https://wodolei.ru/catalog/leyki_shlangi_dushi/shlang/
Цфардейа просил, чтобы ему немедленно перевели телеграфом деньги, необходимые для дальнейших действий, и срочно выслали в Бакбук обещанного человека. В-третьих, ему нужно было занять номер в гостинице, а на это тоже требовалось время. А в-четвертых, уже лежа в постели, он обдумывал дальнейшие действия…
Он встал часов в девять, побрился, позавтракал, получил деньги, прибывшие в его адрес из Города Больших Жаб, и первым делом нанес визит отцу Франциску, настоятелю местного собора, духовному отцу католической паствы всего Бакбука — самого католического города католической Аржантейи.
Господин Синдирак Цфардейа отрекомендовался негоциантом, собиравшимся обосноваться в Бакбуке, и, заявив, что хотел бы начать свою жизнь в городе актом благотворительности, попросил разрешения вручить отцу Франциску некоторую, не очень большую, сумму с тем, чтобы тот распорядился ею по своему усмотрению. Ибо кто, как не настоятель собора, знает, кто из его паствы нуждается и достоин получить помощь от более зажиточного брата.
Так как отец настоятель не возражал против столь умилительного подвига милосердия, господин Цфардейа извлек из бумажника и выложил перед приятно взволнованным патером первый взнос, который мог считать «не очень большой суммой» только весьма зажиточный человек. Это преисполнило отца Франциска глубочайшим уважением к приезжему. Ему захотелось преподнести щедрому гостю в знак особого своего расположения несколько терниев из венца Иисуса Христа. Господин Цфардейа не мог себе позволить принять такую драгоценную реликвию, но чистосердечно заявил, что был бы весьма рад получить хотя бы во временное пользование книжечку рассказов духовно-нравственного содержания, потому что он в спешке забыл захватить с собой в дорогу свой любимый сборник. Отец Франциск с радостью исполнил его просьбу и пригласил его заодно принять участие в своей скромной утренней трапезе. Господин Цфардейа не отказался. Они провели за столом достаточно времени, чтобы успеть побеседовать обо всем, что могло интересовать приезжего человека. Узнав из уст отца Франциска об изобретении местного доктора Стифена Попфа, Цфардейа сначала был поражен, а потом впал во вполне понятное и похвальное сомнение, насколько такое изобретение содействует вящему прославлению божественного провидения. После этого изобретение доктора Попфа предстало перед отцом Франциском в новом и весьма неприглядном свете.
— Ах, друг мой, как вы правы! — воскликнул отец Франциск, и благочестивая беседа продолжалась после этого еще добрых полчаса.
Они распрощались самым сердечным образом, и патер взял с господина Цфардейа торжественное обещание, что завтра (дело было в субботу) он посетит богослужение именно в его соборе и ни в какой другой церкви. Господин Цфардейа поспешил заверить отца Франциска, что он себе иначе этого и не представлял.
Распрощавшись с патером, Синдирак Цфардейа направился в редакцию местной газеты. В беседе с редактором он с прискорбием убедился, что газета переживает большие трудности: не хватает объявлений, не хватает подписчиков. Такое положение печатного органа страшно расстроило господина Цфардейа, который, как оказалось, больше всего в жизни любил независимое печатное слово и никогда не оставлял без поддержки газеты, если они, решительно и не считаясь с ложными авторитетами, говорят своему читателю истину и только истину. В данном случае господин Цфардейа хотел бы, конечно, если уважаемый редактор ничего не имеет против, чтобы в «Бакбукской заре» были перепечатаны в течение ближайших десяти дней из номера в номер духовно-нравственные рассказы из одного редкого старинного издания, с которым господин Цфардейа никогда не расстается. Господин Цфардейа был бы рад в интересах нравственного усовершенствования бакбукских граждан оплатить помещение этих рассказов, как если бы это были объявления.
