Убийство было совершено никак не позже, чем, скажем, без четверти восемь. Я ведь не имел обыкновения опаздывать. – И я развернул перед капитаном теорию Геды, живописуя Зузанину суетность.– Любопытно, – сказал капитан. – Заметно, что эти два дня вы не потратили впустую.– Это все моя жена, – пожал я плечами, – я был у нее в воскресенье вечером.Капитан недоуменно поднял брови.– То есть, – поправился я, смутясь, – моя бывшая жена.– Вы все еще поддерживаете отношения со своей первой женой? – с интересом спросил капитан, дав мне прикурить.– Вам это странно?Верзила в своем углу сосредоточенно стучал по клавишам пишущей машинки. Я как-то перестал обращать на него внимание.– Не знаю, – ответил капитан. – Мне это кажется несколько необычным. Да и вы сами…– Кем же я вам кажусь?– Не знаю, – повторил капитан, – безусловно, вы особого склада человек.– Возможно. Но не убийца. 19 В конце концов меня отпустили, любезно предупредив, что если я вдруг вздумаю, например, отправиться на прогулку в Шарку или Суходол, то обязан об этом сообщить. Счет времени, что прошло с того момента, когда я нашел Зузану, все еще можно было вести на часы. Был вторник, двенадцать часов двадцать семь минут. Ровно. Люди на улицах, по-видимому, шли обедать. Значит, Зузана не хотела оставаться со мною наедине. Боялась. А перед тем она занималась любовью с Колдой. Это было ясно из намеков капитана. А может, Бонди с Колдой сговорились? Да нет, чистая фантазия.В два часа меня ждет встреча с ансамблем в Доме трудящихся. Концерта у нас сегодня нет, но мы собирались обсудить, что петь в этом году на очередной «Лире». По словам Камила, мы ее пару раз почти выиграли, с третьей же попытки выиграем наверняка.– Ой, это ты, привет!В меня врезался и теперь скороговоркой извинялся Анди Арношт.– Я тебя чуть не убил!Он, как всегда, преувеличивал.– Привет, – Сказал я и добавил злорадно: – Ну как, потрудились вчера с Томом над мюзиклом?Анди состроил скорбную гримасу.– И не спрашивай! Этот негодяй не появился. А я из-за него обегал всю Прагу. Все кабаки!У меня не хватило совести сказать Анди, где провел Гертнер вчерашний вечер. Он еще успеет это узнать от барменши в «Ротонде».– Я просто в ярости, – с жаром объяснял Анди, – у меня ведь музыка написана! А как давно она во мне! – постучал он себя по голове, чтобы облегчить мне возможные поиски.– Серьезно? – заинтересовался я.Анди слегка поколебался.– Послушай, Честмир, ты знаешь это Томово либретто?– Да, немного.Хотя, подумалось мне, я должен был бы его знать досконально. Этот великий замысел Гертнера. Единственный, который творец вынашивает всю жизнь. О том, как мы начинали, наша старая компания из Врбова. Короче, о звезде, летящей в небо.Впрочем, нет, тут же дошло до меня, я-то эту историю знаю несколько иначе, чем Томаш. И иначе знает ее Добеш. И иначе знала Зузана.В интервью для печати она неизменно восхваляла наш Врбов. Деревня как на открытке, музыкальный папаша – все это крайне трогало публику. А наша бит-группа выглядела на подобном фоне этаким кружком «патриотов из глубинки», которые на досуге читают одноименное сочинение Раиса и развешивают дома картинки из народной жизни Йозефа Лады.Вот это и называется «индивидуальный образ объективной действительности». И было совершенно бесполезно говорить Зузане:– Ты что, забыла, как раздражала нас эта дыра? Городок, где все заглядывают друг другу в тарелки и под кровать. Где можно желать только одного – бежать отсюда! Что мы все в конце концов и сделали.