Как бы там ни было, но Мышелов так и не получил
долгожданной возможности начать контратаку и выйти из смертоносного
круговорота своего отступления. Как он ни всматривался, ему не удалось
найти брешь в стальной сети, которую без устали ткал клинок его соперника,
не удавалось заметить на лице, спрятанном за этой сетью, ни единой
предательской гримасы, ни малейшего намека на то, куда будет направлена
следующая атака, ни раздувающихся ноздрей или приоткрытого рта,
указывающих на утомление противника. Лицо это было неживым,
нечеловеческим, мертвой маской машины, созданной каким-нибудь Дедалом,
серебристо-лепрозной личиной монстра, вышедшего из страшной сказки. И, как
и подобает машине, Девадорис черпал мощь и скорость из самого ритма боя,
который подтачивал силы Мышелова.
Мышелов понял: он должен нарушить этот ритм контратакой, любой
контратакой, или пасть жертвой этой ослепляющей скорости.
И сразу же он понял и другое: возможности для контратаки не
представится, дожидаться, когда соперник ошибется в своей атаке, нельзя,
нужно поставить все на карту и действовать наугад.
В горле у него першило, сердце колотилось о ребра, конечности начали
неметь, словно наливаясь смертельным ядом.
Девадорис сделал ложный выпад ему в лицо.
Одновременно Мышелов услышал глумливый голос Ахуры:
- Они уже оплели паутиной твою бороду, Анра, а червячки вкусили от
твоих причиндалов.
Мышелов ударил наугад, и его клинок устремился к колену адепта.
То ли он угадал, то ли что-то другое помешало Девадорису завершить
свой смертельный выпад.
Он легко парировал удар Мышелова, однако ритм уже был нарушен, и
скорость замедлилась.
Адепт тут же набрал ее снова, и Мышелов опять ударил наугад, опять в
самый последний момент. Снова услышал он жуткую издевку Ахуры:
- Личинки сплелись для тебя в ожерелье, Анра, а каждый ползущий жук
останавливается, чтобы заглянуть тебе в глазницу.
Это повторялось снова и снова: немыслимая скорость, догадка, мрачная
издевка, но всякий раз Мышелов выгадывал лишь мгновенную передышку, не
успевая начать серьезную контратаку. Он непрерывно отступал, двигаясь по
кругу, ему начало казаться, что он попал в громадный водоворот. И с каждым
поворотом перед глазами у него проносились неподвижные части пейзажа:
сведенное судорогой белое лицо Фафхрда, громадная усыпальница, искаженное
ненавистью, насмешливое лицо Ахуры, красная вспышка восходящего солнца,
черный и мрачный обтесанный монолит, ряд каменных солдат, громадные
каменные шатры, снова Фафхрд.
Мышелов понял: еще немного - и силы оставят его раз и навсегда.
Каждая удачная контратака давала ему все более короткую передышку, все
слабее сбивала скорость соперника. Голова у него закружилась, в глазах
потемнело. Его как будто затянуло в самую сердцевину водоворота, казалось,
что черное облако, излившееся из Ахуры, окутывает его, словно вампир,
отнимает у него дыхание.
Мышелов знал, что у него хватит сил еще лишь на один ответный удар,
поэтому решил направить его в сердце противника.
Он начал готовить последнюю контратаку.
Но он слишком долго мешкал. Ему не удавалось собрать необходимые для
решающего удара силы, развить нужную скорость.
Он увидел, что адепт готовится к молниеносному смертельному удару.
Выпад Мышелова напоминал движение паралитика, который силится
приподняться с кровати.
И тут Ахура начала смеяться.
Это был жутковатый истерический смех, несколько глуповатое хихиканье
и фырканье, и Мышелов удивился, почему девушка так радуется его гибели, и,
несмотря на все это, в этих звуках слышалось искаженное эхо смеха, каким
смеялись он сам и Фафхрд.
С удивлением Мышелов обнаружил, что иглообразный меч еще его не
проткнул: молниеносное движение Девадориса стало на глазах замедляться,
словно ненавистный смех петлями опутывал адепта, словно каждый его раскат
прочной цепью сковывал его конечности.
Мышелов согнулся над своим мечом и скорее рухнул вперед, чем сделал
выпад.
Послышался прерывистый вздох Фафхрда.
И тут Мышелов понял, что пытается вытащить Скальпель из груди адепта
и что это почему-то невероятно трудно, хотя в грудь клинок вошел легко,
словно Анра Девадорис внутри был полый. Мышелов дернул еще раз, и
Скальпель, выйдя наружу, выпал из его онемевших пальцев. Колени у Мышелова
задрожали, голова упала на грудь, и все вокруг покрылось мраком.