Редактор сначала разинул рот, потом рассыпался в благодарностях. За сим господин Цфардейа вручил редактору сборник, откуда надлежало перепечатать рассказы, и плату за их помещение в газете. Поболтав еще минут десять о городских новостях, господин Цфардейа, между прочим, выразил удивление, что такое необычное изобретение, как эликсир доктора Попфа, встречено в столь просвещенном городе без тени критики и сомнения, и покинул редакцию, чтобы посетить одну из самых больших мясных лавок Бакбука.
Трудно было проследить за всеми визитами, которые нанес в этот тихий и солнечный субботний день господин Синдирак Цфардейа. Он вернулся в гостиницу только затемно, с заметно отощавшим бумажником, порядком уставший, но довольный собой. Побеседовав напоследок с хозяином гостиницы и выпив с ним по стакану дорогого вина в маленьком ресторанчике, прозябавшем в первом этаже, он поднялся в свой номер, не спеша разделся, долго рассматривал перед зеркалом огорчавшие его уже много лет мешки под глазами, затем юркнул под одеяло и моментально заснул.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, содержащая описание того, что произошло на следующий день до двух часов пополудни
После седьмого января 1764 года, когда в Бакбуке был торжественно сожжен на костре за общение с сатаной кривой бочар Бонифаций Биниом, нельзя припомнить ни одного случая, когда имя князя тьмы было бы на устах буквально всех жителей города.
День шел за днем, год за годом, и граждане Бакбука, как и прочих небольших аржантейских городов, постепенно привыкли к мысли, что сатана настолько загружен делами в Городе Больших Жаб и других крупных центрах, что у него попросту не хватает ни времени, ни интереса опутывать своими кознями менее значительные населенные пункты.
Во всяком случае еще в субботу второго сентября никто в Бакбуке (кроме нескольких пьяниц-грузчиков, которые, конечно, не в счет) не вспомнил имя дьявола. Тем более разительно то, что произошло в памятное воскресенье третьего сентября.
Подписчики местной газеты, развернув ее за завтраком, первым делом наткнулись на интригующий заголовок:
В ПЯТИ ЛОКТЯХ ОТ ГЕЕННЫ
Это была старинная история о том, как в давным-давно прошедшие времена некий Амврозий Заргарум был основательно наказан небом за неверие. Небо отняло у него жену, трех молодых и прекрасных сыновей, лишило богатства, отвратило от него родных, друзей и знакомых, одело в рубище, выбросило вместе с последним оставшимся в живых сыном под забор. Любого другого грешника эти несчастья заставили бы призадуматься, побороть в себе гордость и поскорее просить прощения у милосердного неба. Но не таков был Амврозий Заргарум, муж упрямый и нечестивый. Без тени покорности, дерзкими упреками и высокомерным презрением встречал он благочестивые плевки родственников и бывших друзей. Это переполнило меру небесного терпения. Последний сын нечестивого Заргарума, кроткий, одаренный всеми мыслимыми достоинствами, юный красавец Кадмий, простудившись под забором, стал чахнуть, и ни один из городских врачей, видя в этом промысел божий, не захотел бесплатно его лечить. Напрасно Амврозий Заргарум молил своих сограждан о помощи — не себе, а сыну. Небо лишило его богатства, у него нечем было уплатить за молоко, за мясо и хлеб, и сограждане Заргарума, понимая, что это неспроста, гнали его от своих дверей. И все же Амврозий упорствовал в своем неверии, и сын его чахнул день ото дня и вскоре до того отощал, что, когда наступила зима, отец без всякого труда перенес его под городской мост, где все-таки не так дуло.
И вот однажды случилось так, что один приезжий, носивший имя Антонио, проходя по мосту ночной порой, услышал стоны, спустился вниз и обнаружил дрожавших в своем рубище Амврозия и Кадмия. Со странной поспешностью, не выпытав даже толком, что привело их к столь прискорбному состоянию, он повел их к себе, накормил, напоил, переодел в сухие теплые одежды и уложил в постель. Никто не знал, откуда он прибыл, этот загадочный приезжий, с какими целями он здесь поселился. Было только доподлинно известно, что остальных горожан он чуждался, в церкви не бывал, к причастию ни разу не являлся.
