Когда глаза привыкали к темноте, люди невольно вскрикивали от отвращения: вся мостовая, от края до края, кишела крысами, тысячами, десятками тысяч крыс, которые с писком, дробно постукивая своими когтистыми лапками, уходили из города куда-то на запад. Это мерзкое шествие продолжалось не менее получаса и, как удалось назавтра выяснить, начиналось от огромных амбаров бакбукского агентства акционерного общества «Мукомол». По этому поводу было высказано много предположений. Но мало кто в Бакбуке догадывался об истинной причине этого невиданного крысиного переселения: крысы уходили от гигантского рыжего кота, появившегося в районе складов. Сторожа «Мукомола» попрятались в сторожках. Они знали: крысы могут в несколько минут оставить от них чисто обглоданные скелеты. Поэтому никто не видел грандиозного крысиного побоища, которое учинил той ночью Меркурий. Вплоть до вечера следующего дня он не давал о себе знать. Но город продолжал жить настороженной жизнью. Школы были закрыты впредь до особого распоряжения. Детей на улицу не выпускали. Взрослым рекомендовалось выходить из дому только в самых необходимых случаях, передвигаться по городу не пешком, а в машинах. В случае отсутствия машины рекомендовалось ходить не в одиночку, а группами и по возможности вооружившись огнестрельным оружием.
Горожане, получив от Меркурия передышку почти на целые сутки, несколько успокоились. Уже находились люди, позволявшие себе посмеиваться над вчерашними страхами. Но посмеивались они все же не в гостях, не в ресторане, кафе или клубе, а у себя дома, за тщательно запертой дверью. По-прежнему разъезжали по городу полицейские машины и развозили загулявших пешеходов по домам.
Одна из таких машин подвезла в одиннадцатом часу вечера к самой калитке его дома известного уже нам Буко Суса. Заметно пополневший за последние два месяца, в новеньком, отлично сшитом и довольно дорогом костюме табачного цвета, Сус был навеселе и поэтому полон самой дерзкой отваги. Вылезая из полицейской машины, он извлек из кармана внушительный двенадцатизарядный пистолет, учтиво поблагодарил полицейских и левой рукой нажал кнопку звонка.
Машина уже тронулась с места, когда страшный вопль, послышавшийся вдруг позади, заставил полицейских на ходу выскочить из машины и броситься к дому, от которого они только что отъехали. Для храбрости и для того, чтобы подать сигнал другим патрулям, они выпускали из своих автоматов одну очередь за другой. Именно эти выстрелы и рев мотора возвращавшейся машины и заставили Меркурия пуститься наутек. Если бы не они, Буко Сус был бы трупом. Но и то окровавленное и истерзанное существо, которое полицейские подобрали у подъезда, очень мало походило на коротенького, по-пьяному словоохотливого и похохатывающего человечка, с которым они не больше минуты назад расстались.
Даже видавший виды хирург местной больницы доктор Астроляб содрогнулся, обнаружив, в каком состоянии находится его новый пациент.
От правой руки Суса остались лишь кости, покрытые кое-где клочьями мяса. Очевидно, тигр (теперь уже все верили, что в городе действует тигр) первым делом вцепился в эту руку и стащил с нее мясо, как перчатку. Поэтому-то Буко Сус и не успел выстрелить из пистолета.
Пока доктор Астроляб возился над своим изуродованным пациентом, усиленные отряды полицейских, подкрепленные десятком сыскных собак, смыкали кольцо облавы вокруг Меркурия, ошалевшего от пальбы, яростного собачьего лая, и в особенности, от ослепительно ярких вспышек электрических фонарей. Его настигли в районе строительства автосборочного завода. Полицейские осторожно загоняли и, наконец, загнали его внутрь высокой ограды. Тогда включили свет на всей территории строительства. Стало светло как днем. От страха Меркурий, видимо, совсем позабыл о терзавшем его голоде. Он то осторожно полз, касаясь пушистым животом неубранного строительного мусора, то делал огромные прыжки и снова полз — гигантский, насмерть перепуганный семидневный кот, который так же мало походил на настоящего тигра, как погубившая его коммерческая затея доктора Лойза походила на деловую деятельность господина Примо Падреле.
Преследователи приближались. Уже десяток пуль сидело в большом и глупом теле Меркурия. Кровь била из него тоненькими фонтанчиками, но он был живуч, как живучи все кошки. Он полз и полз, ныряя в неверные тени пыльных и грязных строений. Он ткнулся в какой-то дощатый сарай, шипя и фыркая, вскарабкался на крышу и бессильно застыл на ее гребне — красивый, огромный, весь израненный рыжий домашний кот с темными, почти черными, поперечными полосами. Сразу грянуло несколько автоматных очередей, и он тяжело рухнул на жесткую и колючую землю, покрытую противной белой пылью. Он был еще жив, в нем еще теплились силы, и, оставляя за собой густой кровавый след, он пополз вперед уже без цели и без надежды на спасение. На его пути возникла какая-то низенькая, в четверть метра высоты, дощатая ограда. Меркурий перевалил через нее и плюхнулся всем своим тяжелым телом куда-то вниз, на что-то ярко белевшее под слепящим потоком электрического света.