Но Зузана об этом не помнила – или не хотела помнить. Да и в ее репертуаре, особенно в последний период, когда она стала целенаправленно добиваться трона и короны чешской поп-музыки, хватало клюквы в духе «Избушек под горами». Родные просторы были в моде.– Нет, знаешь ты это либретто или не знаешь? – наседал Анди.– Да говорю же тебе: немного, в общих чертах.– Ну ладно, – милостиво заключил Анди. – А то я нарочно спросил. Чтобы Тома не подвести, понял?– Нет.– Боже мой, – с сочувствием вздохнул Анди, – а вдруг бы ты украл его идею?– Да что ты, не украду, – пообещал я. Великодушие не позволило мне объяснить Анди, что, как говаривали предки, грешно обирать нищего, тем более когда это твой товарищ. И откуда только Зузанка взяла, что я не люблю людей!– Уверен, это будет сенсация! – набрал новую порцию воздуха Анди. – Молодой певец, лауреат «Кокоржинского дрозда», едет, видишь ли, в Прагу. Сам он из деревни, но у них там есть ансамбль… Ребята, конечно, не профи…– Не профи? – переспросил я.– Ну, не профессионалы, – снисходительно пояснил малыш Анди. – Но группа что надо. И вот этот козел…– Какой козел?Любовь Анди к жаргонным словечкам меня несколько сбивала с толку.– Ну, козел, который выиграл «Дрозда», ясно?– Ага.– В общем, он думает, что он звезда, второй Готт или, к примеру, Пилат. Понял?Это я понял. Любой из жрецов поп-музыки с радостью заменил бы Маэстро. До сих пор я следил за полетом творческой мысли Анди без особого напряжения.– Ну вот, – сказал Анди, – значит, этот идиот в Праге. Так, да?– Тебе виднее, – заметил я. То, что козел превратился в идиота, от меня не ускользнуло.– Само собой, – заявил Анди. – Думает, его там только и ждали.– Да ну? – Меня разобрало любопытство. – А его, ясное дело, никто не ждал?– Точно, – обрадовался, почуяв мой интерес, Анди, – в этом-то вся и штука!– А потом он возвращается в родную деревню к своему комбайну, и каждое воскресенье эти лабухи играют на танцах… – предложил я приемлемую, на мой взгляд, развязку душераздирающего сюжета.– К какому комбайну? – растерялся Анди. – Я что, сказал, что он комбайнер?– В общем-то нет, просто…Анди присвистнул.– А я и забыл, что у этого типа должна быть профессия… Постой, может, сделать из него механизатора?– Годится, ловкий ход.– Но главное впереди, – ликовал Анди, – главное – интрига!– Как, это еще не все? – притворно ужаснулся я. На самом деле бред диск-жокея меня искренне забавлял.– Да что ты! В этой дыре, где он, стало быть, работал механизатором, у него была девица!– Маруна, – предложил я, но в голове Анди созрела другая идея.– Да не Маруна, а Итка. Эта его девица тоже пела с теми лабухами. А когда он дернул в Прагу…– Кто, козел? – перебил я.– Ну да, этот идиот, – продолжал Анди. – Их, как говорится, развела судьба, и вот Итка получает письмо от одной популярной певицы: перестань, мол, зариться на своего дружка, мы, мол, с ним собираемся пожениться. Потому как она знаменитая и этот тип тоже таким станет.– Но ведь она, эта твоя знаменитость, не могла знать…– Чего? – забеспокоился Анди.– Прославится козел или нет.– И не знала, – горячо начал объяснять Анди, – но ведь она в него втюрилась.– Так что бы ей, при ее-то блате, не помочь ему? – поинтересовался я, злорадствуя, что Анди заблудился в дебрях собственного сюжета.– Э-э, ты ее не знаешь, – глубокомысленно подмигнул Анди, – такая, между нами говоря, стерва!– Кто? Маруна?… То есть нет… Итка?– Да нет же, – сказал Анди, – я про певицу. Она представляла себе дело так, что этот тип пробьется сам.– А когда он не пробился…– Ну да, – закончил Анди, – она его бросила.