Все для ванной, цена супер
было правдой. Но всякий раз, как мне случалось подумать об их приезде, мною овладевала ярость.
Во всем остальном моя жизнь стала значительно лучше. Мне больше не приходилось делать ничего, что вызывало бы во мне отвращение, например, воровать деньги или занимать их, не собираясь потом отдавать, или отлынивать от работы, потому что у меня не было сил туда идти, или ложится в постель с каким-нибудь козлом, к которому я бы и близко не подошла в здравом уме. Я больше не просыпалась со стыдом за свое поведение накануне вечером. У меня снова появилось чувство собственного достоинства.
Я не терзалась постоянными мыслями о том, когда же снова что-нибудь приму, или где мне достать то, что надо принять. Мне больше не приходилось беспрерывно лгать. Наркотики выстроили стену между мною и всеми остальными. Стену недоверия, лжи, бесчестья. Теперь, разговаривая с людьми, я, по крайней мере, могла смотреть им в глаза, потому что мне было нечего скрывать.
Меня больше не терзало странное, неопределенное, выворачивающее наизнанку беспокойство. И все потому, что я никому не доставляла неприятностей, никого не подводила, ни с кем не вела себя нечестно и гадко. Со мной больше не случалось ужасающих депрессий, терзавших меня раньше целыми ночами.
– Это естественно, – кивнула Нола. – Ты перестала вводить в свой организм мощные депрессанты. Конечно, ты чувствуешь себя лучше.
Если бы раньше кто-нибудь застал меня за теми занятиями, каким я предавалась сейчас, я бы, наверно, со стыда сгорела, а теперь они доставляли мне огромную радость. Навестить свою подругу в мясной лавке, приготовить обед на всю семью, прогуляться вдоль берега моря. Оказалось, самые простые вещи доставляют столько радости! Теперь, как и в первые дни пребывания в Клойстерсе, мне часто приходило на ум «Пришествие» Патрика Каваны: «Мы слишком многое испробовали, и в такую широкую щель уже не проникнет чудо».
Еще я научилось быть верной своим друзьям. Мне пришлось научиться, ведь рядом всегда была Хелен. Всякий раз, как мне звонил кто-нибудь из Анонимных Наркоманов, и к телефону подходила Хелен, она громко кричала: «Рейчел, это кто-то из твоих подружек-неудачниц, из твоих психов».
В своей прежней жизни я бы, поддавшись Хелен, или кому угодно другому, тут же прервала всякие контакты с Анонимными Наркоманами. Но теперь все было по-другому. Иногда, в ответ на ее издевки, я, шутки ради, вкрадчиво спрашивала ее:
– Ты так боишься их, Хелен? А почему ты так их боишься?
Однажды Хелен в городе случайно столкнулась со мной и Нолой.
– Вы и есть Нола? – воскликнула она. – Но вы выглядите совершенно…
Нола выжидательно приподняла бровь и стала от этого еще ослепительнее.
– Вы выглядите нормальной! – ляпнула Хелен. – Даже больше, чем нормальной. Вы прекрасно выглядите. Ваши волосы, одежда…
– Это еще что, девочка! – пропела Нола. – Посмотрела бы ты на мою машину.
– И на ее мужа, – с гордостью добавила я.
Я никогда не встречала на собраниях Криса. В конце концов, я перестала бояться этой встречи. Я вообще забыла о нем.
И вот однажды вечером ко мне подошла Хелен. Ей было не по себе. Она явно нервничала, и я сразу же заволновалась. Хелен никогда не бывало не по себе, и она никогда не нервничала.
– Что? – рявкнула я.
– Мне надо кое-что тебе сказать, – робко начала она.
– Я чувствую, – почти крикнула я. – Это заметно.
– Обещай, что не будешь злиться, – попросила она.
Я уже не сомневалась, что случилось нечто ужасное.
– Обещаю, – солгала я.
– У меня новый любовник, – потупившись, сообщила она.
