— По мне, так все едино. У меня голова раскалывается, подлец ты этакий. Сними боль.
Он рассмеялся, громко и протяжно; однако же боль тут же пропала, и меня снова стало клонить в сон. Теперь доволен? — спросил я.
— Доволен ли я, Марик? Да, вполне. Ты сейчас гораздо разумнее чем был прежде, до того как покинул Колмар, а благодаря этому ему дару, хоть его и навязали тебе насильно, ты теперь — погибель для любого дракона. Только подумай, Марик, только представь себе. Напасть, что они на тебя обрушили, обернется им же на погибель. Усни сейчас с этими мыслями и узришь во сне, насколько всеобъемлющей может быть власть.
Но я был слишком утомлен, чтобы внимать ему. Улегшись на кровать, я сразу же заснул мертвым сном.
Ланен
Когда мы проснулись, было яркое, солнечное утро. Дождем и не пахло — хвала Владычице! — и даже как будто потеплело. При наличии воображения можно было уже почуять в воздухе легкий аромат приближающейся весны, однако мне не стало от этого лучше.
По правде сказать, я не на шутку начала волноваться. Со мною происходило что-то такое, чему я не находила объяснения: Дело было уже не в голосах, хотя они по-прежнему меня допекали. Уже целую неделю меня мучили постоянные головные боли, а последние несколько дней начала ныть поясница. У меня совсем недавно прошли месячные крови — легко и быстро, чего раньше со мною не бывало; однако боли и отеки до сих пор беспокоили меня. В это утро я проснулась от рези в животе; меня всю так и ломало — и я мечтала лишь о том, как бы найти какого-нибудь целителя, да побыстрее.
Как бы ни было мне паршиво, Релла чувствовала себя не намного лучше. Когда утром мы проснулись в тесноте, она, попытавшись подняться, вскрикнула и выругалась. К тому времени я уже знала, что лучше даже не пытаться ей помогать, и все-таки попробовала, ничего не добившись и лишь рассердив ее. Она заковыляла наружу, а мы уселись и принялись негромко переговариваться, делая вид, что не замечаем ее тяжелого дыхания. Услышав, что она направилась к лошадям, мы вышли следом, чтобы помочь ей: вынесли седла и сбрую. Прежде чем оседлать бедных животных, нам удалось немного их почистить: вид у них был плачевный. Оглянувшись на товарищей, я поняла, что и мы все выглядим не лучше.
Релла первой собрала свой мешок и, превозмогая боль, взгромоздилась в седло, а мы поспешили последовать ее примеру. Перекусить решили в дороге; завтрак состоял из зачерствелого сыра и остатков походных лепешек — замешенные на овсяной муке, они не плесневели, но, святая Владычица, до чего же были черствыми! Так, жуя, отправились мы к Кайбару, который, следуя соображениям Реллы, должны были увидеть уже сегодня. Мне то и дело приходилось ехать с закрытыми глазами: от яркого солнечного света совсем разболелась голова.
Мы почуяли воду куда раньше, чем увидели саму реку; а когда огибали очередную группу деревьев, сквозь голые их ветви до нас донеслось бойкое журчание и переплеск. И вскоре Кай простерла перед нами свои воды: несколькими милями западнее, на другом конце долины, виднелись высокие белокаменные стены Кайбара с его красными крышами. Едва перевалило за полдень, как мы подъехали к городским воротам. Джеми, Вариен и я готовы были остановиться в первой подвернувшейся гостинице, но Релла потащила нас дальше, в глубь города и поближе к реке — там был трактир под названием «Три Государя».
...Кайбар — большой город, расположенный на берегу великой реки Кай, в том самом месте, где в нее с севера впадает река поменьше — Арлен. Последняя служит границей между землями Илсы, моей родины, и Северного королевства, по просторам которого нас носило вот уже две луны. Если встать на кайбарской пристани лицом на запад, то ноги ваши будут попирать земли Северного королевства; впереди, по ту сторону Арлена, вы узрите южные пределы Илсы, а слева, на противоположном берегу Кай, будут простираться границы Южного королевства — одним словом, здесь сходятся земли сразу трех королевств — отсюда и идет название трактира. Правители меня не слишком заботили: хоть я и знала, что ежегодно к нам на ферму и в соседнюю деревеньку наведываются сборщики податей Тершета, короля илсанского, но они никогда не требовали от жителей слишком многого; а о трех других королях мы и вовсе ничего не слыхали. Долгие годы все четыре королевства жили в мире и согласии друг с другом — хотя местные бароны, будучи крупными землевладельцами, частенько затевали между собой перепалки, окрестные жители, в том числе и мы, редко обращали на них внимание.
...Когда мы наконец достигли трактира, Релла зашла внутрь и вскоре показалась вновь — с таким счастливым видом, который на протяжении последних недель был ей никак не свойственен.