– Зараза, – подытожил я.– Не говори, – согласился Анди.– И чем же это все кончится?– Что – все?– Да эта история с козлом и Иткой, которой та зараза написала письмо.. – Они поженятся, – восторженно объявил Анди, – Итка его простит.– Обалдеть, – я был просто сражен, – ничего не скажешь, Анди, здорово закручено.– Правда? – обрадовался диск-жокей. – Меня, понимаешь, тошнит от всяких там подделок под Шекспира и компанию.– Верно, – сказал я. – Оригинальное творчество – великое дело.– Не прибедняйся, Честик, ты тоже кое-что можешь!– И мне так казалось, – голос мой окрасился скорбью, – но вашему сюжету остается только завидовать.– Смотри не укради!– Боже сохрани, – развеселился я, – честное слово, не украду.– Ты настоящий друг, – похвалил меня Анди. – На премьере в Карлине мы с Томом оставим тебе место в нашей ложе.– Спасибо, – растрогался я.– И тут такой прокол, – погрустнел Анди. – Я-то думал, что Итку, этого самородка из глубинки, будет играть Зузана.Зузана… Слова Анди вернули меня от беспечной болтовни к горькой действительности. Так вот как выглядит мюзикл, который, согласно вчерашним откровениям Гертнера, был списан с нашей истории. У меня не было причин не верить простодушному Анди. Да, узнать нашу историю во всем этом мог бы, сняв слой всевозможных напластований, только искушенный психоаналитик. И Томаш еще мечтает о Карлине! Какое счастье, что Зузана Умерла…– Я думал, у вас дело на мази, – сказал я Анди, – ведь ваш мюзикл вроде бы ставят в Жижкове на Малой сцене?– Ну да, мы репетировали в субботу допоздна, но это все еще в процессе становления, ясно? «Работа в процессе», Джойс, понял?Речь Анди пестрила этими двумя словечками, «ясно» и «понял» со знаком вопроса, хотя ничего такого, что требовало бы приложения усилий для уяснения и понимания, он не высказывал. Всякий раз, когда с языка Анди слетало: «И вот я перешел улицу, понял?» – мне хотелось вставить: «Как не понять, Анди, ты перешел улицу!» Впрочем, моя душевная чуткость никогда не позволяла мне вести себя так недостойно, и я трусливо уверял себя, что тут виновата скорее наша родная речь, чем интеллектуальные потенции ее осквернителя.– Как бы то ни было, Зузане эту Итку уже не сыграть, – хмуро сказал я.– Прости, – застонал Анди, – я, наверное, натрепал много такого, что тебе больно слышать! Но все же имей в виду, Честмир: если не в Карлин, то на Малую сцену, на премьеру, ты просто обязан прийти. 20 – Cui bono? – спросила Геда. – Кому на пользу? Было начало второго. Мы сидели в комнате Геды в редакции «Подружки».– Это все теория, – возразил я. – В нашем случае ответ звучит: никому.Я точно воспроизвел Геде свой сегодняшний разговор с капитаном. Вернее сказать – допрос.– Погоди, – сказала Геда. – Старайся видеть вещи объективно. Вот, допустим, я…– Ну уж ты-то тут вообще ни при чем.– Ты думаешь? – улыбнулась Геда. – Судя по тому, что ты мне говорил, этот твой грешный капитан, – скаламбурила она, – вполне может рассуждать так: они разведены, но все еще поддерживают отношения. Он больше не женился, она тоже пока не вышла замуж. Почему? И первым человеком, с которым он поспешил поделиться и посоветоваться, была его жена.– Чтобы она потом в свою очередь поделилась с половиной Праги, – саркастически заметил я.– Что ты хочешь этим сказать? – смешалась Геда. Я кивнул в сторону канцелярии:– Богунка.Моя бывшая жена слегка покраснела:– Это к делу не относится. Дай мне, пожалуйста, договорить.– Молчу, – уступил я.