Меня чуть не стошнило. Мне он был больше не нужен, но мне вовсе не хотелось, чтобы он трахался с моей сестрой. Я не забыла, что на меня у него не стоял.
– И ты знаешь его, – сказала она. Еще как знаю!
– Вы вместе были в дурдоме. Я знаю.
– Мне известно, что ему нельзя ни с кем встречаться целый год после того, как он покончил с выпивкой, но я просто с ума по нему схожу, – заголосила она. – Ничего не могу с собой поделать.
– Не с выпивкой, а с наркотиками, – машинально поправила ее я, находясь в каком-то оцепенении.
– Что?
– Крис лечился от наркомании, а не от алкоголизма, – ответила я, сама не зная, зачем все это ей объясняю.
– Какой Крис?
– Крис Хатчинсон, твой… – я заставила себя это выговорить, – твой парень.
– Да нет, – она была по-настоящему изумлена. – Моего парня зовут Барри Кортни.
– Барри? – пробормотала я. – Какой Барри?
– Ну, вы в дурдоме еще называли его юным Барри. Но он никакой не юный, – заявила она. – Он мужчина, и в этом смысле вполне меня устраивает.
– О господи, – обессиленно произнесла я.
– А что ты там несла про какого-то Криса? – требовательно спросила Хелен. – А-а, Крис! – вспомнила она. – Это тот, который отказался заниматься анальным сексом?
– Ага, – я внимательно наблюдала за ней. Я почувствовала, что между ними все-таки что-то было. – Он предлагал тебе встречаться? – спросила я. – Только не ври мне, а не то я скажу психологу Барри, что у него связь, и ему придется порвать с тобой.
На ее лице отразилась тяжелая внутренняя борьба.
– Один раз предлагал, – призналась она. – Это было сто лет назад. Он заявился в клуб «Мекссс» под кайфом. Я ему отказала, – поспешно добавила она.
– Почему? – спросила я, приготовясь к тому, что будет очень больно, но, к своему большому удивлению, не испытала абсолютно ничего.
– Да потому, что он придурок, – пожала плечами Хелен. – И выдает первой встречной всю эту муру типа «ты особенная, не такая, как все…». Меня не проведешь. К тому же, я бы все равно не стала встречаться ни с кем, с кем у тебя что-то было или на кого ты положила глаз.
– А почему ты мне не рассказала? – спросила я, уязвленная.
– Ну, у тебя как раз был срыв, и ты чуть концы не отдала, в общем, я подумала, что тебе лучше не знать, – объяснила она.
Я вынуждена была признать, что она поступила правильно – на тот момент. А теперь я это переживу.
69
Осень пролетела мимо. Похолодало, наступала зима. Кое-что изменилось. Я обнаружила, что больше не злюсь на Люка и Бриджит. Я не могла бы точно сказать, в какой именно момент злость у меня прошла. Ведь любовь к ближнему и прощение не разбудят тебя среди ночи, не сыграют туш у тебя в голове, как это делают ненависть и жажда мщения. И не будешь ты лежать без сна в пять утра, представляя себе снова и снова, как подойдешь к тем, кого любишь, и, наконец, пожмешь им руку, и скажешь, и скажешь, и скажешь… «Прости меня», нет, погодите-ка, ты скажешь: «Пожалуйста, прости меня» (ну да, так гораздо убедительнее). Итак, ты не лежишь и не воображаешь, как, сказав эти слова, ты тепло улыбнешься. А на прощанье спросишь: «Может быть, мы сможем остаться друзьями?» От нежности и других добрых чувств не стискивают зубы, они не оставляют во рту противного привкуса.
