Еще в юношеские годы, когда человек особенно восприимчив, Хартгейм услышал когда-то фразу, надолго запавшую ему в душу:
– Если тебе вдруг захочется осудить кого-нибудь, то вспомни, что не все люди обладают теми преимуществами, которыми обладаешь ты.
Фраза эта заключала в себе куда более глубокий смысл, чем можно было подумать сначала.
Тогда Лион размышлял над ее скрытым смыслом, и вскоре у него появилась привычка к сдержанности в суждениях – привычка, которая часто служила ему ключом к самым сложным и изощренным натурам и еще чаще делала его жертвой матерых надоед.
Любой, пусть даже самый недоразвитый ум всегда чувствует эту сдержанность, и если она проявляется в окружающих, то такой ум всегда стремится зацепиться за нее.
И очень часто такому сдержанному человеку начинают поверять самые страшные и сокровенные тайны, самые глубинные переживания и горести.
Впрочем, сам Лион никогда не искал подобного доверия; хотя и понимал, что сдержанность в суждениях – залог неиссякаемого доверия людей.
Однако все имеет свои границы, и если Лион был всегда более чем сдержан в суждениях об окружающих, то к себе самому порой бывал просто беспощаден.
В тот день его критическое настроение по отношению к себе только усилилось – видимо, не без влияния прочтенных только записей покойного Ральфа.
– Да, – еле слышным шепотом, обращаясь лишь к самому себе, произнес Лион, – все имеет свое начало и имеет свой конец…
Поднявшись со своего места, он прошел на балкон и, перегнувшись через перила, посмотрел на блестящие в лучах неяркого солнца лужи. – Все и во всем…
Неожиданно Лиону стало очень жалко самого себя – нестерпимо, пронзительно жалко…
Все то, к чему стремился всю свою жизнь – почет, уважение в обществе, успех – все это было достигнуто.
И что же теперь?
Надвигается старость…
Сколько ему осталось – пять, десять, пятнадцать, двадцать лет?
Никому не известно…
Как он проживет эти годы?
С трудом оторвав глаза от блестящих бликов в лужах на мостовой, он вернулся в свой кабинет.
– Нет, резюмировал свои размышления Лион, – если я… если мы не сможем заменить этим несчастным детям родителей, если мы… не станем им всем… Тогда можно будет считать, что я прожил свою жизнь напрасно…
Голос Джастины, доносившийся из прихожей, вернул его к действительности:
– Лион, нам пора…
Встрепенувшись, точно от сна, Лион поднялся и принялся одеваться.
В этот момент в комнату вошла Джастина. Она улыбалась, но Лион заметил, что жена его была сегодня немного бледнее обычного.
– Наверное, нам уже пора, – произнесла она, присаживаясь в кресло.
– Это ты насчет комиссии по опекунству? – осведомился Хартгейм.
Она кивнула.
– Да.
Посмотрев на часы, он произнес:
– Без четверти четыре… А на который час нам назначено?
– По-моему, на пять…
Достав из кармана блокнот для ежедневных записей, которые Лион вел со свойственной ему педантичностью, он развернул его на нужной странице.
– Все правильно, – подтвердил Лион. – Мистер Лоуренс, чиновник из этого ведомства, назначил нам встречу ровно на семнадцать ноль-ноль…
Джастина с уважением посмотрела на мужа: да, такая вот скрупулезность во всем – вот чего ей всегда не хватало в жизни!
– Кстати, а как его зовут?
– Уолтер, – ответил Лион, решив что его жену интересует имя мальчика, а не чиновника. – Ты ведь знаешь, я тебе столько раз говорил… Мальчика зовут Уолтер, ему четырнадцать, а сестру его зовут Эмели, Молли…
– Молли, – произнесла Джастина свистящим шепотом. – Хорошее имя… – Она немного помолчала, улыбнулась, а потом словно вспомнив что-то, произнесла: – Нет, нет, я тебя не об этом хотела спросить…
– А о чем?
– Как зовут того мистера, который…
– А, мистера Лоуренса? Сейчас посмотрю… И Лион вновь раскрыл свой блокнот.
– Элвис… Элвис Лоуренс, – ответил он. Вновь положив записную книжку в карман, Лион искоса посмотрел на жену.
Нет, конечно же, этот вопрос относительно имени чиновника из комиссии по опекунству был задан ею не потому, что Джастина действительно хотела знать его имя…
Вопрос этот она задала только потому, что таким образом хотела скрыть волнение.
Лион тоже волновался.
Еще бы – ведь сегодня состоится встреча с детьми…
Как они воспримут своих новых родителей?
Никто не мог ответить на этот вопрос – ни он, Лион, ни Джастина.
Он посмотрел на часы – было без семи минут четыре.
Лион, усевшись поглубже, положил руки на колени – точно примерный ученик на уроке в школе – раньше других выполнил задание учителя и вот теперь ждет…
Джастина подсела поближе.
– Волнуешься? – спросила она.
– Нет, нет…
Сказал – и отвернулся, чтобы по выражению его лица Джастина не смогла уловить беспокойства, которое действительно охватило Лиона; он начал волноваться сразу же, как только Джастина напомнила ему о детях.
