– Кто это сказал? – вскинулась я.
Это был юный Барри. Я засмеялась сквозь слезы. Я плакала и смеялась, смеялась и плакала, и кто-то гладил меня по волосам (должно быть, Кларенс, который, конечно, не мог упустить такого случая), а кто-то постукивал меня по спине ладонью, сложенной чашечкой, как младенца, которому надо срыгнуть воздух.
– Пора на группу, – сказал чей-то голос. – Ты как, ничего?
Я кивнула. Оставаться одна я боялась.
– Ну, тогда… – и Чаки увлекла меня в нашу комнату, где применила весь свой арсенал, вроде «Бьюти Флэш» и «Восстановление за три минуты», чтобы привести в порядок мое лицо. Было нелегко, потому что каждое прикосновение ее нежных пальцев к моему лицу немедленно исторгало у меня новые слезы, которые смывали только что нанесенные дорогостоящие кремы.
В столовой, после занятий группы, Крис сразу же ринулся ко мне, чтобы проявить свое сочувствие. Я была благодарна Чаки и другим за то, что они без звука пропустили его. Значит, они понимали, что у нас с ним какие-то особые отношения. Он улыбнулся улыбкой, предназначенной только для меня, и приподнял брови, словно спрашивая: «Ну, как ты? Ничего?» По его полным сострадания голубым глазам я ясно прочитала, что интерес его ко мне не угас.
Он сел рядом, его бедро касалось моего. Потом взволнованно провел рукой по моей спине и плечу. Это было совсем не то, что его обычные торопливые прикосновения. У меня поднялись волоски сзади, на шее. Сердце часто забилось. Это был наш самый тесный контакт с тех пор, как он утирал мне слезы.
Мне ужасно захотелось положить голову ему на плечо. Но я сидела, напряженно выпрямившись, боясь потерять над собой власть. Ну, давай же, понукала я себя. Я даже немного вспотела.
У меня что-то всколыхнулось внизу живота, я прислонилась к Крису, и сразу ощутила чистый, свежий запах его рубашки. Он пахнет совсем не так, как Люк, лениво подумала я. Я ощутила острую и мгновенную боль потери, но сразу поняла, что Крис не менее привлекателен, чем Люк. Мы долго сидели молча, и его рука крепко обнимала меня. Я прикрыла глаза и на несколько мгновений позволила себе поверить, что нахожусь в идеальном мире, и мы с Крисом – любовники.
Все это напомнило мне те давние времена, тот невинный возраст, когда самое большее, что мог сделать парень, – это обнять тебя, ну, если повезет, то поцеловать. Итак, нежная, романтическая обстановка – в мрачном, навязанном мне Клойстерсе. Он оказался скорее трогательным, чем мрачным. Я слышала, как у Криса бьется сердце. Оно билось учащенно, как и мое.
Мимо, ухмыляясь, прошел Майк. За ним проследовала Мисти и, увидев нас с Крисом, посмотрела на меня с нескрываемой угрозой. Мне показалось, что у меня от ее взгляда кожа с лица облезла.
Смутившись, как будто меня застигли на месте преступления, я отпрянула от Криса. Лишенная его чистого, свежего, мужского запаха, его крепкого плеча и сильной руки, я почувствовала себя обездоленной. И возненавидела Мисти всеми фибрами души.
– Скажи мне, – обратился ко мне Крис, как будто не замечая злобных взглядов, – почему ты весь день была такая расстроенная?
– Джозефина на группе расспрашивала меня о моем детстве. Сама не знаю, почему я так расстроилась. Надеюсь, я не схожу с ума.
– Вовсе нет, – заверил меня Крис. – Это абсолютно нормально. Ты только подумай: ты годами подавляла свои эмоции наркотиками. Теперь, когда наркотиков нет, целые потоки горя и гнева хлынут наружу. Вот и все, – ласково заключил он.
Я страдальчески закатила глаза. Ничего не могла с собой поделать – привычка! Крис это заметил.
– Ах да, я и забыл, – засмеялся он, – у тебя ведь нет проблем с наркотиками!
Он поднялся и собрался уходить. «Не надо!» – едва не крикнула я.
– Странно только, – донесся до меня его голос, – что ты при этом ведешь себя, как человек, у которого они есть.
39
В этот вечер после ужина у нас была беседа. С нами часто проводили беседы. Кто-нибудь из консультантов доктора Биллингса. Обычно я пропускала все мимо ушей. В тот вечер я впервые прислушалась к тому, что говорили, потому что рада была отвлечься от захлестнувших меня горестных мыслей.
Беседа была о зубах, и проводила ее Барри Грант, шустрая, хорошенькая дамочка из Ливерпуля, которая всех называла «ребятки».
– Ну, ладна, ладна, – сказала она довольно грубым голосом, который как-то не вязался с ее обликом, – Тиха, тиха…
Мы притихли, испугавшись, что она сейчас боднет кого-нибудь из нас. И она начала беседу, которая показалась мне весьма интересной. По крайней мере, казалась некоторое время.