Я впервые осознала, как была эгоистична. Как ужасно, наверно, было Бриджит и Люку жить со мной, существовать в том хаосе, который я вокруг себя создавала. Мне стало невыносимо жаль их за все неприятности и волнения, которые я им причинила. Бедная Бриджит, бедный Люк! Я плакала и плакала. И впервые в жизни – не о себе. С ужасающей ясностью я поняла, каким испытанием для них было сесть в самолет, приехать в Клойстерс и сказать то, что они сказали. Разумеется, Джозефина и Нола до посинения твердили мне об этом, но до сих пор я была не готова воспринять их слова.
Никогда я не признала бы себя наркоманкой, если бы Люк и Бриджит не сказали мне тогда правду в лицо. И теперь я была им благодарна. Я вспомнила ту последнюю сцену с Люком у меня дома. Теперь я вполне понимала его ярость. Это было как раз после выходных. В субботу мы с ним пошли на вечеринку, и пока Люк беседовал о музыке с приятелем Ани, я забрела на кухню. Что-то я искала, вернее сказать, я искала хоть что-нибудь. Мне было очень тоскливо. В прихожей я столкнулась с Дэвидом, приятелем Джессики. Он направлялся в ванную с маленьким пакетиком коки и пригласил меня присоединиться.
Мне бы очень хотелось воздержаться от порошка, потому что Люк болезненно реагировал на это. Но дорожка задаром – отказаться было выше моих сил. К тому же, мне польстило, что Дэвид был так дружелюбен со мной.
– Ага, спасибо, – сказала я, нырнув за ним в ванную.
Потом я вернулась к Люку.
– Детка, где ты была? – спросил он, обняв меня за талию.
– Да так, – фыркнула я, – болтала с народом. Мне казалось, что я успешно скрывала эйфорию, прячась за своими длинными волосами. Но Люк притянул меня к себе, увидел мое лицо и все сразу понял. У него даже зрачки сузились от гнева и чего-то еще… может, разочарования?
– Ты принимала наркотики, – процедил он.
– Нет, – я сделала невинные глаза.
– Не ври мне, черт подери, – сказал он мне и отстранился.
Пораженная, я смотрела, как он схватил свою куртку и быстро вышел из квартиры. Какие-то несколько секунд я думала: пусть идет. Тогда я смогу оторваться, и никто не будет стоять у меня над душой. Но у нас в последнее время были такие напряженные отношения, что я побоялась рисковать. И побежала за ним на улицу.
– Прости меня! Мне очень жаль! – выдохнула я, догнав его. – Всего одна дорожка, я больше не буду.
Он повернулся ко мне, и я увидела, что его лицо искажено гневом и болью.
– Ты все время говоришь, что больше не будешь! – закричал он, выдыхая пар в морозный февральский воздух. – Но ты сама прекрасно знаешь, что будешь!
– Но мне действительно очень жаль, – протестовала я. И правда, в тот момент мне было очень жаль. И всегда бывало, когда он сердился на меня. Он больше всего был нужен мне именно тогда, когда я чувствовала, что вот-вот потеряю его.
– Эх, Рейчел, – устало простонал он.
– Послушай, ну успокойся, пойдем домой, ляжем в постель.
Я знала, что он не сможет отказать мне, что хороший секс быстро его успокоит. Но на этот раз, когда мы легли в постель, он и пальцем до меня не дотронулся.
На следующий день он снова был милым и ласковым, как обычно, и я поняла, что он простил меня. Он всегда меня прощал. И все-таки я чувствовала себя очень подавленной. Как будто приняла вчера добрые два грамма, а не всего одну дорожку. После нескольких таблеток валиума я несколько отупела, как будто завернулась в теплый, мягкий кокон.
Весь воскресный вечер мы провели дома: лежали на диване и смотрели видик. И вдруг, откуда ни возьмись, у меня в голове возникла картина: я втягиваю чудесную, длинную дорожку коки. Я тут же поняла, что Люк меня достал.
Я слезла с дивана и попыталась успокоиться. Воскресный вечер. Я совсем неплохо провожу время. Нет никакой необходимости никуда выходить. Но уже невозможно было избавиться от острого желания нюхнуть… Мне нужно было выйти. Мне необходимо было вдохнуть чудесный, горьковатый, холодящий порошок. Срочно! Я пыталась с этим бороться, но это было непреодолимо.
