья, дед, бабка погибли во время войны. Отец был военным, мать перед войной поехала к нему на новое место службы — Дальний Восток, а детишки со стариками... Он единственный у родителей остался. Можете себе представить, как они ходили вокруг него: это не ешь, этого нельзя, ножки не промочи... Да, так вот окончил он техникум, отслужил армию, пошел на работу по направлению, на минский завод. И, можете себе представить, дорос до помощника начальника участка. Поступил заочно в автодорожный институт.
— Опять колдобина,— обронил молчавший до этого Геннадий, белобрысый парень с голубыми глазами. Он резко затормозил и обратился к рассказчику:— Я выйду, машину осмотрю, а ты, Фима, лучше бы о себе рассказал, чем о других балабонить. А то заладил: Минск, Раубичи...
— А что про себя рассказывать? Жизнь, как и искусство, построена на противоречиях. То ровная дорога, то колдобины. Понимаете?
Вот про колдобины. Вы думаете, тот мой товарищ сюда приехал за булочкой с маслом? А вот и ошибаетесь. Скажете, за романтикой приехал? И да, и.нет. Что скрывать! При-
водят на Север и житейские неурядицы. Знаю я еще одного человека из нашего коллектива. На службе у него не ладилось. Язык подвел. Хохмач он.— Он почему-то вздохнул.— Не зло, конечно, но любил пошутить. А люди всякие бывают. Не упомню уже, кто сказал: людей, у которых нет чувства юмора, надо по темечку тюкать. Но это жестоко, конечно.
Да, так вот я об одном нашем водителе рассказывал. Не знаю, что у него там в Минске вышло, рассказывал, правда, что дружки подвели. Может, допекали его за то, что он, наоборот, больше отмалчивался. А быть может, и другое. Одни в свободное время в рюмку заглядывают, другие — ловеласничают. А мой товарищ — человек разносторонний, не хотел закисать, рационализаторством занялся. Кое-кто карманы его начал проверять. Вроде бы он не свои мозги сушил и не своим горбом заработал то, что причиталось. У нас ведь пока принцип: каждому — по труду, а не за красивые глаза, по-научному социальной справедливостью называется. Правильно я говорю? Случается и такое, что если у тебя все хорошо, то у друзей соперников печень отвисает. Нечасто такое бывает, но бывает.
Одним словом, плюнул он на все — и на Север подался. И, скажу я вам, то, что здесь встретил и увидел,— превзошло, как пишут иногда п газетах, псе его ожидания. Хотя настоящие друзья предупреждали: «Смотри, мол, Север — это не Рио-де-Жанейро».
В кабину возвратился Геннадий, начал потихоньду выруливать, молча прислушиваясь к тому, о чем говорил его товарищ.
— Понимаете, свежий человек у нас главное усекает,— продолжал свой монолог Ефим,— с одной стороны, люди здесь больше всего дорожат обретенной чистотой человеческих отношений; с другой — все они единомышленники-коллективисты.
Не мне вам говорить, что в коллективе человек раскрывает все свои способности. Коллектив и помогает каждому найти себя.
На Большой земле человек, как это сказать, немножко пресыщенный. Его даже Кобзоном не удивишь. А здесь местный художник Гриша сам сочиняет слова и музыку и сам исполняет песни на гитаре — так он же здешний кумир.
А вы приходите в наши самодеятельные клубы по интересам — любителей книги, ценителей музыки или киноманов. Знатоки!
Или вот ту же теорию возьмите. Слушал недавно лекцию о новой исторической общности — советском народе, об интернационализации нашего общества. Хорошо говорил лектор, грамотно. А мы эту интернационализацию каждый день на себе чувствуем: здесь у нас в Ноябрьском встретишь людей из всех республик: русские, украинцы, латыши, белору: сы. У нас в автохозяйстве такой закон неписаный: приглашаешь на свой день рождения — готовь национальное блюдо. У тебя, скажем, галушки, а у тебя — пельмени...
Сами понимаете, галушки и пельмени — это не главное. Но все-таки. Конечно, приятно, что нас пленяет романтика Севера. Но если бы передовику еще дали талон на приобретение машины или подарка, когда человек едет на Большую землю, думаю, было бы очень даже неплохо.
Или вот, скажем, мы говорили о гармоничном развитии личности, о том, что надо утончать эмоциональную чувствительность человека через музыку, книги, кино. Я знаю: совет секретарей комсомольских организаций старается как может — создал комсорг дорстроевцев отличный вокально-инструментальный ансамбль — организовали его концерты во многих трестах и управлениях;была у жилстроевцев добровольная народная дружина — ее опыт распространили.