— Нужно отвести лошадей в стойла, а хозяин пока приготовит в наших комнатах постели. Я позаботилась, чтобы в наше распоряжение предоставили судомойню, где мы сможем постирать свою одежду. Да к тому же нас всех ждет горячая ванна — только учтите, я первая!
Лошади наши выглядели совсем поникшими — их можно было понять. Вчетвером мы сумели довольно прилично их вычистить, дали им каши из овса и отрубей и вдоволь теплой воды для питья, накрыли им спины сухими одеялами и оставили отдыхать на свежей соломе. Мне удалось скрыть от прочих свое ужасное состояние, да и работа помогла — вроде как полегчало. Огонь, жеребец Джеми, с облегчением вздохнул, когда наконец улегся отдыхать, и мы рассмеялись, поскольку и сами чувствовали в точности то же.
Несмотря на то что все мы были страшно грязные, перво-наперво все же пообедали: время было за полдень, мы как перекусили утром, так больше в рот ничего и не брали. А тут такие яства! Или, может, нам лишь так казалось? Но вообразите: несколько недель питаться по утрам лишь жестким вяленым мясом, овсяными лепешками, черствым сыром и подсоленной овсянкой, и так изо дня в день, — а тут тебе и свежий ржаной хлеб, и мягкий белый сыр, и горячая похлебка с картошкой и полбой, и пирог с олениной, пропитанной крепленым красном вином! После подали даже печеные яблоки, посыпанные пряностями. Мы набросились на блюда с такой прожорливостью, что хозяин, должно быть, решил, что нам приходилось голодать неделями. Лично мне так и казалось: на сей раз я была настолько голодна, что не сумела даже оценить трапезу как подобает. Оставалось лишь надеяться, что съеденное не сразу полезет из меня обратно — может, хоть немного да задержится. Однако боль в голове приутихла.
Пока Релла принимала ванну, я выбрала из всей своей одежды наименее замызганную, в которую и облачилась; прочее же тряпье выстирала, после чего заплатила одной из кухарок, чтобы она развесила мое убранство возле очага на кухне и приглядывала за ним.
Трактиру, к счастью, можно было отдать должное: на первом этаже имелась комнатушка с небольшой печкой и высоким окном, через которое проникало достаточно света, — здесь располагалась настоящая баня. Когда Релла наконец вышла, а служанка принесла чистой воды, настала моя очередь. Прежде всего я наклонилась над лоханью и тщательно промыла волосы, после чего собрала их в пучок и погрузилась в воду полностью. Я чуть не всплакнула от умиления, когда жар начал растекаться по телу, согревая мои продрогшие косточки. Ну и что из того, что лохань коротка, голова все еще болит, а отеки так и не проходят? Обретя наконец долгожданное тепло и возможность чисто вымыться, я пребывала в прекрасном расположении духа и, откинувшись назад, насколько это было возможно, предавалась наслаждению. Только сейчас, расслабившись, я поняла, как же у меня затекли плечи!
Я уже начинала дремать, когда вдруг почувствовала первые приступы боли.
Поначалу мне показалось, что мышцы просто свело судорогой. Слабая резь внизу живота, не более. Мне показалось, что не стоит обращать на это внимания. Вновь я легла, но едва расслабилась, как опять последовала боль — на этот раз несколько сильнее и дольше; но постепенно она улеглась, и тогда я принялась оттирать с себя въевшуюся грязь. Довольно быстро помывшись, я вылезла из лохани, и, нагнувшись над маленькой печуркой, стала сушиться; высушив одну ногу, я выпрямилась, и тут вдруг почувствовала такую резь в животе, будто туда вонзился кинжал. От неожиданности я вскрикнула.
Потом я ощутила странную мокроту между ног и поняла, что это не вода: из меня сочилась кровь. Не сильно, правда, однако время месячного очищения уже прошло. Это меня здорово перепугало; к тому же мне пришлось поспешно выбежать из бани в садик, где меня стошнило. Вот тебе и славный обед! Кое-как удалось мне добраться до своей комнаты; найдя подходящую тряпицу, я соорудила себе прокладку, после чего позвала Реллу.
Релла
Хорошо, что Ланен позвала меня на помощь. Вариен мылся, и я была этому только рада. В таких делах мужья ничего не смыслят, будь они хоть трижды драконами.
Взглянув на нее, я позвала хозяина трактира, велев ему немедленно послать кого-нибудь за ближайшим целителем.
— Спасибо тебе, — проговорила она, когда я вернулась. — Я так и думала, что нужен будет целитель. Не знаю, Релла, что со мной происходит, но становится все хуже и хуже.
Потом она наконец рассказала обо всем, что ее беспокоило. Я не могла дождаться, когда явится целитель.
— Бестолковое дитя! Во имя здравомыслия, почему же ты раньше молчала? — спросила я, изо всех сил стараясь говорить спокойно рассудительно. — Когда ты последний раз прилично ела — без того, чтобы тебя вырвало?