Так вот, у людей со склонностью к наркомании и обжорству обычно ужасные зубы. Отчасти потому, что они ведут такой беспорядочный образ жизни – потребители экстази, например, обычно стирают зубы до корней; а страдающим булимией, которые всякий раз после рвоты прополаскивают рот хлоркой, считайте повезет, если у них вообще хоть один зуб во рту останется, как, впрочем, и алкоголикам, на которых приходится львиная доля всех удалений.
Кроме того, что они ведут беспорядочную жизнь, они, как утверждала Грант, не удосуживаются посещать дантистов (кроме пациентов реабилитационных центров, которые, напротив, склонны слишком часто обращаться к врачам по самым незначительным поводам).
Наркоманы и алкоголики не посещают дантистов по многим причинам, продолжала Барри Грант. Первая из них – недостаток самоуважения: им кажется, что они не стоят того, чтобы следить за собой. Вторая причина – боязнь потратиться. Такие люди предпочитают тратить деньги на наркотики, или на еду, в общем, на то, к чему у них пристрастие. И самая важная причина – это страх. К зубным врачам боятся ходить все, но наркоманы и алкоголики не в силах преодолеть свой страх. Они вообще не в состоянии посмотреть в лицо неприятному. Как только им становится страшно, они выпивают бутылку виски, или съедают пирог с сыром, или тратят свой месячный заработок на лошадиную дозу наркотиков.
В общем, она несла всю эту чушь, а мне оставалось только кивать и согласно приговаривать: «гм-м, угу». Если бы у меня были очки, я, несомненно, сняла бы их, и со значительным видом помахивала бы ими. Все продолжалось в таком духе, пока я внезапно не поняла, что не была у зубного уже… пятнадцать лет. А то и больше. Через десять секунд после этого озарения у меня заболел задний зуб. К отбою я уже не знала куда деваться от боли.
Зубная боль рассыпалась металлическими, горячими искрами, пронзала электрическим током, терзала мой мозг и отдавала в подбородок. Это было ужасно. Я просто мечтала натереть подбородок дигидрокодеином и накачаться добротными надежными болеутоляющими. «Но их нет!» – растерянно подумала я. Все эти чудесные, снимающие боль средства остались в ящике моей тумбочки в Нью-Йорке. И то, только если допустить, что этот ящик – все еще мой, что Бриджит не обзавелась пока новой соседкой по квартире и не выбросила мое барахло на помойку. Думать об этом было мучительно.
К счастью, моя зубная боль была так ужасна, что ни о чем другом я просто не могла думать. Сначала я пыталась терпеть. И терпела целых пять минут, пока не закричала в голос на всю столовую: «У кого-нибудь есть болеутоляющее?» Я не сразу сообразила, почему все вокруг просто зашлись от хохота. Чуть ли не на коленях я приползла к Селин, которая в тот вечер дежурила.
– У меня ужасно болит зуб, – всхлипывала я, держась за челюсть. – Можно мне принять что-нибудь от боли? Героин прекрасно подошел бы, – добавила я.
– Нет.
Я просто окаменела.
– Насчет героина я пошутила.
– Я знаю. И все-таки вам нельзя принимать никаких наркотиков.
– Но я не о наркотиках, я – о болеутоляющих, вы же понимаете!
– Прислушайтесь к себе. Я ничего не понимала.
– Но у меня болит!
– Научитесь жить с этим.
– Но… Но это же жестоко!
– Жизнь вообще жестока, Рейчел. Это для вас шанс научиться уживаться с болью.
– О боже! – взвыла я. – Но ведь мы сейчас не на групповых занятиях!
– Неважно. Когда вы выйдете отсюда, у вас больше не будет групповых занятий, а боли будет еще много. И со временем вы поймете, что можете справляться с ней, что это не смертельно.
– Может, и не смертельно, но так больно!
Она пожала плечами:
– Быть живым больно, но от этого не принимают таблетки. Ах да, я и забыла, вы-то всегда принимали, не так ли?
Болело так, что мне казалось, я сойду с ума. Я не могла спать и впервые в жизни плакала от боли. От физической боли. Ночью Чаки, которая больше не в силах была выносить, что я верчусь и царапаю свою подушку, отвела меня вниз, к сестрам.
– Сделайте что-нибудь, – решительно произнесла моя соседка по комнате. – Она просто невменяема, и не дает мне спать. Завтра придет Дермот – мой Значимый Другой. А я не могу уснуть.
Селин неохотно выдала мне две таблетки парацетамола, которые ничуть не облегчили боль, и сказала:
– Вам лучше завтра утром сходить к зубному врачу.
– Я не хочу к зубному! – воспротивилась я.
– О. разумеется, не хотите, – усмехнулась она. – Вы были вчера вечером на лекции?
– Нет, не была, – горько съязвила я. – Я прогуляла ее, ходила в ближнюю деревню пропустить стаканчик.
Селин округлила глаза. Она явно была мною недовольна.
– Разумеется, была! Где еще я могла быть?