И вы посмотрите: ни одного «бича» в Ноябрьском не встретишь, а их балки только на картинах в музее молодежного клуба и увидишь. Между прочим, когда-то «Комсомольская правда» хлестко написала о «бичевозе», который ходил до Сургута и обратно. Рейды совет проводил, посты организовал — и нет теперь «бичевоза», а есть нормальный пассажирский поезд. Верите, хоть пока еще один комплект постельных принадлежностей делят на двоих пассажиров, но иногда даже подают горячий чай с сахаром.
Да, так вот, значит, о гармоничном развитии личности. Хотят наши ребята знать; что делается не только у нас, на Крайнем Севере, но и на Большой земле, и еще дальше — в мчре. На лекторов у нас голод. В нашем автохозяйстве мы даже форму поощрения лекторам придумали: пока он лекцию читает — наш художник на полях самого модного накомарника цветными буквами пишет: Ивану Ивановичу Сидорову — привет из Сибири. Может, там, дома, в Москве или Киеве, наши гости об этом расскажут, так кто-то еще и приедет за «сибирским приветом».
Знаете, я вот долго размышлял над таким делом. Ну, хорошо. Создали в Ноябрьском совет секретарей комсомольских организаций, сделали немало. Но сколько еще проблем И заметьте: все имеет отношение к гармоничному развитию личности. Бытие определяет сознание. Правильно я говорю
Теперь давайте разберемся по существу. Вот я знаю Евгений Иванович в баньку вас приглашал. И знаю куда к жилстроевцам. Потому что их управляющий — любителк банного дела и толк в нем знает. И вообще этот Дед Мороз в Ноябрьском популярный: столовая в его хозяйстве самая лучшая, помидоры первыми появляются там в продаже в орсе и т. д.
Думаю, если хорошенько поискать баньки и столовые «на уровне мировых стандартов», то есть они и в других трестах и организациях. А таких организаций в Ноябрьском 120! Город растет: есть учителя, медики, милиционеры, служащие сберкассы, да мало еще кто!
Вот и помаракуем. Читал я, что в каком-то городе, кажет ся, на том же ЮБК, совет директоров создали. Многое этот совет для города делает.
А мы что — хуже? Собрались бы наши хозяйственные ру ководители, да комсомольский совет пригласили, да партий но-профсоюзный актив. Разве нельзя договориться: кто клуб взялся бы построить, кто поликлинику, а кто городскую баню с такой сауной, как у Деда Мороза? Да мало ли еще чего найдется! Понимаю, дело это по такое простое. Но кто-то же должен запустить ожа под черепок. Выступал недавно перед комсомольцами председатель нашего поссовета, о будущем Ноябрьского рассказывал. У нас, говорит, уже десятки тысяч людей, скоро получим статус города, он станет одним из важных новых центров Западносибирского комплекса.
Спрашивается в задачке: почему бы нашему поссовету но проявить в этом деле инициативу?..
Ну, вот, кажись, и приехали. Да, хотел вам о своей жизни тоже рассказать, а вышло все про город да про дела. А между прочим, забыл сказать, что хоть комаров да мошек здесь и много, а места все же красивые. Город наш растет у самого озера Ханто. Знаете, как переводится Ханто с местного на русский? Нарты, оставленные у озера.
Вот и товарищ мой, к примеру. Учился в школе, техникуме. Служил на флоте. Думал, в Минске надолго якорь бросил. А вышло, что прикипел к этому самому Ханто. И оставил тут нарты со всем своим скарбом. Кажется, надолго причалил. Как и я. Как и многие.
А что касается моего товарища, то человек он настоящей рабочей закваски, без двойного дна, с обнаженной душой
и сердцем. И знает он: друзья здесь его не подведут — будь он в хвале иль в хуле, пеший или на белом коне. Ждали мы его из отпуска, три дня подряд на станцию выезжали, соскучились, а он ждал летной погоды в Сургуте. Было, Гена, это?
— Было,— подал наконец снова голос водитель и перебросил сигарету из одного уголка рта в другой (может быть, от этого рыжеватые усы совсем закоптились никотином и местами стали серо-буро-малиновыми).
— Вы, конечно, любите Гоголя, Николая Васильевича,— сказал напоследок Ефим.— И какой же русский не любит быстрой езды? Все это со школьной скамьи помнят. А все ли знают о лестнице, про которую писал Николай Васильевич? Есть еще у нас такие — карабкаются по ней вверх, все вверх: карьеру делают. Инфаркты получают, инсульты, ручки-ножки у них отнимаются, а все к верхним перекладинам тянутся. Ей-богу, не завидую. На здоровье им. У нас тут своя лестница: духовная. Та, о которой в моральном кодексе записано. Вот и судите сами: кто на верхней ступеньке?.. А без Харькова не могу по-прежнему. Красивый город. В отпуск обязательно туда всей семьей поедем. Отдохнем — и обратно.
