К тому же мне кажется… – он бросил на Елену несколько нервный взгляд, – что у него были все основания остановить свой выбор на Елене.
Он говорил, а Беверли судорожно пыталась понять, что он имеет в виду. И лишь когда в разговор вмешалась Елена, до нее начало кое-что доходить.
– Джон считает, что Мартин влюбился в меня.
– Значит, это было проявлением любви? – изумленно подняв брови, осведомилась Беверли.
Айзенменгер пожал плечами:
– Все зависит от конкретного вида психического заболевания.
Но у Беверли это не укладывалось в голове.
– Никто не сможет убедить присяжных в том, что Пендред не совершал этих убийств, после того, что он собирался сделать с Еленой.
Однако на Айзенменгера ее слова не произвели впечатления.
– Он не убивал ни Дженни Мюир, ни Патрика Уилмса, ни Уилсона Милроя. Я это знаю. Я в этом убедился на основании методики вскрытий.
Он наклонился ближе. Вероятно, это движение причинило ему боль, потому что он моргнул, но голос его остался ровным и спокойным.
– Кроме этого, я знаю, что он не совершал этих убийств, потому что знаю, кто их совершил на самом деле.
И тут Беверли поверила.
– Вот он. – Елена слегка подтолкнула локтем Айзенменгера, который сидел, углубившись в кроссворд, – заполнять клетки с перевязанной рукой было непросто, но, похоже, это его не волновало. Он поднял голову и увидел, как Бенс-Джонс залезает в свою огромную машину – на расстоянии толстые стекла его очков казались световыми дисками, отражавшими свет утреннего солнца. Айзенменгер и Елена проводили взглядом его машину.
– Ну? – посмотрела Елена на Айзенменгера.
– Пошли, – со вздохом ответил он.
Она взяла портфель и поднялась со скамейки.
– В чем дело? – спросила она, стоя на дорожке, испещренной пятнами света.
– Боюсь, это не поможет, – ответил он, глядя на нее снизу вверх.
– Но это ведь была твоя идея.
– Только потому, что я не мог придумать ничего лучше. – Айзенменгер встал.
– Но ты же не отдал это полиции, – заметила она, когда они уже двинулись вперед. – Тогда логично было бы отдать.
Айзенменгер фыркнул:
– Гомера не интересует то, чем занимаемся мы. Мы впустую потратили бы время.
Перед входом в дом располагались изящные кованые ворота, на лужайке стояли скульптуры. Справа виднелась площадка для игры в крокет.
– Нет, – продолжил Айзенменгер. – Наша единственная надежда в том, чтобы отыскать слабое место. Гомер станет слушать нас только в том случае, если мы сможем подтвердить свои слова какими-нибудь уликами.
– И ты считаешь, что так мы сумеем их добыть?
– Я уже сказал, что ничего другого мне в голову не пришло, – ответил Айзенменгер, когда они подошли к широкой ярко-синей двери и Елена нажала на звонок.
Дверь довольно долго не открывали, а затем на пороге возникла растрепанная Виктория Бенс-Джонс, закутанная в мужской халат. Лицо у нее было помятым и заспанным, но за этими временными недостатками проглядывали дефекты куда как более разрушительные.
И Елена решила, что вид у нее испуганный и затравленный.
– Привет, Виктория! Можно войти?
И, не дожидаясь ответа, Айзенменгер прошел в дом; если Виктория и собиралась возразить, эта наступательная тактика оставила ее ни с чем и ей пришлось смириться с вторжением.
– Джон! – выдохнула она и добавила, уже глядя ему в спину: – Конечно. – Взгляд ее переместился на Елену, которая, вежливо улыбнувшись, проследовала за Айзенменгером.
Тот, проигнорировав гостиную, тут же направился вглубь дома в поисках кухни. Обнаруженное им помещение было огромным, являясь пародией на самые роскошные кухни мира. Круглый дубовый стол, будучи вынесенным на лужайку, видневшуюся из окна, вполне мог бы служить посадочной площадкой для вертолета.
И именно за эту мерцающую матовую столешницу Айзенменгер и уселся, не дожидаясь приглашения. Елена, вошедшая на кухню вслед за ним, видела, что он нервничает, однако для большинства наблюдателей это осталось бы незамеченным.
Виктория, похоже, совершенно не удивилась тому, что Айзенменгер так свободно распоряжается в ее доме, – она производила впечатление человека, совершенно утратившего способность удивляться чему бы то ни было. Елена устроилась рядом с Айзенменгером, а Виктория осталась стоять с отстраненным видом.
– Виктория, это моя коллега Елена Флеминг.
Что соответствовало действительности, хотя и не в полной мере.
– Думаю, нам настало время поговорить.
Виктория нахмурилась с видом не до конца проснувшегося или потерявшего ориентир человека.
– Твоя рука. Что случилось? – спросила она.
