– Значит, эти лэтчки бывают у вас раз в полгода?
– Да, и еще когда у нас случаются свадьбы, похороны и прочие важные события.
– Ну и о чем таком вот ты, к примеру, могла бы сложить песню?
– Чарли пришлось покинуть родной дом, почти не попрощавшись, – о чем же еще петь? Я сложила бы песню об этом, представляя, что я – Чарли.
– И что же, ты можешь сочинить и музыку к песне, и все остальное?
– Да нет, что ты! Обычно мы этого не делаем. Чаще всего мы сочиняем новые песни на старинные, хорошо известные мотивы. Ну и, конечно, можно еще петь под бубен, – рассказала Банни. Яна только сейчас заметила, что на стене у Клодах висит небольшой круглый барабан. Девочка сняла его, взяла в одну руку, а второй достала с тыльной стороны барабана специальную палочку.
– Наши барабаны можно использовать, как инуитские бубны, и отбивать на них ритм палочками, но они сойдут и за ирландские барабаны, тогда по ним надо стучать вот этой маленькой палочкой, – пояснила Клодах. – А если у тебя есть кое-какие навыки – можно вообще отбивать ритм пальцами, но это не у всех получается. Когда песню исполняют в первый раз, мы обычно подыгрываем только на барабане, чтобы все могли как следует расслышать слова. А потом, если автор песни не против, слушатели начинают ему подпевать и подыгрывают на своих инструментах.
– Я могу спеть для Яны одну из моих песен, – предложила Баника.
Клодах даже немного удивилась, но сказала:
– Ну, хорошо, давай, а я подыграю на барабане. Что ты споешь?
– Спою о том, как я получила водительскую лицензию. “Ирландская прачка”.
– Что? – не поняла Яна.
– О, “Ирландская прачка” – это мотив. Мелодия, – объяснила Клодах. – Обе ветви наших предков хорошо относились друг к другу, только вот инуитам оказалось гораздо проще перенять ирландскую музыку, чем ирландцам – инуитскую. Да, конечно, у некоторых из нас просто не хватает голоса для ирландских мелодий – ну, тогда мы поем на инуитский манер.
– А это похоже на речитатив, – добавила Баника. – Вот, наши песни такие же, как мы сами, – все в них перемешалось. Ну, слушайте, вот моя песня:

Сегодня я получила лицензию на снегоход!
Хотя я всего лишь простая девушка с Сурса;
Простите, что я так громко кричу “ура!”.
Ведь сегодня я получила лицензию на снегоход!

Вот и вся песня, – сказала Банни, закончив петь. – Но я совершенно искренне счастлива из-за того, что я ее сочинила, хотя это всего лишь маленькая, коротенькая песенка в один куплет. Мне и не хотелось хвастаться слишком сильно.
Клодах сказала:
– А сейчас я спою песню в другом стиле.

Прежде чем мир пробудился, он был живым.
Он долго созревал в раховине изо льда и камня.
Такой одинокий, мир размышлял о своих собственных чудесах,
Пребывая в глубоком сне.
Йайа-йа-а-а!

Клодах нараспев проговаривала стихи – медленно, не спеша, и впечатление от этого было ничуть не худшим, чем от песенки на ирландский мотив, похожей на некоторые мелодии, которые Яна слышала по корабельному головидео и в барах, принадлежащих Компании, по всей галактике. Последняя нота строфы была пропета очень низко, звук был необычный, какой-то горловой.

Потом пришли люди на своих кораблях
И принесли с собой огонь,
И пробудили огонь, что дремал внутри мира,
И развели в стороны горы, и прорезали речные русла,
И прорыли огромные ямы – ложа для океанов.
Йайа-йа-а-а!
Болезненным было пробуждение, начало жизни -
Какими болезненными могут быть только начала жизни.
Но эта боль пробудила мир ото сна, оторвала от мечтаний,
Сдернула с него одеяло и брызнула холодной водой в сознание мира.
Йайа-йа-а-а!
Пробудившись, мир распустил зеленые листья,
Пробудившись, мир вырастил корни травы и деревьев,
Пробудившись, мир оброс мхами и лишайниками,
Пробудившись, мир узнал, что такое ветер.
Йайа-йа-а-а!
Потом пришли еще люди, и у мира выросли крылья,
У мира появились руки и ноги,
У мира появились клыки и когти,
У мира выросли шерсть и перья
Йайа-йа-а-а!
Носы чуяли новый мир, и рты пробовали его на вкус,
Клыки раздирали его, а плавники и чешуя рассекали новые воды.
А хвосты мира радостно виляли,
Счастливые оттого, что мир обрел голос.
Счастливые оттого, что мир проснулся.
Йайа-йа-а-а!