Проходя следующим утром по городскому мосту, горожане не услышали из-под него привычных стонов, справедливо заподозрили неладное, спустились вниз и убедились, что оба Заргарума исчезли бесследно. Только через несколько дней из случайной беседы со слугой приезжего выяснилось, что Амврозия и Кадмия взял к себе Антонио и что Кадмий, несмотря на проклятие небес и отсутствие врачебной помощи, поправляется с необъяснимой быстротой. Но еще удивительнее было, что, судя по рассказу того же слуги, высокомерный Амврозий громко скорбел, что ему нечем отплатить за гостеприимство таинственного приезжего, на что тот, смеясь, ответил, что для него нет большей награды, нежели рубища, собственноручно снятые им с несчастных. И, наконец, самое поразительное во всей этой темной истории было то, что Антонио, собрав рубища обоих Заргарумов, вынес их в соседнюю комнату и бросил в горящий очаг, и что тогда вся комната наполнилась страшным смрадом.
Самым добродетельным из горожан сразу стало ясно, что это был за смрад и кто такой этот самый Антонио. Они поспешили в святую инквизицию, и инквизитор послал своих людей, и те взяли Антонио под стражу, потому что теперь уже не было сомнения, что под видом приезжего Антонио в их городе поселился сатана, ведущий с небом спор за души Амврозия и Кадмия. Обоих Заргарумов выгнали из дома Антонио, а дом, отслужив возле него молебен, сожгли.
И что же? Не прошло и недели, как юный Кадмий, освобожденный от сатанинских пут Антонио, снова стал чахнуть и через несколько дней тихо умер на руках своего отца. Тем самым было окончательно разбито упорное неверие Амврозия Заргарума, перед ним в ослепительном сиянии открылась истина, и он тут же, под мостом, принял смерть, закрыв глаза, крепко стиснув зубы и не промолвив ни слова, окруженный толпой монахов, растроганно певших славу всевышнему, кроткому и милосердному, вездесущему и всемогущему.
Так души Амврозия и Кадмия Заргарумов уже находившиеся, как потом подсчитал отец инквизитор всего в пяти локтях от геенны огненной, были все же спасены святой инквизицией от вечных мук и сейчас в вечном блаженстве пребывают под сенью райских кущ.
На этом кончался напечатанный на второй странице газеты рассказ.
На соседней странице была помещена беседа с «одним из старейших врачей города» доктором Лойзом. Он, по просьбе редакции, высказывал свои соображения об «эликсире Береники» и предстоящих инъекциях. Доктор Лойз не мог утвердительно заявить, опасны или не опасны для животных эти инъекции, обязательно ли животные вырастут, а если вырастут, то останутся ли они после этого в живых достаточно долгое время. Конечно, если бы за каждым из этих животных мог ухаживать сам доктор Попф, то доктор Лойз не сомневался бы в самых благоприятных результатах, но ведь на это рассчитывать не приходится. Точно так же старейший врач Бакбука не мог с определенностью гарантировать, что мясо животных-скороспелок будет съедобным и безвредным.
На первый взгляд в этой небольшой беседе не было ничего преднамеренно порочащего изобретение доктора Попфа. Откуда, в самом деле, знать этому дряхлому врачу, давно уже не интересующемуся наукой, опасны или не опасны будут прививки эликсира! Тем более что каждый человек имеет законное право сомневаться во всяком новом изобретении, которое еще не проверено на практике. Но самый тон беседы не вызывал сомнения: она должна была подорвать доверие к «эликсиру Береники».
Между прочим, те, кто внимательно прочел и рассказ о Заргаруме, и беседу с доктором Лойзом, невольно обратили внимание на любопытную подробность: в обоих случаях опасность для города несли люди приезжие. В первом случае некто Антонио, во втором — доктор Стифен Попф.