– Случайно порезался ножом, – пробормотал в ответ Айзенменгер.
– Вы уже два месяца не работаете по причине стресса, – вступила Елена. – А что с вами произошло?
Этот вопрос явно обескуражил Викторию, словно сам факт того, что он был задан, ставил под сомнение ее болезнь.
– Что вы имеете в виду?
Елена тут же вернула этот вопрос обратно:
– Я имею в виду, что два месяца в состоянии стресса – это очень серьезно. Что же стало причиной такого состояния?
Айзенменгер уже встречался с подобной реакцией: если вы не хотите отвечать на вопрос, углубитесь в суть и обратитесь к его подтексту.
– А какое вы имеете право задавать мне этот вопрос?
Айзенменгер не мог не отметить возмущения, с которым это было сказано.
– Виктория, погибли уже три человека, – промолвил он.
Она открыла рот, и он заметил единственную золотую коронку – слева, на нижнем малом коренном зубе. Он отметил, что она утратила для него привлекательность.
– А какое это имеет отношение ко мне? – после некоторого колебания осведомилась она.
Айзенменгер улыбнулся, Елена же сохраняла невозмутимость.
– Вы делали прекрасную карьеру, Виктория, – промолвила она.
И как ни странно, это краткое замечание, сделанное безотносительно ко всему сказанному ранее, возымело решающее действие. Виктория Бенс-Джонс, с потрясенным видом и медленно бледнея, опустилась в кресло, и на ее лице появилось какое-то отсутствующее выражение.
Елена бросила взгляд на Айзенменгера, который не спускал глаз с Виктории.
– Лично меня мог бы повергнуть в такой стресс лишь чей-нибудь шантаж, – осторожно произнес он.
Она тут же вскинула на него глаза, и на этот раз в ее взгляде читались страх и неуверенность. Казалось, этот взгляд говорил: «Насколько много он знает?»
Айзенменгеру была несвойственна изощренная жестокость, к тому же он все еще испытывал ностальгические чувства, связанные с их общими студенческими годами, поэтому он повернулся к Елене и спросил:
– Почему бы нам не показать Виктории то, что мы обнаружили в доме Уилсона Милроя, и не рассказать о показаниях Ивонны Хэйверс?
Елена достала из портфеля письма и заявление Ивонны Хэйверс и положила их на стол перед Викторией так, чтобы той было удобно читать. Однако Виктория не спешила это делать, она смотрела на Айзенменгера, и в ее глазах читался ужас. Когда она наконец опустила глаза и взяла бумаги, Елена заметила, что ее руки дрожат. Она довольно быстро просмотрела документы, правда, переходя к заявлению Хэйверс, слегка помедлила.
Айзенменгер явно обрел уверенность. Он делал все возможное, чтобы не дать Виктории ни малейшего основания поставить под сомнение его позицию.
– Когда Уилсон Милрой написал письмо твоему мужу, он всего лишь намекнул на то, что может начать вас шантажировать. «Предоставьте мне должность профессорa, или все это выплывет наружу». Затем он встретился с тобой и произнес это вслух. Перед вами встал выбор – либо дать ему разоблачить тебя, либо удовлетворить его требования.
Однако вы нашли третий выход: убийство.
Виктория молчала, но ее вид – расширившиеся и покрасневшие глаза, мертвенно-бледное лицо и слабое дыхание – говорил сам за себя.
– Тогда встал вопрос – как это сделать, – продолжил Айзенменгер. – Классический вопрос всех убийц. Представить ли его смерть как естественную? Или как самоубийство? Или как несчастный случай? Убить и уничтожить улики? Или совершить такое убийство, которое никто никогда не сможет связать с вами?
Не знаю, как вы пришли к мысли замести следы с помощью совершения серии убийств, однако подобный метод уже применялся ранее. Вам представилась уникальная возможность воспользоваться убийствами Мелькиора Пендреда, совершенными им пять лет назад. Сам Мелькиор был уже мертв, но существовал его брат-близнец, которого кое-кто считал виновным в этих убийствах. К тому же его очень легко было подставить, поскольку, будучи психически невменяемым, он не мог обеспечить себе надлежащую защиту.
– Чушь, – произнесла Виктория. Это было сказано слабым голосом, но последовавший за этим вопрос был задан уже более решительно: – Надеюсь, ты не считаешь, что все это сделала я?
– Слабая и хрупкая женщина? – уточнил он и мрачно покачал головой. – Это было еще одно блистательное решение. Полиция сломя голову бросилась ловить Пендреда, как вы и предполагали. И лишь у менее предвзятого человека эти убийства могли вызвать недоумение. Прежде всего поражала неуверенная техника исполнения, которую вряд ли можно было ожидать от опытного работника морга, даже если он и не брал в руки секционный нож последние несколько лет. – Виктория попыталась перебить его, но Айзенменгер неумолимо продолжил: – Однако это создавало другую проблему. Потрошитель пользовался особой методикой, которую трудно было встретить в арсенале средств преступника. Этот убийца владел навыками вскрытия, хотя и давно не применял их на практике. Айзенменгер улыбнулся.