– Люк, – сказала я, и голос у меня дрогнул.
– Что, детка? – он блаженно улыбнулся мне.
– По-моему, мне лучше пойти домой, – с трудом выговорила я.
Улыбка сразу исчезла с его лица, он сурово посмотрел на меня:
– Почему?
– Потому что… – я замялась. Хотела сказать, что плохо себя чувствую, но вспомнила, что когда сделала так в последний раз, он оставил меня у себя и стал ухаживать за мной. Наливал грелки, чтобы положить на мой якобы больной живот, заставлял меня жевать имбирь от выдуманной тошноты.
– Мне завтра очень рано вставать, и я не хочу тебя беспокоить, – выдавила я.
– Во сколько?
– В шесть утра.
– Это нормально, – сказал он. – Мне полезно иногда придти на работу пораньше.
О нет! Ну почему он такой славный, черт возьми! Как же мне улизнуть?
– И еще, я не захватила с собой чистых трусиков, – предприняла я последнюю отчаянную попытку. У меня было такое чувство, что я попала в капкан, и оно все усиливалось.
– Но ты можешь заехать за ними перед работой, – с нажимом ответил он.
– Ты забыл, что мне рано вставать, – меня охватила паника. Мне казалось, что комната сужается, и стены надвигаются на меня. Я встала и бочком начала пробираться к двери.
– Нет, погоди-ка, – он как-то странно на меня смотрел. – Тебе повезло: ты забыла одни свои трусики здесь, а я их выстирал. Люк-прачка спасает положение, – мрачно заключил он.
Я чуть не завыла. На лбу у меня выступили капли пота.
– Послушай. Люк, – я уже не могла остановиться. – Сегодня я у тебя не остаюсь, и все.
У него был обиженный взгляд. И одновременно суровый.
– Мне очень жаль, – в отчаянии сказала я. – Мне нужен какой-то простор, какая-то свобода…
– Ты только скажи мне, почему ты уходишь, – взмолился он. – Пять минут назад ты была всем довольна. В чем же дело? Фильм не нравится?
– Нет.
– Я что-нибудь не так сделал? – спросил он с некоторым сарказмом. – Или я чего-то не сделал?
– Да нет, Люк, – быстро ответила я. – Ты замечательный, дело не в тебе, а во мне.
По его обиженному, злому лицу я поняла, что мои слова упали на бесплодную каменистую почву непонимания. Но мне было уже все равно. Я уже мысленно торговалась с Уэйном.
– Я позвоню тебе завтра, – выпалила я. – Извини.
Я выскочила за дверь, и сразу испытала огромное облегчение, которое совершенно заглушило чувство вины. Через десять минут я нашла Уэйна и попросила у него целый грамм.
– Отпусти в кредит, – смущенно усмехнулась я. – Через неделю я буду при деньгах.
– Мне-то какое дело! – пожал он плечами. – Знаешь, как говорят: «Извините, в кредит не отпускаем, а то потом некоторые обижаются, получив пулю в лоб».
Я послушно хихикнула, подумав: «Вот гад!»
Наконец мне удалось уговорить его дать мне четверть грамма. Этого было вполне достаточно, чтобы снять теперешнюю удушливую тоску и привести меня в состояние эйфории.
Когда я вернулась из уборной, Уэйна уже не было. Я с тревогой заметила, что бар быстро пустеет. Все, кого я хоть чуть-чуть знала, ушли. Но ведь еще только час ночи!
– Куда же вы? – заволновалась я, надеясь напроситься на приглашение.
– Сегодня воскресенье, – отвечали они. – Завтра утром на работу.