Но мало ли какие встречаются в газетах совпадения! Тем более, что следовало ожидать в следующем номере подробного разъяснения со стороны доктора Попфа. Некоторые читатели, самые бывалые, удивлялись, почему редактор не догадался сразу попросить у Попфа статейки и поместить ее тут же, рядом с беседой, а не держать своих читателей в состоянии недоумения до вторника.
Но никто из бакбукцев не подозревал, накануне каких событий находится его город. Во всяком случае, люди спокойно позавтракали, отдохнули, принарядились и не спеша отправились в собор на воскресную мессу. А так как кто-то пустил по городу слух, что отец Франциск собирается на этот раз произнести проповедь исключительной важности, то прихожан набилось в собор словно в день святого Фортуната: настоятель собора считался лучшим из ораторов епархии.
И вот месса пришла к концу. В последний раз прогремели могучие аккорды органа, и на кафедре возникла округлая фигура отца Франциска. Он поправил сбившиеся манжеты, осенил широким крестным знамением прихожан, в том числе и господина Синдирака Цфардейа. Острые, растопыренные уши представителя акционерного общества «Тормоз» горели на ярком полуденном солнце, как алые крылья зловещей бабочки. Отец Франциск оперся руками о парапет кафедры и промолвил:
— Дорогие братья мои!
Голос его был так тих и печален, что слушатели содрогнулись в предчувствии чего-то необычного и страшного.
— Дорогие братья мои и сестры во Христе, — с силой повторил свое обращение отец Франциск, и в голосе его прозвучали одновременно скорбь и тревога. — Мы живем в трудные времена! Дух человеческий немощен, соблазны, окружающие нас, велики, страдания и труды давят нас, пригибают к земле. Мы ждем подчас помощи, не обращая внимания на то, откуда она приходит. Мы радуемся, как дети, удачам, но не всегда отдаем себе отчет, какой страшной, непоправимой ценой мы их порой достигаем. В суете мелочных мирских забот мы забываем о наших бессмертных душах. И тогда на нашем пути, невидим, коварен и беспощаден, встает князь тьмы, враг человечества — сатана, и горе нам, если мы вовремя не спохватимся, ибо страшен тогда справедливый гнев Господень!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Он встал часов в девять, побрился, позавтракал, получил деньги, прибывшие в его адрес из Города Больших Жаб, и первым делом нанес визит отцу Франциску, настоятелю местного собора, духовному отцу католической паствы всего Бакбука — самого католического города католической Аржантейи.
Господин Синдирак Цфардейа отрекомендовался негоциантом, собиравшимся обосноваться в Бакбуке, и, заявив, что хотел бы начать свою жизнь в городе актом благотворительности, попросил разрешения вручить отцу Франциску некоторую, не очень большую, сумму с тем, чтобы тот распорядился ею по своему усмотрению. Ибо кто, как не настоятель собора, знает, кто из его паствы нуждается и достоин получить помощь от более зажиточного брата.
Так как отец настоятель не возражал против столь умилительного подвига милосердия, господин Цфардейа извлек из бумажника и выложил перед приятно взволнованным патером первый взнос, который мог считать «не очень большой суммой» только весьма зажиточный человек. Это преисполнило отца Франциска глубочайшим уважением к приезжему. Ему захотелось преподнести щедрому гостю в знак особого своего расположения несколько терниев из венца Иисуса Христа. Господин Цфардейа не мог себе позволить принять такую драгоценную реликвию, но чистосердечно заявил, что был бы весьма рад получить хотя бы во временное пользование книжечку рассказов духовно-нравственного содержания, потому что он в спешке забыл захватить с собой в дорогу свой любимый сборник. Отец Франциск с радостью исполнил его просьбу и пригласил его заодно принять участие в своей скромной утренней трапезе. Господин Цфардейа не отказался. Они провели за столом достаточно времени, чтобы успеть побеседовать обо всем, что могло интересовать приезжего человека. Узнав из уст отца Франциска об изобретении местного доктора Стифена Попфа, Цфардейа сначала был поражен, а потом впал во вполне понятное и похвальное сомнение, насколько такое изобретение содействует вящему прославлению божественного провидения. После этого изобретение доктора Попфа предстало перед отцом Франциском в новом и весьма неприглядном свете.