Мокрый от пота Фафхрд не отрывал глаз от адепта, напряженное тело
которого начало покачиваться, словно каменный столб, этакий стройный
собрат монолита у него за спиной. Губы Анры были растянуты в застывшей
улыбке предвидения. Тело раскачивалось все сильнее, но несколько
мгновений, словно жуткий маятник смерти, не падало. Наконец, похожий на
каменный столб, покойник рухнул ничком. Когда его голова коснулась черной
плиты, раздался ужасающий гулкий звук.
Ахура вновь истерически расхохоталась.
Бросившись к Мышелову, Фафхрд окликнул его по имени и принялся трясти
осевшее тело. Ответом ему был храп. Словно какой-нибудь изнуренный солдат
фиванской фаланги, задремавший на исходе битвы, опираясь на копье, Мышелов
заснул от полной потери сил. Отыскав серый плащ, Фафхрд завернул в него
Мышелова и уложил на землю.
Ахура судорожно тряслась.
Фафхрд посмотрел на распростертого на земле адепта, похожего на
рухнувшую каменную статую. Своей худобой Девадорис напоминал скелет. Рана,
нанесенная Скальпелем, почти не кровоточила, однако лоб адепта раскололся,
словно яичная скорлупа. Фафхрд дотронулся до тела. Кожа была ледяной,
мышцы тверды, как сталь.
Фафхрду приходилось видеть людей, окоченевших сразу после смерти,
например, македонцев, сражавшихся слишком отчаянно и слишком долго. Однако
они перед смертью теряли силы и даже пошатывались. Анра же Девадорис до
самого последнего момента выглядел свежим и уравновешенным, несмотря на то
что вызывающий окоченение яд уже скопился у него в крови. На протяжении
всего поединка грудь его едва вздымалась.
- Клянусь распятым Одином! - пробормотал Фафхрд. - Это был настоящий
мужчина, хоть и адепт.
Чья-то рука легла ему на плечо. Фафхрд обернулся: перед ним стояла
Ахура. Вокруг глаз у нее появились белые круги. Она косо ухмыльнулась,
понимающе вздернула бровь, затем, приложив палец к губам, внезапно упала
на колени перед трупом адепта. Робким движением прикоснулась она к
атласному сгустку крови у него на груди. Снова заметив сходство между
лицом покойника и искаженными чертами лица девушки, Фафхрд с шумом
выдохнул воздух из легких. Испуганной кошкой Ахура отскочила в сторону.
Внезапно она застыла в позе танцовщицы и уставилась Фафхрду за спину;
невероятно мстительное злорадство появилось на ее лице. Кивнув Фафхрду,
она легко взбежала по ступеням к гробнице, указала пальцем внутрь и снова
кивнула. Северянин неохотно двинулся с места, не сводя глаз с ее
напряженного и какого-то нездешнего лица, прекрасного, как у ифрита. Он
медленно взошел по ступеням.
Оказавшись наверху, Фафхрд заглянул в гробницу.
Глядя внутрь, он почувствовал, что весь мир представляет собой лишь
тоненькую пленку на первородной мерзости. Северянин понял: то, что
показывает ему Ахура, каким-то образом связано с ее полнейшим вырождением,
равно как с вырождением того, что называло себя Анрой Девадорисом. Он
вспомнил о странных колкостях, которые Ахура бросала адепту во время
поединка. Он вспомнил ее смех, в его мозгу забрезжили смутные подозрения
относительно зародившихся в каких-то мрачных безднах непристойностях,
которые она произносила. Фафхрд не обратил внимания на то, что Ахура
перевесилась через стенку гробницы и ее белые руки безвольно болтаются,
словно в бессильном ужасе указывая на что-то изящными пальцами. Он не
знал, что проснувшийся Мышелов устремил на него озадаченный взгляд своих
черных глаз.
Позже Фафхрд сообразил, что изысканный и утонченный облик Девадориса
навел его на мысль о том, будто гробница - это несколько своеобразный вход
в какой-то роскошный подземный дворец.
Но тогда он не увидел в тесном каменном мешке никаких дверей, никаких
щелей, указывающих на замаскированный вход. Вышедший отсюда жил именно
здесь, в каменном склепе, где по углам висели толстые слои паутины, а на
полу кишели личинки, навозные жуки и черные мохнатые пауки.

ГОРА
Возможно, именно так и было задумано каким-нибудь кудахчущим демоном,
а может, и самим Нингоблем. Как бы там ни было, Фафхрд, спускаясь по
ступеням гробницы, запутался ногами в покрове Аримана и дико заорал (по
словам Мышелова, замычал), пока не разобрался в чем дело, однако к тому
времени покров уже был изорван в клочья.
Затем Ахура, очнувшись благодаря этому шуму, навела на короткое время
панику, закричав, что черный монолит и его каменное воинство идут к ним и
собираются раздавить их своими каменными ногами.