На работу? То есть они идут не на какую-нибудь вечеринку, а домой, спать? Очень скоро я осталась совсем одна, взвинченная и возбужденная, и мне даже не с кем было разделить свою эйфорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Во всем остальном моя жизнь стала значительно лучше. Мне больше не приходилось делать ничего, что вызывало бы во мне отвращение, например, воровать деньги или занимать их, не собираясь потом отдавать, или отлынивать от работы, потому что у меня не было сил туда идти, или ложится в постель с каким-нибудь козлом, к которому я бы и близко не подошла в здравом уме. Я больше не просыпалась со стыдом за свое поведение накануне вечером. У меня снова появилось чувство собственного достоинства.
Я не терзалась постоянными мыслями о том, когда же снова что-нибудь приму, или где мне достать то, что надо принять. Мне больше не приходилось беспрерывно лгать. Наркотики выстроили стену между мною и всеми остальными. Стену недоверия, лжи, бесчестья. Теперь, разговаривая с людьми, я, по крайней мере, могла смотреть им в глаза, потому что мне было нечего скрывать.
Меня больше не терзало странное, неопределенное, выворачивающее наизнанку беспокойство. И все потому, что я никому не доставляла неприятностей, никого не подводила, ни с кем не вела себя нечестно и гадко. Со мной больше не случалось ужасающих депрессий, терзавших меня раньше целыми ночами.
– Это естественно, – кивнула Нола. – Ты перестала вводить в свой организм мощные депрессанты. Конечно, ты чувствуешь себя лучше.
Если бы раньше кто-нибудь застал меня за теми занятиями, каким я предавалась сейчас, я бы, наверно, со стыда сгорела, а теперь они доставляли мне огромную радость. Навестить свою подругу в мясной лавке, приготовить обед на всю семью, прогуляться вдоль берега моря. Оказалось, самые простые вещи доставляют столько радости! Теперь, как и в первые дни пребывания в Клойстерсе, мне часто приходило на ум «Пришествие» Патрика Каваны: «Мы слишком многое испробовали, и в такую широкую щель уже не проникнет чудо».
Еще я научилось быть верной своим друзьям. Мне пришлось научиться, ведь рядом всегда была Хелен. Всякий раз, как мне звонил кто-нибудь из Анонимных Наркоманов, и к телефону подходила Хелен, она громко кричала: «Рейчел, это кто-то из твоих подружек-неудачниц, из твоих психов».
В своей прежней жизни я бы, поддавшись Хелен, или кому угодно другому, тут же прервала всякие контакты с Анонимными Наркоманами. Но теперь все было по-другому. Иногда, в ответ на ее издевки, я, шутки ради, вкрадчиво спрашивала ее:
– Ты так боишься их, Хелен? А почему ты так их боишься?
Однажды Хелен в городе случайно столкнулась со мной и Нолой.
– Вы и есть Нола? – воскликнула она. – Но вы выглядите совершенно…
Нола выжидательно приподняла бровь и стала от этого еще ослепительнее.
– Вы выглядите нормальной! – ляпнула Хелен. – Даже больше, чем нормальной. Вы прекрасно выглядите. Ваши волосы, одежда…
– Это еще что, девочка! – пропела Нола. – Посмотрела бы ты на мою машину.
– И на ее мужа, – с гордостью добавила я.
Я никогда не встречала на собраниях Криса. В конце концов, я перестала бояться этой встречи. Я вообще забыла о нем.
И вот однажды вечером ко мне подошла Хелен. Ей было не по себе. Она явно нервничала, и я сразу же заволновалась. Хелен никогда не бывало не по себе, и она никогда не нервничала.
– Что? – рявкнула я.
– Мне надо кое-что тебе сказать, – робко начала она.
– Я чувствую, – почти крикнула я. – Это заметно.
– Обещай, что не будешь злиться, – попросила она.
Я уже не сомневалась, что случилось нечто ужасное.
– Обещаю, – солгала я.
– У меня новый любовник, – потупившись, сообщила она.