— Ах, друг мой, как вы правы! — воскликнул отец Франциск, и благочестивая беседа продолжалась после этого еще добрых полчаса.
Они распрощались самым сердечным образом, и патер взял с господина Цфардейа торжественное обещание, что завтра (дело было в субботу) он посетит богослужение именно в его соборе и ни в какой другой церкви. Господин Цфардейа поспешил заверить отца Франциска, что он себе иначе этого и не представлял.
Распрощавшись с патером, Синдирак Цфардейа направился в редакцию местной газеты. В беседе с редактором он с прискорбием убедился, что газета переживает большие трудности: не хватает объявлений, не хватает подписчиков. Такое положение печатного органа страшно расстроило господина Цфардейа, который, как оказалось, больше всего в жизни любил независимое печатное слово и никогда не оставлял без поддержки газеты, если они, решительно и не считаясь с ложными авторитетами, говорят своему читателю истину и только истину. В данном случае господин Цфардейа хотел бы, конечно, если уважаемый редактор ничего не имеет против, чтобы в «Бакбукской заре» были перепечатаны в течение ближайших десяти дней из номера в номер духовно-нравственные рассказы из одного редкого старинного издания, с которым господин Цфардейа никогда не расстается. Господин Цфардейа был бы рад в интересах нравственного усовершенствования бакбукских граждан оплатить помещение этих рассказов, как если бы это были объявления.
Редактор сначала разинул рот, потом рассыпался в благодарностях. За сим господин Цфардейа вручил редактору сборник, откуда надлежало перепечатать рассказы, и плату за их помещение в газете. Поболтав еще минут десять о городских новостях, господин Цфардейа, между прочим, выразил удивление, что такое необычное изобретение, как эликсир доктора Попфа, встречено в столь просвещенном городе без тени критики и сомнения, и покинул редакцию, чтобы посетить одну из самых больших мясных лавок Бакбука.
Трудно было проследить за всеми визитами, которые нанес в этот тихий и солнечный субботний день господин Синдирак Цфардейа. Он вернулся в гостиницу только затемно, с заметно отощавшим бумажником, порядком уставший, но довольный собой. Побеседовав напоследок с хозяином гостиницы и выпив с ним по стакану дорогого вина в маленьком ресторанчике, прозябавшем в первом этаже, он поднялся в свой номер, не спеша разделся, долго рассматривал перед зеркалом огорчавшие его уже много лет мешки под глазами, затем юркнул под одеяло и моментально заснул.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, содержащая описание того, что произошло на следующий день до двух часов пополудни
После седьмого января 1764 года, когда в Бакбуке был торжественно сожжен на костре за общение с сатаной кривой бочар Бонифаций Биниом, нельзя припомнить ни одного случая, когда имя князя тьмы было бы на устах буквально всех жителей города.
День шел за днем, год за годом, и граждане Бакбука, как и прочих небольших аржантейских городов, постепенно привыкли к мысли, что сатана настолько загружен делами в Городе Больших Жаб и других крупных центрах, что у него попросту не хватает ни времени, ни интереса опутывать своими кознями менее значительные населенные пункты.
Во всяком случае еще в субботу второго сентября никто в Бакбуке (кроме нескольких пьяниц-грузчиков, которые, конечно, не в счет) не вспомнил имя дьявола. Тем более разительно то, что произошло в памятное воскресенье третьего сентября.
