Сюда давно никто не звонит.
— Знаете, ребята,— говорит хозяин,— как мне приходилось работать? Мне нужно было держать марку — больше десяти лет я работал по 92 часа в неделю — пятнадцать с лишком часов в день. Я брался за все. Вы не представляете, какие горы дерьма я переворочал...
О таких говорят —«золотые руки». Он может починить часы и мотоцикл, пишущую машинку и токарный станок. Он соглашается за 5 франков 25 сантимов выполнять работу, за которую другим специалистам платят 7 франков. Тариф снижают всем. Но в получку штрейкбрехера отмечают премией. Старый рабочий подошел к нему:
— Почему ты получил больше?
Он ответил, что не понимает вопроса, хотя все понял. Потом крикнул вдогонку презрительно плюнувшему рабочему, что раз директор платит больше, значит, так надо. Он не упускает ничего. Строит гараж и сдает его внаем, поет в хоре в кафедральном соборе — за плату, разумеется. Вся жизнь в погоне за лишней копейкой. Знакомые завидовали его умению заработать. Да, он сумел даже накопить небольшие сбережения, обезопасить себя на «черный день».
Сбережения... Вся его жизнь была подчинена этому, вся громадная энергия, сила, ум. Но, сберегая франки, растерял он что-то более ценное. Он говорит на родном языке — и как будто на чужом. Как вкраплины пустой породы, звучат в его речи иностранные слова. Он подходит к окну. Окна выходят на большую дорогу, которая трудится с предрассветного часа и допоздна, притихая лишь на короткие ночные часы. У одного из окон на втором этаже по целым дням сидит грузный седой старик. Когда потеплеет, его можно увидеть сидящим на скамеечке у дома. Но сейчас там, где обычно стоит скамеечка, еще бугрится грязный снег, а старик даже в комнате кутает горло в потертое, выцветшее кашне.
Он смотрит на дорогу так внимательно, будто хочет разглядеть что-то исключительно важное.
— Значит, вы из Донбасса? И Макеевку знаете?
Ту Макеевку, которую помнит он,— казачьи казармы,— мы, конечно, не знаем. А он видит ее наяву: свой домик, молодую жену, сыновей-погодков... Ее звали Наташей. И она всегда оставалась просто Наташей. Его попеременно называли: эфенди Березин, синьор Березин, мсье Березин...
За окном гудят машины. С грузом и порожние. Порожние... Он повторяет это слово, перекатывает его в сознании, как горячую пышку в ладонях... Он завидует машинам, и тем, что с грузом, и порожним. Утром порожние пойдут в новый рейс. У него больше рейса не будет. Как пустой грузовик, неслась и неслась его жизнь к какой-то цели, порой казалось, что кузов наполняется. Только казалось. Его рейс — порожний.
...Эмиграция неумолимо распадалась на два лагеря.
В Чехословакии возник союз «Советская Родина». Он поставил своей целью «объединять всех лиц, принадлежащих по происхождению или культуре к народам СССР, признающих советскую государственную систему и проживающих на территории Чехословацкой Республики».
Двадцать шестого января 1924 года на доске объявлений в комнате по обеспечению образования русских студентов в ЧСР появился черный креп. Так студенты — граждане
СССР — выразили свое отношение к смерти Владимира Ильича Ленина.
На узкой площадке мгновенно выросла толпа Она улюлюкала, свистела, бранилась. Впереди суетился врангелев-ский офицер Максимов, бывший хозяин большого имения под Орлом. Теперь уже, конечно, бывший хозяин. Вот этого он и не мог простить большевикам Заметив траурную по вязку на рукаве Кулиша, он замахнулся тростью
— Сволочь большевистская, сними сейчас же траур.
— Попробуй снять, я с тобой тогда поговорю иначе,— отозвался Кулиш.
Чешские деятели из комитета хотели свести конфликт к обычному спору, а споры так часто возникали между рус скими. Но студенты — граждане РСФСР и УССР — с этим не согласились. Они рассказали об инциденте в советском представительстве. Представительство обратилось в МИД ЧСР с нотой протеста
Во время расследования Максимов прикинулся ничего не знающим человеком и даже привел «свидетеля», которого, впрочем, быстро уличили во лжи. Максимову предложили покинуть Чехословакию.
Такие настроения среди студентов привлекали пристальное внимание чехословацкой полиции. В Центральном государственном архиве ЧССР нам встретилось дело группы украинских студентов-коммунистов в Подебрадах под названием «Нелегальная деятельность»
Деятельностью группы в составе 19 человек, трое из которых — Николай Леонтович, Григорий Жуковский и Василий Хабел — были гражданами СССР, занималось министерство внутренних дел ЧСР.