Яна с чувством кивнула, высоко оценив искусство исполнительницы. А перед глазами у нее крутились, как в калейдоскопе, картины с ледяными пещерами и заснеженными равнинами, и самыми разнообразными животными и их частями, которые все вместе каким-то образом соединялись в цельный образ поверхности этой необыкновенной планеты. На Яну явно подействовала целебная наливка. Когда Клодах закончила песню, Яна улыбнулась ей и еще раз поблагодарила за песню и за угощение, и несколько раз повторила, что ребята из Инженерного Корпуса Терраформирования непременно сделали бы эту песню своим гимном, если бы хоть раз ее услышали. Клодах принялась убирать со стола, а Банни надела свою теплую парку.
Баника предлагала Яне подбросить ее до дому на нартах, но та решительно отказалась, велев девочке отвести собак домой, а сама пошла пешком. Веселая, немного опьяневшая от наливки и сытного ужина, Яна шагала домой, неся в одной руке сверток с вещами, в другой – сетку с подаренной рыбой. Она с удовольствием вдыхала вкусный свежий воздух и думала, что, наверное, у того мира, о котором пела Клодах, есть и легкие – здоровые легкие.
Яна повесила сетку с мороженой рыбой снаружи, за дверью, точно так же, как рыба висела у Клодах. Но вешать пришлось очень высоко, и от этого усилия Яну буквально свалил очередной приступ кашля. Она упала в снег. Кашель был очень сильный и долго не отпускал – Яна успела испугаться, что замерзнет до смерти. Кое-как она сумела вползти в дом и начала раскладывать одеяло на кровати. Но тут, в бледном лунном свете, пробивавшемся сквозь окно, Яна увидела, что на кровати уже лежит ворох мягкого коричневого меха и на самой середине шкуры уютно устроилась свернувшаяся клубком кошка. Яна с удовольствием улеглась рядом с маленькой пушистой зверушкой, благодарная кошке за верность, за ее ровное спокойное дыхание и живое тепло.

***

Тепло... Диего вздрогнул и вернулся к жизни, посмотрел сквозь смерзшиеся вместе ресницы и почувствовал, что его куда-то тащат. Он перекатился на другую сторону. Все тело жутко болело. Отец держал его под руки и рывками тянул куда-то, дюйм за дюймом протаскивая все дальше по засыпанному рыхлым снегом склону.
– Па, я в порядке. Я сам могу, – сказал мальчик и перекатился дальше, оставив отца позади. Отец выглядел так, словно нуждался в том, чтобы теперь Диего тащил его. Губы его растрескались и так побелели, будто в них не было ни кровинки. Зато в других местах крови было предостаточно, крови из раны на лбу у отца – она замерзла на лице и на капюшоне его парки.
– Пещера! – крикнул отец, стараясь перекричать ветер. – Она... Под уступом. Известняк...
– Расскажешь, когда мы заберемся внутрь! – закричал Диего в ответ.
Где-то очень далеко отсюда жалобно подвывали собаки, потом Диего показалось, что он слышит какие-то голоса, но он не мог бы сказать это наверняка – голоса звучали как будто очень издалека. Нет, но эта Дина – в самом деле нечто особенное! Может, Лавилла догадается отпустить ее из упряжки, и тогда Дина пойдет по следу и отыщет их...
– Все будет хорошо, па, – сказал Диего, стараясь убедить в этом не только отца, но и себя самого. Но по сравнению с бешеным свистом ветра голос Диего даже для него самого прозвучал не громче комариного писка.
Они ползли к клочку тени, резко выделявшемуся темным пятном на равномерно-белом склоне холма. Снег не оседал перед этим местом – его сносило, сдувало ветром куда-то в сторону.
Отец вытащил из кармана лазерный пистолет и хрипло проговорил:
– Дикие.., звери, – и они вползли в отверстие. Пробравшись внутрь, они прижались друг к другу, слушая, как метель ревет и воет снаружи. Диего показалось, что отец за несколько минут стал в два раза старше – так плохо он выглядел. Густые черные волосы отца покрылись белой ледяной коркой. Широкие черные брови, благодаря которым взгляд темных отцовских глаз обычно казался таким проницательным, тоже сделались мертвенно-белыми из-за намерзшего на них снега и льда. Выражение лица у него было не то чтобы испуганным, а скорее удивленным, а из ссадины на лбу снова полила кровь, причем довольно обильно. У самого Диего лицо тоже было мокрым, как и капюшон его парки. Он сообразил, что это, наверное, оттого, что здесь, в устье пещеры, воздух теплее, чем снаружи.
– Папа, давай пойдем туда, поглубже внутрь. Там тепло. Пойдем, пересидим в тепле, пока не уляжется метель.
Сейчас Диего чувствовал себя скорее отцом собственного отца, а не его сыном, и от этого ему было очень страшно. Это было так же страшно, как попасть в снежную бурю. Но отец кивнул немного скованно и пошел за сыном.
Какое-то время проход, по которому они шли, был очень узким и круто спускался вниз. Отцу иногда приходилось ползти на коленях и протискиваться боком, чтобы не застрять. Зато вскоре стало так тепло, что Диего даже снял шапку, шарф и рукавицы и засунул все это в карман, а парку расстегнул. И еще – к этому времени Диего услышал странное гудение, которое доносилось изнутри пещеры. Это было похоже на звук, издаваемый при работе какой-то огромной машиной. Судя потому, что Диего знал об этой планете, вполне могло быть и так. Ведь Компания сотворила эту планету, разве нет? По крайней мере, они так утверждали, хотя сам Диего считал это чертовски странной причудой – создавать планету с таким неприветливым климатом.
Проход резко повернул направо, потом налево и, похоже, закончился тупиком. Диего ощупал стену, перегородившую проход. Поверхность стены под его пальцами оказалась покрытой какими-то странными канавками и зубчиками. Похоже было на то, что эти непонятные желобки извивались в определенном причудливом узоре.
От его прикосновения стена подалась вперед, и внутри ее возник необычайный, сверхъестественный свет, лучи которого потянулись навстречу Диего. Диего прошел сквозь податливую стену и оказался в комнате, по центру которой располагалось озеро с бурлящей жидкостью огненно-алого цвета. Стены комнаты светились загадочным фосфорическим светом. Здесь корни деревьев и камни сливались воедино и переплетались удивительными, ни на что не похожими узорами, в которых угадывались непропорционально вытянутые, грубо упрощенные фигуры людей и животных. А звук, который Диего услышал еще в проходе, здесь звучал так громко, так безупречно и прекрасно, что юноша даже подумал, что слышит голоса ангелов, о которых читал однажды в книжке... И эти ангелы разговаривали с ним... Диего вслушивался так внимательно, что не услышал, как вскрикнул его отец.