Подписчики местной газеты, развернув ее за завтраком, первым делом наткнулись на интригующий заголовок:
В ПЯТИ ЛОКТЯХ ОТ ГЕЕННЫ
Это была старинная история о том, как в давным-давно прошедшие времена некий Амврозий Заргарум был основательно наказан небом за неверие. Небо отняло у него жену, трех молодых и прекрасных сыновей, лишило богатства, отвратило от него родных, друзей и знакомых, одело в рубище, выбросило вместе с последним оставшимся в живых сыном под забор. Любого другого грешника эти несчастья заставили бы призадуматься, побороть в себе гордость и поскорее просить прощения у милосердного неба. Но не таков был Амврозий Заргарум, муж упрямый и нечестивый. Без тени покорности, дерзкими упреками и высокомерным презрением встречал он благочестивые плевки родственников и бывших друзей. Это переполнило меру небесного терпения. Последний сын нечестивого Заргарума, кроткий, одаренный всеми мыслимыми достоинствами, юный красавец Кадмий, простудившись под забором, стал чахнуть, и ни один из городских врачей, видя в этом промысел божий, не захотел бесплатно его лечить. Напрасно Амврозий Заргарум молил своих сограждан о помощи — не себе, а сыну. Небо лишило его богатства, у него нечем было уплатить за молоко, за мясо и хлеб, и сограждане Заргарума, понимая, что это неспроста, гнали его от своих дверей. И все же Амврозий упорствовал в своем неверии, и сын его чахнул день ото дня и вскоре до того отощал, что, когда наступила зима, отец без всякого труда перенес его под городской мост, где все-таки не так дуло.
И вот однажды случилось так, что один приезжий, носивший имя Антонио, проходя по мосту ночной порой, услышал стоны, спустился вниз и обнаружил дрожавших в своем рубище Амврозия и Кадмия. Со странной поспешностью, не выпытав даже толком, что привело их к столь прискорбному состоянию, он повел их к себе, накормил, напоил, переодел в сухие теплые одежды и уложил в постель. Никто не знал, откуда он прибыл, этот загадочный приезжий, с какими целями он здесь поселился. Было только доподлинно известно, что остальных горожан он чуждался, в церкви не бывал, к причастию ни разу не являлся.
Проходя следующим утром по городскому мосту, горожане не услышали из-под него привычных стонов, справедливо заподозрили неладное, спустились вниз и убедились, что оба Заргарума исчезли бесследно. Только через несколько дней из случайной беседы со слугой приезжего выяснилось, что Амврозия и Кадмия взял к себе Антонио и что Кадмий, несмотря на проклятие небес и отсутствие врачебной помощи, поправляется с необъяснимой быстротой. Но еще удивительнее было, что, судя по рассказу того же слуги, высокомерный Амврозий громко скорбел, что ему нечем отплатить за гостеприимство таинственного приезжего, на что тот, смеясь, ответил, что для него нет большей награды, нежели рубища, собственноручно снятые им с несчастных. И, наконец, самое поразительное во всей этой темной истории было то, что Антонио, собрав рубища обоих Заргарумов, вынес их в соседнюю комнату и бросил в горящий очаг, и что тогда вся комната наполнилась страшным смрадом.
Самым добродетельным из горожан сразу стало ясно, что это был за смрад и кто такой этот самый Антонио. Они поспешили в святую инквизицию, и инквизитор послал своих людей, и те взяли Антонио под стражу, потому что теперь уже не было сомнения, что под видом приезжего Антонио в их городе поселился сатана, ведущий с небом спор за души Амврозия и Кадмия. Обоих Заргарумов выгнали из дома Антонио, а дом, отслужив возле него молебен, сожгли.
И что же? Не прошло и недели, как юный Кадмий, освобожденный от сатанинских пут Антонио, снова стал чахнуть и через несколько дней тихо умер на руках своего отца. Тем самым было окончательно разбито упорное неверие Амврозия Заргарума, перед ним в ослепительном сиянии открылась истина, и он тут же, под мостом, принял смерть, закрыв глаза, крепко стиснув зубы и не промолвив ни слова, окруженный толпой монахов, растроганно певших славу всевышнему, кроткому и милосердному, вездесущему и всемогущему.