Пронзительный вой взвился из ямы и разнесся далеко по сонному Бакбуку. Взвился и сразу затих. Яма с негашеной известью милосердно прекратила необыкновенную, недолгую и нелепую жизнь рыжего котика Меркурия.
Как раз в то время, когда его преследователи, собравшиеся вокруг ямы, выяснили, что вытащить оттуда уже ничего не удастся, в хирургическом отделении бакбукской больницы святого Доминика открыл глаза Буко Сус. Доктор Астроляб склонился над ним.
— Я умираю? — спросил его шепотом Буко Сус.
— Ничего, — ответил ему хирург, — мы вас отлично заштопали. Вам только не нужно шевелиться.
— Меня не надо обманывать, — сказал Буко Сус. — Мне это очень важно знать. Если я умираю, вы не должны этого от меня скрывать… Уверяю вас, это необыкновенно важно…
— Если вы хотите выжить, — повторил доктор, — вам нужно первым делом помалкивать и не делать лишних движений.
Буко Сус заскрипел зубами и властно промолвил неожиданно звонким голосом:
— Скорее позовите сюда еще кого-нибудь, заслуживающего доверия и умеющего держать язык за зубами… Мне нужно сделать очень важное заявление…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой Буко Сус делает важное заявление
— Дверь закрыта? — спросил Сус. — Надо поплотней закрыть дверь, чтобы никто не подслушал. — Его голова торчала над туго забинтованным тщедушным телом, как у египетской мумии.
— Дверь закрыта. Можете начинать, — сказал доктор Астроляб.
— Вы должны мне обещать, что сохраните в тайне то, что я вам сейчас расскажу… Пока я не умру… Через десять дней после моей смерти сообщите, кому сочтете нужным…
— Ладно, — сказал доктор Астроляб, — мы не из болтливых. Можете нам смело довериться.
— Вы должны мне поклясться в этом.
— Хорошо, — досадливо промолвил доктор, — мы клянемся.
— Пусть они тоже, — сказал озабоченно Буко Сус, — они тоже пусть поклянутся.
— Клянемся! — с готовностью отозвались ассистент и старшая хирургическая сестра. Каким только капризам больных им не приходилось потакать!
— Тогда пишите! — сказал Буко Сус. — Возьмите бумагу, чернила и пишите. Я вам буду диктовать.
— Может, вы нам пока что просто расскажете? — поморщился доктор. — А уже потом мы спокойненько все запишем. Право же, так будет проще. Боюсь, диктовка вас очень утомит.
— Я вам сказал — пишите! — настойчиво повторил Сус, и доктору пришлось покориться.
На его широком, мясистом лице с умными зеленоватыми глазками отразилось уныние: как бы бредни этого сварливого пациента не задержали его здесь до утра.
— Прежде всего… — начал Буко Сус. — Этого еще не пишите… Прежде всего я хотел бы убедить вас, что я нахожусь в полном уме: теперь около одиннадцати часов вечера. Правильно?
— Правильно, — подтвердил доктор Астроляб.
— Меня зовут Буко Сус, вас — доктор Астроляб. Правильно?
— Правильно.
— Я нахожусь в хирургическом отделении больницы; меня искусал тигр; кроме нас с вами, в комнате находятся еще два человека — мужчина и женщина; мужчине лет двадцать шесть, женщине — под сорок; в комнате горит только настольная лампа под зеленым абажуром; висячая лампа потушена, очевидно, для того, чтобы свет не беспокоил меня… Правильно?
— Правильно, — снова подтвердил доктор Астроляб.
— Имеются ли у вас сейчас какие-нибудь сомнения, что я нахожусь не в полном уме?
— Никаких, — сказал доктор Астроляб. — Вы вполне нормальный человек, хотя и сильно ослабели от потери крови.
Тень улыбки промелькнула на обескровленном морщинистом лице больного.
— А вот теперь пишите: «Я, Буко Сус, в присутствии доктора Астроляба и двух других свидетелей, приглашенных по моей просьбе (вы потом сами проставьте фамилии), чувствуя… скорую свою кончину, торжественно… заявляю перед лицом совести своей и господа нашего: доктор Стифен Попф и арестованный заодно с ним механик Санхо Анейро… ни в малой степени… не виновны… не виновны… в преступлении, которое им инкриминируется… Они не виновны ни в покушении на убийство, ни тем более… в смерти несчастного юноши Манхема Бероиме. Покушение на Манхема… покушение… совершил я…»
Все три его слушателя при этих словах побледнели и взволнованно переглянулись. Рука ассистента застыла на полуфразе.