Меня чуть не стошнило. Мне он был больше не нужен, но мне вовсе не хотелось, чтобы он трахался с моей сестрой. Я не забыла, что на меня у него не стоял.
– И ты знаешь его, – сказала она. Еще как знаю!
– Вы вместе были в дурдоме. Я знаю.
– Мне известно, что ему нельзя ни с кем встречаться целый год после того, как он покончил с выпивкой, но я просто с ума по нему схожу, – заголосила она. – Ничего не могу с собой поделать.
– Не с выпивкой, а с наркотиками, – машинально поправила ее я, находясь в каком-то оцепенении.
– Что?
– Крис лечился от наркомании, а не от алкоголизма, – ответила я, сама не зная, зачем все это ей объясняю.
– Какой Крис?
– Крис Хатчинсон, твой… – я заставила себя это выговорить, – твой парень.
– Да нет, – она была по-настоящему изумлена. – Моего парня зовут Барри Кортни.
– Барри? – пробормотала я. – Какой Барри?
– Ну, вы в дурдоме еще называли его юным Барри. Но он никакой не юный, – заявила она. – Он мужчина, и в этом смысле вполне меня устраивает.
– О господи, – обессиленно произнесла я.
– А что ты там несла про какого-то Криса? – требовательно спросила Хелен. – А-а, Крис! – вспомнила она. – Это тот, который отказался заниматься анальным сексом?
– Ага, – я внимательно наблюдала за ней. Я почувствовала, что между ними все-таки что-то было. – Он предлагал тебе встречаться? – спросила я. – Только не ври мне, а не то я скажу психологу Барри, что у него связь, и ему придется порвать с тобой.
На ее лице отразилась тяжелая внутренняя борьба.
– Один раз предлагал, – призналась она. – Это было сто лет назад. Он заявился в клуб «Мекссс» под кайфом. Я ему отказала, – поспешно добавила она.
– Почему? – спросила я, приготовясь к тому, что будет очень больно, но, к своему большому удивлению, не испытала абсолютно ничего.
– Да потому, что он придурок, – пожала плечами Хелен. – И выдает первой встречной всю эту муру типа «ты особенная, не такая, как все…». Меня не проведешь. К тому же, я бы все равно не стала встречаться ни с кем, с кем у тебя что-то было или на кого ты положила глаз.
– А почему ты мне не рассказала? – спросила я, уязвленная.
– Ну, у тебя как раз был срыв, и ты чуть концы не отдала, в общем, я подумала, что тебе лучше не знать, – объяснила она.
Я вынуждена была признать, что она поступила правильно – на тот момент. А теперь я это переживу.
69
Осень пролетела мимо. Похолодало, наступала зима. Кое-что изменилось. Я обнаружила, что больше не злюсь на Люка и Бриджит. Я не могла бы точно сказать, в какой именно момент злость у меня прошла. Ведь любовь к ближнему и прощение не разбудят тебя среди ночи, не сыграют туш у тебя в голове, как это делают ненависть и жажда мщения. И не будешь ты лежать без сна в пять утра, представляя себе снова и снова, как подойдешь к тем, кого любишь, и, наконец, пожмешь им руку, и скажешь, и скажешь, и скажешь… «Прости меня», нет, погодите-ка, ты скажешь: «Пожалуйста, прости меня» (ну да, так гораздо убедительнее). Итак, ты не лежишь и не воображаешь, как, сказав эти слова, ты тепло улыбнешься. А на прощанье спросишь: «Может быть, мы сможем остаться друзьями?» От нежности и других добрых чувств не стискивают зубы, они не оставляют во рту противного привкуса.
Я впервые осознала, как была эгоистична. Как ужасно, наверно, было Бриджит и Люку жить со мной, существовать в том хаосе, который я вокруг себя создавала. Мне стало невыносимо жаль их за все неприятности и волнения, которые я им причинила. Бедная Бриджит, бедный Люк! Я плакала и плакала. И впервые в жизни – не о себе. С ужасающей ясностью я поняла, каким испытанием для них было сесть в самолет, приехать в Клойстерс и сказать то, что они сказали. Разумеется, Джозефина и Нола до посинения твердили мне об этом, но до сих пор я была не готова воспринять их слова.