Так души Амврозия и Кадмия Заргарумов уже находившиеся, как потом подсчитал отец инквизитор всего в пяти локтях от геенны огненной, были все же спасены святой инквизицией от вечных мук и сейчас в вечном блаженстве пребывают под сенью райских кущ.
На этом кончался напечатанный на второй странице газеты рассказ.
На соседней странице была помещена беседа с «одним из старейших врачей города» доктором Лойзом. Он, по просьбе редакции, высказывал свои соображения об «эликсире Береники» и предстоящих инъекциях. Доктор Лойз не мог утвердительно заявить, опасны или не опасны для животных эти инъекции, обязательно ли животные вырастут, а если вырастут, то останутся ли они после этого в живых достаточно долгое время. Конечно, если бы за каждым из этих животных мог ухаживать сам доктор Попф, то доктор Лойз не сомневался бы в самых благоприятных результатах, но ведь на это рассчитывать не приходится. Точно так же старейший врач Бакбука не мог с определенностью гарантировать, что мясо животных-скороспелок будет съедобным и безвредным.
На первый взгляд в этой небольшой беседе не было ничего преднамеренно порочащего изобретение доктора Попфа. Откуда, в самом деле, знать этому дряхлому врачу, давно уже не интересующемуся наукой, опасны или не опасны будут прививки эликсира! Тем более что каждый человек имеет законное право сомневаться во всяком новом изобретении, которое еще не проверено на практике. Но самый тон беседы не вызывал сомнения: она должна была подорвать доверие к «эликсиру Береники».
Между прочим, те, кто внимательно прочел и рассказ о Заргаруме, и беседу с доктором Лойзом, невольно обратили внимание на любопытную подробность: в обоих случаях опасность для города несли люди приезжие. В первом случае некто Антонио, во втором — доктор Стифен Попф.
Но мало ли какие встречаются в газетах совпадения! Тем более, что следовало ожидать в следующем номере подробного разъяснения со стороны доктора Попфа. Некоторые читатели, самые бывалые, удивлялись, почему редактор не догадался сразу попросить у Попфа статейки и поместить ее тут же, рядом с беседой, а не держать своих читателей в состоянии недоумения до вторника.
Но никто из бакбукцев не подозревал, накануне каких событий находится его город. Во всяком случае, люди спокойно позавтракали, отдохнули, принарядились и не спеша отправились в собор на воскресную мессу. А так как кто-то пустил по городу слух, что отец Франциск собирается на этот раз произнести проповедь исключительной важности, то прихожан набилось в собор словно в день святого Фортуната: настоятель собора считался лучшим из ораторов епархии.
И вот месса пришла к концу. В последний раз прогремели могучие аккорды органа, и на кафедре возникла округлая фигура отца Франциска. Он поправил сбившиеся манжеты, осенил широким крестным знамением прихожан, в том числе и господина Синдирака Цфардейа. Острые, растопыренные уши представителя акционерного общества «Тормоз» горели на ярком полуденном солнце, как алые крылья зловещей бабочки. Отец Франциск оперся руками о парапет кафедры и промолвил:
— Дорогие братья мои!
Голос его был так тих и печален, что слушатели содрогнулись в предчувствии чего-то необычного и страшного.
— Дорогие братья мои и сестры во Христе, — с силой повторил свое обращение отец Франциск, и в голосе его прозвучали одновременно скорбь и тревога. — Мы живем в трудные времена! Дух человеческий немощен, соблазны, окружающие нас, велики, страдания и труды давят нас, пригибают к земле. Мы ждем подчас помощи, не обращая внимания на то, откуда она приходит. Мы радуемся, как дети, удачам, но не всегда отдаем себе отчет, какой страшной, непоправимой ценой мы их порой достигаем. В суете мелочных мирских забот мы забываем о наших бессмертных душах. И тогда на нашем пути, невидим, коварен и беспощаден, встает князь тьмы, враг человечества — сатана, и горе нам, если мы вовремя не спохватимся, ибо страшен тогда справедливый гнев Господень!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44