Она нежно провела рукой по его густым, уже седым волосам.
– Знаешь – я тоже волнуюсь… – призналась она и отвернулась.
– Да?
– Ты находишь, что это неестественно?
Покачав головой, Лион произнес:
– Нет.
– Впрочем, я вижу, что и ты тоже…
– Я? – спросил Хартгейм, стараясь вложить в свои интонации как можно больше показного спокойствия.
– Ну да, – мягко произнесла Джастина. – Только не пытайся убедить меня, что это не так…
Неожиданно Лион улыбнулся.
– Да, мне что-то немного не по себе… Поцеловав мужа в лоб, Джастина промолвила:
– Не надо… Все будет хорошо – я же знаю…
Полчаса они провели молча, но точно на иголках, то и дело поглядывая на часы. Наконец Лион сказал:
– Ну все: пора…
Спустя несколько минут маленький «фиат», выехав со стоянки, описал правильный полукруг и направился в сторону центра города – к угрюмому зданию начала восемнадцатого века, где и располагалась комиссия по опекунству…
Дорога заняла немного времени – минут пятнадцать, и при желании это расстояние можно было пройти пешком.
Лион, сидя за рулем, сосредоточенно следил за дорогой, хотя она была пустынна.
Половину пути они проехали в полном молчании, и, когда машина затормозила у перекрестка, Лион, повернувшись к жене, поинтересовался:
– Ты все приготовила?
Джастина встрепенулась.
– Для детей?
– Угу…
– Да, все готово еще со вчерашнего дня…
– Где они будут жить?
– В комнате на втором этаже… Думаю, им там будет неплохо…
Джастина говорила о совершенно обыденных, казалось бы, вещах, но голос ее звучал очень напряженно.
Лион с улыбкой посмотрел на жену.
– По-прежнему волнуешься?
Она вздохнула.
– Волнуюсь…
– Я тоже…
В голосе Хартгейма прозвучали доверительные интонации.
Джастина взяла мужа за руку. – Не волнуйся, дорогой… Я думаю, что все будет хорошо…
Обыденное сознание рисует людей, так или иначе причастных к сиротским приютам, воспитательным домам, закрытым интернатам и тому подобным заведениям, существами злыми, мелочными, склочными и жадными, и особенно здесь, в Англии – видимо, эта традиция все еще сильна со времен Диккенса с его мистером Бамблом.
О мистере Элвисе Лоуренсе, чиновнике комиссии по опекунству, этого нельзя было бы сказать при всем желании: мистер Лоуренс был тихим, уравновешенным, на редкость улыбчивым человеком.
Поднявшись на второй этаж, Лион и Джастина в нерешительности остановились перед дверью его кабинета.
Постояв так несколько минут, Лион твердо взялся за ручку, повернул ее и шагнул в комнату.
Следом за ним вошла и его жена.
Мистер Лоуренс, сидя за огромным столом черного дерева, что-то писал.
Лиону почему-то сразу же бросился в глаза не сам мистер Лоуренс, а стол, за которым он сидел – необъятный, с идеально отполированными поверхностями, которые отражали солнечные лучи, падавшие через окно, – за стол этот запросто можно было бы усадить еще трех таких чиновников, как мистер Лоуренс.
Заметив вошедших Лиона и Джастину, чиновник тут же отставил свои дела и, поднявшись, приветливо поздоровался.
– Добрый день, мистер Хартгейм… А это… Простите, а что тут делает великая актриса мисс О'Нил?
Видимо, мистер Лоуренс был одним из немногих давних поклонников Джастины, кто еще не знал ни о перемене в ее семейном положении и, соответственно, об изменении ее фамилии, ни того, что теперь она живет в Оксфорде. Не знал он, разумеется и того, что именно она, Джастина – жена этого почтенного немца, который усыновить детей.
Заметив Джастину, мистер Лоуренс поспешно рванулся со своего места навстречу знаменитой актрисе.
– Здравствуйте!
Она кивнула.
– Добрый день.
– Чем обязан такой чести…
Пройдя в глубь комнаты, Джастина произнесла:
– Мы с мужем, мистером Хартгеймом, решили усыновить двоих детей…
У Элвиса от удавления глаза полезли на лоб.
– Как?! – воскликнул он, обращаясь к Лиону. – Разве мисс… О, простите великодушно, – он обернулся к Джастине, – разве миссис О'Нил – ваша жена?
– Моя жена – миссис Хартгейм, – произнес Лион, довольный неизвестно чем, – и мы действительно решили усыновить этих детей…
Вид у мистера Лоуренса был очень смущенный. Указав рукой на стул, он произнес:
– Присаживайтесь, пожалуйста… Лион и Джастина сели.
Лоуренс, непонятно чему улыбаясь, достал папку, на которой черным официальным шрифтом было выведено: «Уолтер и Эмели О'Хара»
Полистав, он отложил ее на край стола и устремил на вошедших взгляд своих голубовато-водянистых глаз.