Почти сразу после этого чаша Сократа заставила застыть кровь в жилах
друзей: она описала по земле полукруг, как будто ее многомудрый, но
невидимый владелец пытался дотянуться до нее, быть может, чтобы промочить
горло после диспута в пыльном подземном царстве. Высохшей ветки с Древа
Жизни пропал и след, хотя Мышелов отскочил совершенно по-кошачьему, когда
увидел большое черное насекомое, похожее на сучок, уползавшее с места,
куда упала ветка.
Но самое большое замешательство устроил верблюд, который вдруг
принялся откалывать неуклюжие курбеты в не свойственной ему восторженной
манере и, встав на задние ноги, попытался покрыть одну из кобыл, но та
смятенно заржала и унеслась прочь. Немного позже стало ясно, что верблюд
добрался до любовных зелий: одна из бутылочек была разбита копытом и на
этом месте виднелось пенистое пятно, а два глиняных кувшинчика исчезли
бесследно. Фафхрд вскочил на одну из оставшихся лошадей и с дикими воплями
поскакал вслед за убегающими животными.
Оставшись наедине с Ахурой, Мышелов был вынужден напрячь все свои
способности, чтобы спасти девушку от безумия потоком болтовни, в основном
пряными тирскими сплетнями, а также совершенно апокрифической байкой о
том, как он, Фафхрд, и пять мальчиков-эфиопов играли однажды в майское
дерево с глазными стеблями вусмерть пьяного Нингобля, в результате чего
его глаза оказались развернутыми в самых неожиданных направлениях.
(Мышелова очень удивляло, почему их семиглазый наставник до сих пор не
прислал никакой весточки. После победы Нингобль всегда был особенно шустр
в требовании расплаты и к тому же невероятно дотошен: он явно спросит с
них отчет о трех пропавших сосудах с любовным зельем.)
Вполне можно было ожидать, что Мышелов воспользуется представившейся
возможностью и попытается добиться взаимности от Ахуры, а если повезет, то
и удостовериться, что он избавился от своего улиточного заклятия. Однако,
если даже не брать в рассуждение истеричное состояние девушки, он
почему-то теперь робел перед ней, как будто встретился с ней впервые, хотя
это была та самая Ахура, которую он любил. Конечно, со времени путешествия
к Затерянному Городу она сильно изменилась, и его сдерживало воспоминание
о том, как он обращался с той, прежней Ахурой. Поэтому он уговаривал и
утешал ее, словно какую-нибудь одинокую тирскую бродяжку, и в конце концов
принялся забавлять девушку двумя извлеченными из мешка перчаточными
куклами.
А Ахура все всхлипывала, вздрагивала, глядя в пространство и едва
слыша болтовню Мышелова, но постепенно все же успокоилась, в глазах у нее
появилось осмысленное выражение.
Когда вернулся Фафхрд, ведя за собой все еще взбрыкивающего верблюда
и оскорбленную кобылу, он не стал перебивать Мышелова, а с серьезным видом
вслушиваясь в его слова, время от времени бросал взгляд то на мертвого
адепта, то на черный монолит, то на каменный город, то на северный склон
долины. Летевшая туда же, на север, стая птиц, внезапно прыснула в разные
стороны, словно на нее спикировал орел. Фафхрд нахмурился. Через миг в
воздухе послышалось жужжание. Взглянув вверх, Мышелов и Ахура заметили
планирующую вниз тонкую тень. Они съежились, и в тот же миг белая стрела с
глухим стуком вонзилась в трещину между плитами, примерно в футе от ноги
Фафхрда, и задрожала.
Через несколько мгновений Фафхрд вытащил ее из щели дрожащей рукой.
Стрела была покрыта корочкой льда, ее оперение затвердело, как будто
каким-то непонятным образом она долго летела в холодных верхних слоях
атмосферы. Посередине стрела была аккуратно чем-то обернута. Фафхрд
развернул задубевший кусочек папируса, сразу же помягчевший у него в
пальцах, и прочел: "Вы должны двигаться дальше. Поиск еще не закончен.
Доверяйте предзнаменованиям. Нингобль".
Не переставая дрожать, Фафхрд принялся громогласно чертыхаться. Смяв
папирус, он сломал пополам стрелу и выбросил половинки.
- Ублюдочное отродье евнуха, совы и осьминога! - заключил он. -
Сначала пытается пригвоздить нас, а потом заявляет, что, дескать, поиски
не закончены, когда мы как раз во всем разобрались!
Мышелов, хорошо зная, каким приступам ярости бывает подвержен Фафхрд
после битвы - особенно после битвы, в которой он не смог принять участие,
- начал было что-то хладнокровно отвечать, как вдруг увидел, что гнев из
глаз приятеля исчез и остались лишь диковатые искорки, крайне не
понравившиеся Мышелову.
- Мышелов! - торопливо спросил Фафхрд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29