Что же взволновало стражей порядка? В Подебрадах и Нимбурке появились листовки, призывающие к бунту Не смотря на усиленный поиск, авторы их остались неизвестны ми. Но затем в районное политическое управление в Подебрадах пришел «бывший руководитель подебрадской органи зации КПЧ Йозеф Квиз, который из Коммунистической партии вышел, и сообщил доверительно...»
Сообщил он две вещи. Во-первых, то, что подпольный не легальный журнал «Большевизатор» выпускали и печатали на гектографе украинские студенты-коммунисты — Феодосии Филиппенко, высланный к этому времени из страны, Дмитрий Папенко, Николай Носик и Юрий Канонир. Распространяла журнал жена Филиппенко Мария. Квиз высказал предполо-
жение, что и к новым листовкам имеют отношение те же самые студенты. На основе этого доноса полиция произвела у названных лиц обыск. Установили, что они «выступают против украинских студентов и профессоров, стоящих на некоммунистических позициях». Все они были членами МОПР.
Среди материалов, конфискованных у Носика, оказались планы лекций «Жизнь Ленина», «Советская власть на Украине», «Октябрьская революция» и другие. В его записной книжке нашли строки о необходимости регулярной связи с журналами Советской Украины, о получении виз на возвращение в СССР.
У Дмитрия Папенко были конфискованы письма. В одном из них говорилось, что «товарищ Потычук как наш делегат уехал в Москву на конференцию пролетарского студенчества и от него ждем успешных вестей относительно наших поручений».
Они всерьез занимались политическим самообразованием в группах по 5—7 человек. «Товарищ, который покажет знание трудов Маркса и Ленина, ориентацию в общественной и политической жизни, в сложных вопросах, имеет возможность вступить в «Ленинскую группу», где может усовершенствовать себя в строительстве социалистической жизни»,— говорится в одном из документов подебрадской группы.
В конце концов полицаи пришли к выводу, что «члены этой подпольной организации работают на большевизм... а потому являются для государства опасным элементом». Им предложили «навсегда покинуть пределы Чехословацкой республики».
«Через несколько месяцев Россия вернется в цивилизованный мир, но с новым и лучшим правительством, чем царское... С большевизмом в России будет покончено еще в нынешнем году». (Из статьи Генри Детердинга, президента нефтяного концерна «Ройял Дейч Шелл», «Морнинг пост», 5 января 1926 г.).
«.. Мы можем строить социализм, поднимать и развивать нашу социалистическую промышленность — это доказано уже практикой И мы социализм построим, «имея все необходимое для построения полного социалистического обще-
ства» (Ленин). Надо лишь работать, не покладая рук, чтобы наши возможности превратились в действительность» («Правда», 5 января 1926 г.). Эти заметки неизбежно наталкивают на размышления. Через десять лет после Октябрьской революции городское полицейское управление в Праге доносило министру внутренних дел: «Русскую студенческую эмиграцию нельзя считать политически единой и стабильной Она вся была настроена антибольшевистски, но затем события постепенно привели к переменам... Эту перемену в политическом мышлении даже после официального утверждения союзов студентов — гражадан РСФСР, СССР, УССР и др.— нельзя отнести только к воздействию агитации, но скорее, в значительной мере, к влиянию внутренних, здешних причин».
Сказано ясно. «Внутренние, здешние причины»— безработица, социальное неравенство, т. е. то, что они теперь испытывали на себе. Бывший предводитель дворянства мог и в Праге щеголять в сапогах самой лучшей выделки, в поддевке тончайшего сукна и фуражке с красным околышем. Другой мог свои прошения подписывать гордо —«потомственный дворянин», третий величать себя «князем», но каждый, кто оказался без сбережений (а таких было немало), должен был своими руками зарабатывать хлеб насущный. Вот это и учило.
В том же полицейском документе отмечается: «Множатся примеры обращения с просьбой получить советское гражданство и разрешение вернуться в Советскую Россию»
Конечно же, с такими просьбами обращались не только студенты. Все больше обманутых людей понимали, как губительна их ошибка. За десять лет, с 1921-го по 1931 год, на родину, в Советский Союз, вернулись 181 432 человека. Трудно сказать, сколько десятков других тысяч, приняв советское гражданство или без него, симпатизировали нашей стране, работали в «союзах возвращения на родину», вопреки жестоким преследованиям и угрозам порывали с белым движением. В эмигрантской печати то и дело встречаются сообщения о расправах с колеблющимися... Навязчиво повторяются призывы объединить силы, преодолеть старые распри, срести под одну крышу всех, кто готов бороться против Советской власти.