Никогда я не признала бы себя наркоманкой, если бы Люк и Бриджит не сказали мне тогда правду в лицо. И теперь я была им благодарна. Я вспомнила ту последнюю сцену с Люком у меня дома. Теперь я вполне понимала его ярость. Это было как раз после выходных. В субботу мы с ним пошли на вечеринку, и пока Люк беседовал о музыке с приятелем Ани, я забрела на кухню. Что-то я искала, вернее сказать, я искала хоть что-нибудь. Мне было очень тоскливо. В прихожей я столкнулась с Дэвидом, приятелем Джессики. Он направлялся в ванную с маленьким пакетиком коки и пригласил меня присоединиться.
Мне бы очень хотелось воздержаться от порошка, потому что Люк болезненно реагировал на это. Но дорожка задаром – отказаться было выше моих сил. К тому же, мне польстило, что Дэвид был так дружелюбен со мной.
– Ага, спасибо, – сказала я, нырнув за ним в ванную.
Потом я вернулась к Люку.
– Детка, где ты была? – спросил он, обняв меня за талию.
– Да так, – фыркнула я, – болтала с народом. Мне казалось, что я успешно скрывала эйфорию, прячась за своими длинными волосами. Но Люк притянул меня к себе, увидел мое лицо и все сразу понял. У него даже зрачки сузились от гнева и чего-то еще… может, разочарования?
– Ты принимала наркотики, – процедил он.
– Нет, – я сделала невинные глаза.
– Не ври мне, черт подери, – сказал он мне и отстранился.
Пораженная, я смотрела, как он схватил свою куртку и быстро вышел из квартиры. Какие-то несколько секунд я думала: пусть идет. Тогда я смогу оторваться, и никто не будет стоять у меня над душой. Но у нас в последнее время были такие напряженные отношения, что я побоялась рисковать. И побежала за ним на улицу.
– Прости меня! Мне очень жаль! – выдохнула я, догнав его. – Всего одна дорожка, я больше не буду.
Он повернулся ко мне, и я увидела, что его лицо искажено гневом и болью.
– Ты все время говоришь, что больше не будешь! – закричал он, выдыхая пар в морозный февральский воздух. – Но ты сама прекрасно знаешь, что будешь!
– Но мне действительно очень жаль, – протестовала я. И правда, в тот момент мне было очень жаль. И всегда бывало, когда он сердился на меня. Он больше всего был нужен мне именно тогда, когда я чувствовала, что вот-вот потеряю его.
– Эх, Рейчел, – устало простонал он.
– Послушай, ну успокойся, пойдем домой, ляжем в постель.
Я знала, что он не сможет отказать мне, что хороший секс быстро его успокоит. Но на этот раз, когда мы легли в постель, он и пальцем до меня не дотронулся.
На следующий день он снова был милым и ласковым, как обычно, и я поняла, что он простил меня. Он всегда меня прощал. И все-таки я чувствовала себя очень подавленной. Как будто приняла вчера добрые два грамма, а не всего одну дорожку. После нескольких таблеток валиума я несколько отупела, как будто завернулась в теплый, мягкий кокон.
Весь воскресный вечер мы провели дома: лежали на диване и смотрели видик. И вдруг, откуда ни возьмись, у меня в голове возникла картина: я втягиваю чудесную, длинную дорожку коки. Я тут же поняла, что Люк меня достал.
Я слезла с дивана и попыталась успокоиться. Воскресный вечер. Я совсем неплохо провожу время. Нет никакой необходимости никуда выходить. Но уже невозможно было избавиться от острого желания нюхнуть… Мне нужно было выйти. Мне необходимо было вдохнуть чудесный, горьковатый, холодящий порошок. Срочно! Я пыталась с этим бороться, но это было непреодолимо.