– Ну вот, – продолжала Геда. – Этот твой капитан вполне может рассуждать так: появилась опасность, что ты во второй раз женишься, и я…– Да, но капитан знает, – возразил я здраво, – что мы с Зузанкой разошлись. Уже полгода назад. А еще ему известно, что мое место занял Богоуш Колда и что в тот вечер, прежде чем должен был прийти я, он с Зузанкой… занимался любовью, – благопристойно закончил я.– Конечно, – кивнула Геда, – я только хотела показать, как сложна объективная оценка. Ты делаешь ошибку, ломая голову над тем, кто мог убить, потому что…– Извини, – перебил я, – но если это ошибка, я ее делаю из-за того, что подозревают меня. И кажется, только меня одного.– И эта мысль тебе не дает покоя, у тебя в голове засело, что ты не убивал. А если не исходить из самозащиты, надо мыслить иначе. Тогда, может быть, ты что-то вспомнишь, что-то такое, что тебе пока кажется не стоящим внимания, малозначительным, но что на самом деле и есть главное.– И как же мне действовать?– Представь себе, – предложила Геда, – что ты мог это сделать. Теоретически. Ты, как любой другой. И сопоставляй свои возможности и свои мотивы с шансами всех других.– Но я это и делаю!– Нет, – сказала Геда, – ты подозревал то Бонди, то Колду. А когда оказалось, что зря, попал в тупик. Тебе больше некого подозревать. Нет, это никуда не годится.– Точно, – горячо поддержал ее я.– Постой, – не дала сбить себя Геда. – Пойми меня правильно. Я хочу убедить тебя, – она запнулась, – в твоих же интересах, разумеется… рассуждать иначе. Объективно.– Это не так легко, – возразил я. – Ведь передо мной скорая и единственная перспектива быть арестованным, если я…– Именно, – сказала Геда, – убийство вообще-то вещь немудреная, но далеко не всегда. Сегодня вторник, а это случилось в субботу. Завтра тебя вряд ли арестуют. Ухватись за то, что побуждает тебя задуматься, что вызывает малейшее сомнение. Это единственно разумное Решение.И я принялся прикидывать:– Убийца, конечно, не я, ну да ладно. Прежде всего, когда я пришел к Зузане, было заперто. Других ключей, кроме тех, что милиция забрала у меня, в квартире не нашли. Значит, у кого ключи, тот и убийца, потому что у Зузаны, насколько мне известно, были только две связки. Ту, что держал у себя я, она хотела получить у меня обратно.– Не бог весть что, – оценила Геда. – Скажу тебе точь-в-точь как этот твой капитан. Убийца забрал Зузанины ключи, запер дверь, выбросил их во Влтаву и спокойно пошел спать.– Не то чтобы капитан сказал именно это, – усмехнулся я, – но…– Но смысл такой. Я же, Честмир, знаю, что ты невиновен.Честмиром Геда называла меня в те давно прошедшие времена в знак особой любви. Она усвоила, что усечение моего имени мне не по нутру. Впрочем, может, и не от любви. Чем-чем, а тактом Геда не обделена.– Ну ладно, положим, эта версия не годится. Но Колда… Что значат его слова – а я, конечно, не верю, что так сказала Зузана…– Какие слова?– Будто она меня боится.– А, ну да.– Все осложняется тем, что это подтвердил Бонди. Но ведь они могли сговориться, и Бонди покрывает Колду.– Погоди, – встрепенулась Геда, – а может, дело в Бонди? Вдруг это Колда покрывает Бонди? Что, если Бонди вызвался – ведь он же был при этом! – раз Богоуш занят, побыть с Зузаной? Какое у Бонди, собственно, алиби?– Вот-вот, – обрадовался я, – похоже на то. Причем легко найти причины, по которым Колда может покрывать Бонди. Например, я. Ненависть ко мне. Скажем, Зузанка думала со мной помириться…– Гм, – нахмурилась Геда, – тебе виднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20