В конце мая 1921 года в курортном местечке Рейхенгаль (Бавария) зазвучала русская речь. Здесь собрались на съезд
монархисты. Договориться они не сумели: разделились на «николаевцев», приверженцев великого князя Николая Николаевича, двоюродного дяди Николая II (высший монархический совет объявил его вождем монархистов), и на «ки-рилловцев»— сторонников великого князя Кирилла Владимировича, двоюродного брата Николая II, объявившего себя в 1922 году, в год рождения СССР (не парадокс ли?!), «блюстителем» русского престола, а в 1924 году —«императором всероссийским» Мало того, он тут же пригрозил: те из эмигрантов, кто его не поддержит, будут лишены права считаться русскими и возможности возвратиться в Россию после того, как он, Кирилл I, будет коронован в Московском Кремле.
Московский Кремель... Ветрами эпох овеяны его стены, легендарные башни, златоглавые купола. Не зря, видимо, находясь в эмиграции, «умом не серенький» Савинков на богослужениях в Париже ставил свечи в коленном преклонении перед «первопрестольной»: «Боже праведный! Спаси и помилуй заблудшую душу мою, дай силы ей выйти «из иродовой ночи», большевнчков прикончить, да святится имя твое, спаситель, да будет воля твоя оповестить со звонницы Ивана Великую Русь нашу: «С Христом и верой она снова!»
Коммерсанты из русской эмиграции в разных странах мира хватались за «святое» и весьма выгодное дело — налаживали изготовление и выгодную продажу особенно «ходких, сокровищных сувениров» с кремлевскими образами. В своем духовном растлении эти отщепенцы не останавливались даже перед спекуляцией святынями Руси. Их именем царственные Кириллы первые и под всякими другими номерами пытались прокладывать себе дорожку в Кремлевский собор для новой коронации. История навсегда отказала им в короне.
Все на земле умирает, гниет, лишившись корня...
В октябре 1938 года где-то в Сан-Бриане появится листок, подписанный сыном Кирилла — Владимиром:
«12 октября умер отец мой Государь император Кирилл Владимирович.
Мои незабвенные Родители завещали Мне любовь и жертвенное служение России и Русскому народу...
По примеру моего отца, в глубоком сознании лежащего на мне священного долга, преемственно воспринимаю, по до-
шедшему до меня наследственно Верховному праву Главы Российского императорского Дома, все права и обязанности принадлежащие мне в силу Основных законов Российской Империи...»
Годы ничему не научили этого претендента на российский престол, выглядевшего, по словам английского журналиста, «как герой американского дикого Запада». До наших дней донес он оголтелую ненависть к Стране Советов, к новому миру. «Мирное сосуществование с коммунизмом невозможно,— утверждал он много лет спустя после второй мировой войны.— Я считаю рискованным теперь утверждать, что коммунизм может быть уничтожен без применения силы оружия».
Эти взгляды характерны для части эмиграции и сейчас. «Нормальным состоянием человечества является война, а не мир»,— писала эмигрантская газета «Новое русское слово». Другой такой же листок восклицал: «Да здравствует война!» Позицией бесноватых назвал такие взгляды в своей книге «Письма к русским эмигрантам» В. В. Шульгин, известный в свое время идеолог монархически настроенного крупного дворянства, бывший член Временного исполнительного ко митета Государственной думы, один из организаторов Добровольческой армии и лидер контрреволюционной эмиграции. На склоне жизни он пересмотрел свои прежние представления и назвал тех, кто покинул родину, волками, уходившими в зарубежный «рай» «волчьими тропами, нога в ногу, не озираясь».
Как и монархистов, противоречия раздирали кадетов 14 декабря 1922 года а Париже они объявили о роспуске своей партии.
Зато генералы складывать оружие не собирались В мае 1925 года в Париже было созвано секретное военное совещание русских генералов-монархистов. Сошлись все битые— Деникин, Лукомский, Богаевский, Кутепов, Эрдели... Они поставили вопрос о подготовке всеэмигрантского съезда
Год спустя такой съезд состоялся, но никого так и не объединил.
Фронт эмиграции был широк. Свое место заняли в нем и Керенский, человек, у которого, по оценке Суханова, «не было ни надлежащей государственной головы, ни настоящей политической школы», и меньшевики, и эсеры. Меньшевист-ско-эсеровский «Административный центр», созданный в июле 1920 года на средства чехословацких и французских эмигрантских организаций, сколачивал диверсионные груп-
пы и банды для вторжения на территорию Советской республики, разрабатывал планы контрреволюционных мятежей.
Истинные цели эсеровской эмиграции раскрыли документы т н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54