– Конечно же, вам повезло, когда полиция сначала нашла, а затем потеряла Пендреда. – Айзенменгер умолк, словно его посетила какая-то неожиданная мысль. – Да, – произнес он и повернулся к Елене. – Вот что интересно. Ведь успех всего предприятия зависел от того, останется ли Пендред на свободе – вряд ли на него удалось бы свалить вину за убийства, если бы он сидел в камере. – Он снова вернулся к Виктории. – Значит, в момент совершения первого убийства вам надо было организовать ему слабое алиби. Которое, с одной стороны, было бы достаточно шатким, а с другой, давало бы ему возможность оставаться на свободе. Думаю, вы следили за ним, изучили его привычки и выяснили, что Пендреда видели за несколько минут до предполагаемого времени убийства Дженни Мюир. Вы следили не только за ней, но и за ним. Как только он остался один, вы сделали телефонный звонок, а через двадцать минут Дженни Мюир уже была мертва.
Айзенменгер нахмурился, чувствуя, как в его голове разрастается древо возможностей.
– Вот почему она была убита так далеко от дома – Пендред не мог оставаться в одиночестве до ее убийства слишком долго, иначе это разрушило бы его алиби.
Он кинул взгляд на Викторию, пытаясь различить на ее лице какие-либо признаки чувства вины. Но вместо этого в ее чертах читался ужас.
– Видимо, после этого возникла дилемма – сразу убивать Милроя после Мюир или совершить еще одно жертвоприношение. Лично я сразу перешел бы к Милрою, потому что оставлять его в живых было рискованно, однако вы проявили поразительное хладнокровие, и я не могу не выразить вам своего восхищения в связи с этим. Конечно, вам помогло исчезновение Пендреда – не надо было следить за ним, прежде чем обнажить нож. Так был выбран и благополучно уничтожен Патрик Уилмс.
Теперь в его голосе звучала безжалостность. Он начал напоминать Елене барристера, который, невзирая ни на что, движется к поставленной цели.
– Идея совершить убийство неподалеку от могилы брата Пендреда была хороша, а вот разместить в ней внутренние органы жертвы – явно неудачна. Даже если бы до этого у меня не было никаких подозрений, это обстоятельство меня обязательно насторожило бы. Пендред – психически больной человек, и понять его логику может лишь тот, кто подобен ему. Так что эта выходка была слишком рациональной, чтобы ее мог совершить Мартин Пендред. – Айзенменгер откинулся на спинку кресла, предоставив присутствующим продолжить обсуждение. – Более того, вам повезло еще раз, так как полиция, несмотря на все усилия, никак не могла найти Пендреда – а это позволяло вам тщательно спланировать и осуществить убийство Уилсона Милроя в стиле Потрошителя.
Он умолк, и это дало возможность Виктории Бенс-Джонс заметить:
– Это просто сказка. Как я могла совершить все эти убийства? Как бы мне удалось дотащить тело Дженни Мюир до ее дома? Как я могла вскрыть эти тела, лежавшие на земле, да еще в кромешной тьме?
Айзенменгер не стал отвечать на эти вопросы, предпочтя обойти очевидное препятствие и рассмотреть его с разных точек зрения.
– Знаешь, а ты совершенно права. Убийство Милроя было сопряжено с огромным риском, так как оно вплотную приближало расследование к вам. И лишь настойчивое желание полиции взвалить всю вину на Пендреда могло заткнуть людям рты, и это почти получилось. Поверхностный допрос, проведенный полицией, подтвердил, что и у тебя, и у твоих коллег есть алиби – твое, естественно, было сфабриковано твоим мужем, – и все осталось шито-крыто, не считая того обстоятельства, что был убит патологоанатом и с помощью именно тех методов, которыми ежедневно пользуются патологоанатомы. И если у кого-то и возникали сомнения относительно виновности Пендреда, то больше возразить им было нечего.
– Но у меня есть алиби, и ты сам только что согласился с тем, что я физически не смогла бы все это совершить. – Она старалась завоевать его доверие, высмеять его умозаключения и разрушить их, продемонстрировав свою полную неспособность осуществить нечто подобное. Елена заметила, как в ее поведении начала сквозить большая уверенность, словно Виктория почувствовала лазейку, но в то же время она видела, как Айзенменгер, умело маневрируя, продолжает загонять ее в угол.
– Согласен, это представляло серьезную проблему даже после того, как мы нашли эти документы и получили такой прекрасный мотив, – промолвил он и снова умолк, на этот раз умышленно и не спуская глаз с ее лица, которое слегка изменилось, когда он интонационно подчеркнул прошедшее время в глаголе «представлять».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48