– Почему бы вам не расценить визит к зубному врачу, как первый взрослый поступок в вашей жизни? – предложила она. – Первый страх, с которым вы справитесь без наркотиков.
– О, ради бога… – измученно пробормотала я.
* * *
Несмотря на то, что меня сопровождала сестра Марго, все мне завидовали.
– Будешь пробовать сбежать? – поинтересовался Дон.
– Конечно, – пробормотала я, держась за свою распухшую щеку.
– Они пошлют по твоему следу леопардов, – пообещал Майк.
– Ничего, она нырнет в реку, и они потеряют след, – успокоил юный Барри.
Ко мне подошел Дейви и настоятельно посоветовал не пропустить забег в два тридцать в «Сандаун парке». И в три. И в три тридцать. И в четыре.
– Не уверена, что окажусь на скачках, – виновато ответила я. Впрочем, даже попади я туда, я все равно не знала бы, что делать, потому что никогда в жизни на скачках не была.
– Вы будете надевать на меня наручники? – спросила я Марго, когда мы садились в машину.
Она ограничилась презрительным взглядом, и я сразу сжалась. Глупая гусыня! Шуток не понимает. Как только машина выехала за территорию больницы, меня начало трясти от страха. Большой мир оказался странным и путающим, и я вдруг почувствовала, как давно тут не была. Я провела в Клойстерсе всего-навсего две недели, а уже так натурализовалась. Это раздражало.
Мы поехали в ближайший городок, к дантисту О'Дауду, врачу, к которому обычно возили пациентов Клойстерса, когда у них болели зубы, а это, если верить Марго, случалось то и дело. Пока мы шли от машины до кабинета, мне казалось, что весь городок смотрит на меня. Как будто я – особо опасный преступник, которого с великими предосторожностями привезли на похороны отца. Я чувствовала себя непохожей на других, чужой. Должно быть, они поняли по моему виду, откуда я.
На углу я заметила двоих парней. Я была уверена, что они торгуют наркотиками, эта уверенность вызвала мощный выброс адреналина, и я стала подумывать, как бы мне избавиться от Марго. Но шансов не было.
Она уверенно конвоировала меня к врачу, где, как я поняла по общей возбужденной атмосфере, меня уже ждали. Регистраторша, которой было явно не больше четырнадцати, не сводила с меня глаз. Нетрудно догадаться, что она думает. Я ведь отброс, непригодный к нормальной жизни, я – по ту сторону. С горечью я подумала, что она, должно быть, все утро надоедала сестрам вопросом: «А какие они, наркоманы?»
Как это все несправедливо! Она судит обо мне только по тому, что я из Клойстерса. Откуда ей знать, что я вовсе не такая, как все остальные?
Несколько раз хихикнув, регистратор велела мне заполнить бланк.
– А счет прислать в… э-э, Клойстерс? – спросила она с притворным безразличием. В приемной все заметно насторожились, услышав это слово.
– Да, – пробормотала я в ответ. Хотя мне очень хотелось сказать: «Повторите это еще раз, и погромче, а то в Уотерфорде не расслышали!»
Я почувствовала себя старой и измученной рядом с этой молоденькой дурочкой. Она, вероятно думает, что уж она-то никогда и ни за что не окажется в Клойстерсе, и что я – просто идиотка, что докатилась до этого. Но и я когда-то была такой же, как она – молодой и глупой. Я тоже думала, что неприятностям меня не сломить. Я тоже считала, что слишком умна для того, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое.
Я села и приготовилась к долгому ожиданию. Несмотря на то, что я не была у зубного сто лет, я прекрасно помнила всю процедуру. Мы с Марго молча сидели, читая потрепанные экземпляры «Католического вестника», единственного имевшегося здесь журнала. Я попыталась развлечься рубрикой «Наши намерения», в которой люди молятся о том, чтобы миновало то плохое, что им приходится переживать. Сознавать, что другим тоже несладко приходится, – очень бодрит.
Время от времени меня захлестывал очередной приступ зубной боли, и тогда я прижимала ладонь к своей бедной распухшей щеке, тихонько стонала и мечтала о наркотиках. Подняв голову, я обнаруживала, что вся приемная с меня глаз не сводит.
Разумеется, как только девица объявила мне: «Доктор О'Дауд сейчас вас примет», боль прошла. У меня всегда так. Как-то я даже сочинила песенку о разных болях, травмах и т. д. В ту самую секунду, когда я вошла в кабинет, все симптомы исчезли, можно было, разве что, поставить мне диагноз: синдром барона Мюнхгаузена. Итак, я скользнула в кабинет. Уже запаха хватило бы, чтобы упасть в обморок.
К счастью, оказалось, что дантист О'Дауд-толстенький, жизнерадостный, улыбчивый человечек, а не тот Доктор Смерть, которого нарисовало мое воображение.
– Забирайтесь в кресло, барышня, – поторопил он. – Давайте посмотрим.
Я забралась. Он посмотрел.
Рыская по моему рту с такой остренькой металлической штучкой и зеркальцем, он завел разговор, который, видимо, должен был отвлечь меня от неприятных ощущений и снять напряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67