Да, Гоголя я люблю безумно. Помните, он сказал: надеюсь, что мое имя после моей смерти будет счастливее меня. И вот здесь я с классиком не согласен. Конечно, мы работаем вглубь, на вечность. Думаю, что и при жизни надо быть счастливыми. Почему бы нет?..
Евгений Иванович пригласил домой, как земляков, на чашку чаю.
— Придет и Ефим, с которым вы к буровикам ездили,—сказал он.
— А вы его хорошо знаете?
— Зимой познакомились. В нашем вагончике от сильных морозов трубы прорвало. Так нас забрал к себе на постой Ефим.
Оказывается, до этого случая они и знакомы-то не были. Просто Ефим случайно услышал, что у человека беда — пригнал КрАЗ к вагончику — и дело с концом. Так и жили две семьи вместе, пока новые дома не построили. «Я же стесняю вас»,— заикнулся как-то постоялец. «Зато потом, когда разъедемся, очень уж просторно покажется»,— отшутился
Ефим.
А на прощанье Евгений Иванович доверительно сообщил:
— Ефим новый накомарник приготовил: привет из Сибири...
Не знаем: способен ли кто-нибудь из наших бывших или нынешних друзей в Москве или Киеве взять семьи на постой, если бы вдруг от мороза лопнули трубы в наших квартирах.
2. ЧЕЛОВЕК!..
До отъезда из Ноябрьского оставалось совсем мало дней. А ту девчонку, в модных джинсах, попутчицу из Сургута, так и не довелось пока встретить. То у них, транспортных строителей железных дорог, где работает Лена (так ее звали), запарка, то она с комсомольским активом студенческий стройотряд встречала, а то, говорят, подалась на буровую с коллективом художественной самодеятельности, где она стихи читает. И свои, и чужие. А то снова улетела в Сургут за новыми книгами для библиотеки.
Но встреча все же состоялась. В молодежном клубе, накануне нашего отъезда. Мы с лектором из Киева, читавшим популярную здесь лекцию о любви и браке, закончили отвечать на многочисленные вопросы - и нас плотным кольцом окружили ребята. У многих напоследок была просьба: бросить в Москве письма. Отсюда ведь они идут на Большую землю по полмесяца, а о телефонной связи пока и говорить не приходится. А там же, на Большой земле, ждут вестей.
И вот, когда портфели наши разбухли от писем до невозможности, протиснулась к нам та самая девчонка. Лена.
— Может, отберете самые главные?— спрашиваем у нее.
— А они все главные. Тут вся моя жизнь,— не то в шутку, не то всерьез ответила она.
Разговорились. Москвичка. Родом из Марьиной рощи. Училась в пединституте. А как сюда попала? Нет-нет, не с отрядом корчагинцев приехала. То целая история. Может быть, для других и не интересная. Но жизнь ее круто пршла в другую сторону.
— Не знаю, сумею ли все объяснить вам,— сказала Лена и вдруг предложила:— Давайте, я кое-что почитаю из этих писем. Они, сами понимаете, сугубо личные. Но, быть может, и не только личные.
Так мы и условились: с ее разрешения пересказать выбранные места из трех писем, опустив сугубо личные подробности. Пересказываем, дорогой читатель, их по памяти, так, как их запомнили, с комментариями автора.
Из письма родителям.
...Была этим летом в Москве. Проездом всей своей семьей, на юг в отпуск ездили. Потопталась возле нашего дома в Марьиной роще и возвратилась в гостиницу. Добро, хоть никого из знакомых не встретила.
А зайти духу не хватило. Боялась: что скажу в свое оправдание? Много уж вам неприятностей причинила за свой
недолгий век.
Не знаю, кто из нас виноват? Но сколько себя помню — везде слышала: этого нельзя, туда не ходи, с этим не дружи. А мне хотелось самостоятельности.
Теперь только понимаю — сколько огорчений принесла вам, когда в свои шестнадцать ушла «в гражданский брак». А как я жила с Виктором — только мне известно. Гордость не позволяла все рассказать и вернуться домой.
И в строительный, как помните, наотрез отказалась идти: не хотела попадать туда по папиной протекции. Потому и оказалась в педагогическом. Хоть и «тройки» получала на экзаменах, стипендии не давали, а была по-своему счастлива: ничем, мол, вам не обязана.
Я вам никогда не рассказывала о своей семейной жизни. Теперь только понимаю: кошмар это был сплошной. Сделал он меня своей рабой, подавил все во мне. Вот так я и жила — минутный кейф ловила, время через соломияку цедила, не думала о будущем, пустота была полная: сигарета в зубах, коктейльчик в кафе «Север», танцульки, ну, на лекции иногда ходила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54