Глава 4

На следующее утро Яну разбудила кошка. Зверушка стояла у кровати на задних лапах и всякий раз, как только Яна пыталась снова погрузиться в сон, кошка тыкалась мокрым носом ей в лицо. Яна уже всерьез решилась зашвырнуть надоедливого зверька в дальний угол комнаты, но потом ей в голову пришло, что им обеим не мешало бы чего-нибудь поесть. Вряд ли стоило подвергать кого бы то ни было телесным наказаниям за справедливые, в общем-то, требования.
В вещмешке у Яны был складной котелок, а в термосе, который дала ей напрокат Банни, еще оставалась вода. Яна поставила на печку котелок с водой и вынула из сетки за дверью одну из рыбин. Но что делать со всем этим дальше – она не имела ни малейшего понятия.
В багажной сумке у нее оставались еще питательные таблетки. Так что Яна попросту проглотила одну зеленую и одну розовую и пристроила рыбину на печку, чтоб оттаяла. Когда рыба размерзлась и провоняла своим запахом всю комнату, Яна отдала ее кошке, которая уже пританцовывала от восторга, предвкушая роскошное угощение.
– Только не рассказывай Шимусу, – предупредила Яна кошку. – Я так думаю, он хотел бы, чтоб я сварила или еще как-нибудь приготовила эту рыбу. Но – между нами, девочками, – я никогда в жизни не училась готовить еду. Я просто заталкивала в глотку нужные пищевые пилюли, вот и все.
Кошка понимающе посмотрела на нее прищуренными глазами, не прекращая в то же время урчать и мурлыкать над рыбой и всем своим видом словно говоря:
"Твоя потеря – моя находка”.
Яна привыкла к тесным, маленьким жилым помещениям в окружении неблагоприятной внешней среды, однако сейчас почувствовала, что, несмотря на свою болезненность и утомляемость, она просто физически не сможет высидеть в закрытом помещении более двух часов подряд. Снаружи было очень холодно, а одежды, которые ей придется надевать, чтобы выйти на улицу, были тяжелыми и громоздкими – зато там она, бог даст, сможет хоть немного подышать свежим воздухом.
В течение тех нескольких часов, когда солнце показывается на небе и когда небо становится ярко-голубым, а снег искрится и сверкает, Яна не могла бы заставить себя сидеть дома даже под страхом смертной казни. Поскольку на этой планете континенты располагались только поблизости от полюсов, то смена светлого и темного времени здесь в точности соответствовала режиму освещенности в полярных районах Земли. Полярные день и ночь тянулись непрерывно по несколько месяцев. Яне сильно повезло – она попала на Сурс как раз в самом конце темного времени года и еще застала хоть какое-то различие между днем и ночью, хотя, конечно же, и не такое, к какому она привыкла на космических кораблях Компании, в условиях искусственной регуляции суточного цикла.
Яна заметила, что кто-то быстро скользит на длинных лыжах мимо ее домика. Она бросилась на улицу, даже не надев шапки, чтобы узнать, где этот человек раздобыл лыжи.
Паренек, который катался на лыжах, мгновенно залился краской смущения, услышав ее вопрос.
– Они... Их... Их тут у нас делают, вот! – сказал он наконец, но Яна успела разглядеть на лыжных ботинках клеймо Интергала.
– А можно купить пару лыж в магазине Компании, ты не знаешь? – спросила она, думая про себя, что этот чертов магазин надо будет еще найти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49