– Люк, – сказала я, и голос у меня дрогнул.
– Что, детка? – он блаженно улыбнулся мне.
– По-моему, мне лучше пойти домой, – с трудом выговорила я.
Улыбка сразу исчезла с его лица, он сурово посмотрел на меня:
– Почему?
– Потому что… – я замялась. Хотела сказать, что плохо себя чувствую, но вспомнила, что когда сделала так в последний раз, он оставил меня у себя и стал ухаживать за мной. Наливал грелки, чтобы положить на мой якобы больной живот, заставлял меня жевать имбирь от выдуманной тошноты.
– Мне завтра очень рано вставать, и я не хочу тебя беспокоить, – выдавила я.
– Во сколько?
– В шесть утра.
– Это нормально, – сказал он. – Мне полезно иногда придти на работу пораньше.
О нет! Ну почему он такой славный, черт возьми! Как же мне улизнуть?
– И еще, я не захватила с собой чистых трусиков, – предприняла я последнюю отчаянную попытку. У меня было такое чувство, что я попала в капкан, и оно все усиливалось.
– Но ты можешь заехать за ними перед работой, – с нажимом ответил он.
– Ты забыл, что мне рано вставать, – меня охватила паника. Мне казалось, что комната сужается, и стены надвигаются на меня. Я встала и бочком начала пробираться к двери.
– Нет, погоди-ка, – он как-то странно на меня смотрел. – Тебе повезло: ты забыла одни свои трусики здесь, а я их выстирал. Люк-прачка спасает положение, – мрачно заключил он.
Я чуть не завыла. На лбу у меня выступили капли пота.
– Послушай. Люк, – я уже не могла остановиться. – Сегодня я у тебя не остаюсь, и все.
У него был обиженный взгляд. И одновременно суровый.
– Мне очень жаль, – в отчаянии сказала я. – Мне нужен какой-то простор, какая-то свобода…
– Ты только скажи мне, почему ты уходишь, – взмолился он. – Пять минут назад ты была всем довольна. В чем же дело? Фильм не нравится?
– Нет.
– Я что-нибудь не так сделал? – спросил он с некоторым сарказмом. – Или я чего-то не сделал?
– Да нет, Люк, – быстро ответила я. – Ты замечательный, дело не в тебе, а во мне.
По его обиженному, злому лицу я поняла, что мои слова упали на бесплодную каменистую почву непонимания. Но мне было уже все равно. Я уже мысленно торговалась с Уэйном.
– Я позвоню тебе завтра, – выпалила я. – Извини.
Я выскочила за дверь, и сразу испытала огромное облегчение, которое совершенно заглушило чувство вины. Через десять минут я нашла Уэйна и попросила у него целый грамм.
– Отпусти в кредит, – смущенно усмехнулась я. – Через неделю я буду при деньгах.
– Мне-то какое дело! – пожал он плечами. – Знаешь, как говорят: «Извините, в кредит не отпускаем, а то потом некоторые обижаются, получив пулю в лоб».
Я послушно хихикнула, подумав: «Вот гад!»
Наконец мне удалось уговорить его дать мне четверть грамма. Этого было вполне достаточно, чтобы снять теперешнюю удушливую тоску и привести меня в состояние эйфории.
Когда я вернулась из уборной, Уэйна уже не было. Я с тревогой заметила, что бар быстро пустеет. Все, кого я хоть чуть-чуть знала, ушли. Но ведь еще только час ночи!
– Куда же вы? – заволновалась я, надеясь напроситься на приглашение.
– Сегодня воскресенье, – отвечали они. – Завтра утром на работу.
На работу? То есть они идут не на какую-нибудь вечеринку, а домой, спать? Очень скоро я осталась совсем одна, взвинченная и возбужденная, и мне даже не с кем было разделить свою эйфорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67