— Вы мне поклялись! — тревожно напомнил им Буко Сус. — Если вы побежите сейчас в полицию или к прокурору, я откажусь от своих слов… Только спустя десять дней после моей смерти!.. Вы мне сами поклялись!..
— Клятва есть клятва, — успокоил его доктор Астроляб срывающимся голосом. — Вы можете быть совершенно спокойны.
Сус обвел подозрительным взглядом взволнованные лица своих слушателей.
Вы сами поклялись! — повторил он. — Я на вас полагаюсь: вы порядочные люди. Мне не к чему тащить с собой в могилу Попфа и Анейро, но я хочу все-таки, чтобы меня предали земле не как убийцу, а как человека, достойного уважения. После моей смерти, — пожалуйста! Тогда рассказывайте… даже обязательно… А если вы… сейчас побежите к прокурору, я скажу, что вы это нарочно выдумали… чтобы выручить своего коллегу — доктора Попфа… Но вы ведь сами поклялись…
— Продолжайте свой рассказ, — сказал доктор Астроляб. — Наша клятва остается клятвой.
— «…Покушение на Манхема Бероиме совершил я, — продолжал Буко Сус, — и смерть его… на моей совести. На моей, потому что я выполнил это черное дело, и на совести господина по имени Синдирак (фамилии его я не знаю), именно он… задумал это покушение и заставил меня совершить его. Но не моя и не его вина, что Манхем умер. Господин Синдирак даже специально предупредил меня, чтобы раны были нанесены не смертельные… Важно было только, чтобы он был ранен… и чтобы… чтобы подозрение обязательно пало на доктора Попфа и Санхо Анейро… Это он научил меня прошептать за спиной юноши… перед тем, как ударить его ножом: „Скорее, доктор, кто-то идет!..“ Это для того, чтобы дать против них улику… Господин Синдирак хотел… я не знаю почему… обязательно хотел усадить Попфа на скамью подсудимых… А я не хотел ничего этого делать, но господин Синдирак сказал, что он прибыл от Белого Ворона… и я не мог, нет, не мог его ослушаться… ни в чем. Я до второго сентября не знал о его существовании, но он обо мне все знал… Он сказал, что прибыл от Белого Ворона, и я не смел, не мог ослушаться…» Вы записали, что я не мог и не смел его ослушаться?
— Я записал, — успокоил его ассистент. — А откуда он взялся, этот господин Синдирак?
— Этого я не знаю и не должен был знать… Он приехал от Белого Ворона… этого было достаточно… Я никогда до этого никого не… Я уже давно, несколько лет старался жить совсем честной жизнью…
Господин Буко Сус засопел носом. Доктор Астроляб подал ему воды, он выпил и несколько успокоился.
— …Я только знаю, что когда громили и жгли дом Попфа, этот… от Белого Ворона… что-то делал в кабинете доктора, он там рылся в каких-то бумагах, совал в карманы какие-то пузырьки. А потом он исчез, и я его больше не видел…
— Все? — спросил после минутного молчания доктор Астроляб.
— Все, — ответил слабеющим голосом Буко Сус. — Прочтите мне, как вы записали, я подпишу — и все… И все…
Все было записано правильно. Сус неумело подписался левой рукой и почти тотчас же потерял сознание.
Доктор Астроляб и оба его сослуживца заверили своими подписями исповедь Буко Суса. Потом доктор вложил ее в конверт и спрятал в боковой карман своего пиджака.
Они на цыпочках покинули палату и направились в кабинет доктора Астроляба. Здесь они присели у стола, уставшие за эти пятнадцать минут, как от самой тяжелой физической работы. Присели и долго молчали, собираясь с мыслями.
— Как вы думаете, доктор, — прервала наконец молчание старшая хирургическая сестра, — он скоро умрет?
— Будем надеяться, что подсудимых оправдают за недостатком улик, — невесело усмехнувшись, ответил доктор Астроляб. — Этот мерзавец останется калекой, но раны его, к сожалению, не смертельны…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, в которой все идет так, как предусмотрел господин Примо Падреле
Напрасно вы стали бы искать сведений о деле Попфа и Анейро на страницах столичной печати. Случайные заметки в двух-трех газетах сообщили еще в первой половине сентября, что где-то в провинциальном городишке Бакбуке два ничем не примечательных человека — механик и местный врачшарлатан — арестованы по обвинению в покушении на убийство еще менее примечательного юноши. Кого это могло заинтересовать? Мало, что ли, убийств и налетов совершается ежедневно, ежечасно в обширной и богатой Аржантейе?
Прошел сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, первая половина января, а газеты Города Больших Жаб и всей страны, за исключением Баттога и Бакбука, продолжали молчать об этом происшествии.
Следствие еще тянулось, но арестованных все реже и реже вызывали на допрос. Раз в месяц к ним допускались на свидание их жены. Раза два в месяц господин Паппула выезжал в Баттог — не то для доклада начальству, не то для того, чтобы поразвлечься от удручающей провинциальной скуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44