Она не сразу смогла ответить. Думаю, тогда-то я и поняла, что с ней и в самом деле что-то не в порядке...
К вечеру наконец явился целитель. Вернее, целительница: женщина среднего возраста, с пронзительным взглядом, бойкая и несколько грубоватая в манерах. Особого впечатления она не производила, пока не взялась за дело.
Она воззвала к своей силе с легкостью, свидетельствовавшей о ее немалом опыте, и пристально всмотрелась в Ланен.
— Слезы святой Шиа! Девочка, давно ты в таком состоянии? — спросила она, протянув к Ланен руки, чтобы направить на нее свое воздействие.
И как мы сами не догадались?
— В каком? — спросила Ланен. — Кровь пошла недавно, меньше часа назад.
— Нет, я спрашиваю, давно ли ты так плохо себя чувствуешь из-за своей беременности?
— Что?!
— Милочка, должна тебя предупредить: она прервется; но то, что ты беременна, несомненно.
Ланен и до этого была бледной, а теперь и вовсе побелела.
— Шиа! Как понять — она прервется?
— Сожалею... Впервые?
— Что — впервые? — переспросила Ланен; голос ее звучал притуплено. Она была бледна как смерть.
— Девчонка не в себе, женщина, помоги же ей! — проворчала я сердито. Целительница кивнула и направила на Ланен поток более яркого, голубоватого света. Та немного расслабилась.
— Впервые беременна, милочка? Прости, мне не часто выпадает быть повитухой, и все же я достаточно повидала, чтобы сразу понять, намерено ли тело отторгнуть то, что в нем зарождается. Но поверь, это даже к лучшему. Если ребенок во чреве слишком слаб или неправильно сложен, тело твое узнаёт об этом первым. И всегда лучше всего просто помочь телу очиститься. Расслабься и не волнуйся: я сделаю так, что тебе будет хорошо.
Она обволокла Ланен лазоревым туманом и принялась выводить что-то руками.
— Что ты делаешь? — осведомилась я. Глаза Ланен были раскрыты, но взгляд казался рассеянным. Женщина вселяла какую-то неприязнь.
— Тело отторгает плод, но на этом сроке излечение не представляет трудности, — ответила она спокойным, ровным голосом. — Мне требуется лишь ускорить то, что готово произойти само собой... Хм...
Она глянула на свои руки, затем смежила веки — и сияние сделалось еще ярче. Вновь открыв глаза, она направила на Ланен тонкую, но мощную струю голубого света, и бедняжка сейчас же закричала.
Почти не раздумывая, я оттолкнула целительницу и, прижав ее к стене, схватила за горло. И не зря: поток ее силы прервался.
— Во имя Преисподних, что ты вытворяешь?! — завопила я.
— Должно было получиться, — произнесла женщина, отстраняя мою руку на диво спокойно, несмотря на мою ярость. — И уж никак не могло это причинить ей боль. Ничего не пойму.
— Так постарайся понять, разрази тебя гром! Что ты пыталась над ней учинить? — вопросила я настойчиво.
— Я же сказала: нужно помочь телу девочки избавиться от беременности, которая явно причиняет ей немало неудобств, — ответила она. — Я бы излечила ее и позаботилась бы, чтобы следующая беременность протекала более успешно. — Нахмурившись, она посмотрела на Ланен, которая от боли хваталась за живот. — Тело ее, похоже, само не знает, что делает, и это очень странно, — продолжала она. — Кажется, оно борется само с собой, пытаясь одновременно и сохранить плод, и выкинуть его.
Она вновь протянула к Ланен руки и направила в ее сторону голубоватое сияние, но на этот раз гораздо слабее. Боль исчезла с лица Ланен, но остался гнев.
— Больше я ничего не могу сделать, молодка, — сказала целительница. — Тебе надо как можно скорее найти какого-нибудь мага. Следует избавиться от этого ребенка, пока он не убил тебя.
Это было последней каплей. Невзирая на боль, Ланен в один миг вскочила на ноги и хлестнула что было силы женщину по лицу.
— Да как ты смеешь! — вскричала она; ее все больше охватывала ярость. — Только дотронься до меня еще раз — клянусь Владычицей, я тебя так оглоушу, что не скоро в себя придешь! Убирайся!
Женщина казалась бесстрастной, точно камень; но собственная безопасность, как видно, все-таки оказалась ей дороже. Она покинула комнату, но, уходя, проронила:
— Думай обо мне что хочешь, да только ведь я права. Ребенок этот питается твоими соками, и избавить тебя от него может лишь маг. Если же ты решишь его сохранить, то непременно погибнешь...
Ланен нацелилась было, чтобы дать ей пинка, но женщину уже как ветром сдуло.
— Девонька, не стоит спускать ее с лестницы, подумай только, сколько возни будет потом: придется отмывать ступени от крови! — сказала я, пытаясь утихомирить Ланен: она едва не бесновалась.
— Ступени? Скорее мне пришлось бы отмывать кинжал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70