– Итак, миссис и мистер Хартгейм, – произнес он, откашлявшись, – комиссия по опекунству, рассмотрев вашу просьбу, пришла к выводу, что…
Джастина искоса посмотрела на Лиона – тот сидел прямо, положив руки на колени (как давеча в своем кабинете) и, не мигая, смотрел на чиновника…
– …пришла к выводу, что вполне может удовлетворить вашу просьбу.
Лион заулыбался.
– Спасибо…
– Не за что благодарить нас, мистер Хартгейм, – любезно отвечал мистер Лоуренс, – наоборот: я от имени правительства и Ее Величества королевы Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса уполномочен поблагодарить вас за то, что вы проявили гражданское мужество и пожелали усыновить двух несчастных детей… Все-таки, – в голосе чиновника прозвучали прочувственные нотки, – все-таки, что ни говорите, а в наш меркантильный век не часто можно встретить такие душевные порывы… Надеюсь, – голос мистера Лоуренса прозвучал более возвышенно, – надеюсь, миссис и мистер Хартгейм, что вы сможете заменить им и отца, и мать…
Это была, так сказать, сугубо официальная часть программы.
После того, как все формальности были соблюдены, и Лион с Джастиной поставили свои подписи на доброй дюжине документов, мистер Лоуренс, спрятав папку в стол и выдав все необходимые бумаги новоиспеченным родителям, произнес:
– Но я должен предупредить вас: вам будет непросто… Очень непросто…
Лион покачал головой.
– Я знаю, на что мы идем… Усыновить детей в таком возрасте, да еще брата и сестру – это всегда очень непросто, мистер Лоуренс…
– Вы ведь еще не так стары, – заметил чиновник. – Вы и ваша супруга…
– Нет, я говорю о возрасте детей, – осторожно перебил его Лион.
– И что же?
– Согласитесь, что усыновить детей, которым, скажем, три или четыре года значительно проще, чем тех, которым двенадцать и четырнадцать… Я говорю об Уолтере и Молли, мистер Лоуренс…
Тяжело вздохнув, тот сказал:
– Как же – я понимаю…
В разговор вступила Джастина:
– А почему, мистер Лоуренс, вы говорите, что нам придется с ними нелегко? Из-за возраста? О, я вспоминаю себя в возрасте Молли и Уолтера… – улыбнулась она, – я была просто ужасна!
Дослушав собеседницу, Лоуренс печально изрек:
– Нет, я имею в виду не это…
– А что же?
– Дело в том, что в воспитательном доме, где они находились последний год, за ними прочно закрепилась весьма нелестная репутация… Считаю необходимым сообщить это вам, господа…
Джастина, удивленно подняв брови, воскликнула:
– Дурная репутация? Вот как?
Лоуренс сокрушенно покачал головой.
– Да, особенно за Уолтером…
– Раньше вы мне этого не говорили, – осторожно вставил Лион.
– Раньше я и сам этого не знал, – произнес чиновник виноватым тоном, будто бы оправдываясь, – ведь я имел дело с этими детьми только на бумаге, так сказать – умозрительно…
– Откуда же у вас такая информация?
– Сегодня утром их привезли из того самого воспитательного дома в Вуттоне, где они пребывали последнее время, – принялся объяснять мистер Лоуренс. – И мне пришлось долго выслушивать от воспитателя, который их сопровождал, самые нелицеприятные вещи…
– И какие же именно? – спросила, прищурившись, Джастина.
Мистер Лоуренс начал так:
– Конечно, я не знаю этих детей, и потому не могу ничего утверждать с полной уверенностью… Но воспитатель, который привез их, мистер Яблонски, утверждает, что они – сущий бич их воспитательного дома…
– Боже, какие страсти! – С притворным негодованием воскликнул Лион. – Неужели в двенадцать и четырнадцать лет можно стать «сущим бичом»?
Мистер Яблонски утверждал, что они несколько раз пытались бежать…
– Бежать?
– Да.
– И куда же?
– В Ольстер, – ответил чиновник. – В первый раз к счастью им не удалось уйти далеко, их обнаружили на Центральном вокзале, и констебль тут же отвез их обратно в воспитательный дом.
– А во второй?
– Видимо, – улыбнулся мистер Лоуренс, – видимо, они извлекли уроки из неудачного побега, и им удалось большее: полиция обнаружила их только в Глазго…
– Значит, они бежали в Глазго?
– Видимо, они перепутали поезд, – ответил чиновник, – во всяком случае, после долгих расспросов удалось выяснить, что они хотели бежать в Белфаст, чтобы присоединиться к ИРА…
– К ИРА? – вне себя от удивления воскликнула Джастина.
– Именно так.
– О, эти юные террористы!
– Не забывайте, уважаемый мистер Хартгейм, – строго посмотрев на Лиона, сказал Элвис Лоуренс, – не забывайте, что фамилия их – О'Хара… – напомнил чиновник, давая таким образом понять, что усыновляемые дети – ирландцы, – и что их отец, Патрик О'Хара, осужден на пожизненное заключение именно за то, что в составе ИРА совершил серию террористических актов…
Небрежно махнув рукой, Джастина произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41