я возглавлял наш народ, когда мы покинули отчину и отправились в Юдоль Изгнания — это был День Без Конца. Я открыл оный остров за много лет до этого, ибо в то время изрядно путешествовал, летая из конца в конец, покуда хватало сил, и делал это ради собственного удовольствия. И я узрел остров таким, как ты описал его, задолго до нашего туда прибытия. Но ведь подземная дрожь никогда не прекращалась полностью, дитя мое. Что же побудило вас ныне потревожить наш сон.
Кейдра поклонился:
— Яви любезность, Кеакхор, загляни внутрь сосуда сего, отца моего Шикрара, и узри то, что страшит нас. Он летал над огненными пустошами. Они опалили ему разум, и ныне он не знает покоя.
Я почувствовал поверх своего разума еще один, иной, — благородный и древний, и в нем явно угадывалось удивление.
— Ты поступил верно, вызвав нас, Хранитель душ. — Я почувствовал, как мои голова и шея сами собой склоняются перед Кейдрой в поклоне. — Жаль, что вести мои не слишком утешительны для вас. Даже в худшую пору, когда мы крепко страшились за жизнь острова, огня было вдвое меньше, чем ныне, насколько я могу узреть это в твоем разуме. — Всем своим существом я чувствовал изумление, охватившее Кеакхора. — Клянусь Ветрами, юный друг, если все виденное тобою истинно, то сами горы вот-вот готовы расплавиться — растечься, будто вешний снег. — Голова моя горестно покачалась из стороны в сторону. — Боюсь, вы в опасности, дети мои, — всем кантри грозит ныне опасность, однако я не в силах помочь этому. Ничего подобного никто из нас прежде не видывал.
Кейдра вновь поклонился.
— Как бы там ни было, я благодарю тебя, досточтимый предок. И, судя по твоим речам, ты можешь дать ответ и на второй мой вопрос. О Кеакхор, Запредельный Скиталец, показавший кантри путь к Юдоли Изгнания, не ведомы ли тебе иные земли, помимо Колмара, где мы смогли бы найти приют? Ибо ты сам узрел, какой рок ожидает нас здесь. Если нам суждено отправиться на поиски иного пристанища, в какую сторону нам лететь? Кеакхор вздохнул внутри меня.
— Увы, юный мой родич, вновь вынужден я поведать тебе не то, что ты желал бы услышать. При жизни я летал повсюду — год за годом искал новые земли, многие дни подряд вынужден был спать на крыльях ветра, ибо снизиться было некуда. Трижды из-за этого меня чуть было не настигла смерть — от усталости и жажды. Нет, Хранитель душ: кроме Колмара, иной земли в пределах досягаемости нет. На севере, на юге, на западе — лишь необъятный океан. Не забывай, что именно Колмар — наша родина, юный друг. Быть может, он призывает нас вернуться. Если вам придется лететь туда, знайте, что в двух днях лета к востоку и немного к югу вы найдете небольшой островок с чистой пресной водой — детеныши и все те, чьи крылья слишком утомит перелет, смогут отдохнуть там немного. Никакой другой земли я не знаю.
Кейдра сейчас же ответил:
— Благодарю же тебя, Кеакхор, за твой приход, высоко чту твою мудрость и не смею более задерживать — ступай с миром, почивай на объятиях Ветров.
— Я отбываю, юный мой родич, однако пусть твой почтенный отец пока не пробуждается. Кое-кто еще желает поговорить, если ты согласишься выслушать ее.
Даже в своем полусонном состоянии я был поражен. Я слышал, что такое случается, когда еще был учеником старого Лэйеалиссейнита, однако сам никогда прежде с этим не сталкивался.
Кейдра кивнул:
— Если одна из наших прародительниц желает говорить, это честь для нас — мы с радостью готовы ее выслушать. Прощай же, Кхэймирнакунакхор.
— Да пребудет с тобою помощь Ветров, юный родич, — мягко отозвался предок и удалился.
Вновь я почувствовал, словно падаю куда-то, даже голова закружилась, — и в следующий миг ощутил присутствие нового разума. О нет! Нет, прошу, я не перенесу этого!
— Приветствую тебя, милый мой Кхэйтри... как тебя называть, дитя мое? — раздался голос той, что говорила через меня.
В этом-то и заключается чудо обряда: я слышал ее голос, а не свой, пусть он и выходил из моих уст. О любовь моя!
Я узнал этот голос — это было так же верно, как и то, что я дышу. Он принадлежал Ирайс, моей возлюбленной, второй половине моей души. Восемь столетий я не слышал ее голоса.
Кейдра был ошеломлен, хотя и не вполне осознавал происходящее.
— Меня называют Кейдрой. Кто говорит со мною? — спросил он глухим голосом, охваченный трепетом.
— Кхэйтрикхариссдра, я твоя мать, — ответила она.
Кейдра вздрогнул, услышав свое истинное имя, однако страха в нем я не почувствовал. В голосе своей матери он явственно слышал любовь. О Ветры, помогите мне!
— Малыш, — продолжала она, — я не могу говорить долго; но когда Кеакхор посетил разум твоего отца, он узрел там во всей ясности и красе твоего сына. Знай же, что отныне и мне ведомо о Щейкриаланэйнтиероке, и любовь моя перейдет к нему через твоего отца.
Ирайс!
— Да сопутствует вам удача при любых невзгодах, родные мои, — и тебе, и твоей возлюбленной Миражэй, и Щерроку, вашему сыну — и пусть же Ветры благополучно оберегают вас, куда бы ни лежал ваш путь.
С этими словами она удалилась; но напоследок я все же почувствовал легкое и нежное прикосновение, словно дальний отзвук песни влюбленных — той самой песни, что мы сложили вместе с нею давным-давно...
Обряд был завершен, и я вышел из полузабытья — объятый болью, которая, как я считал, давно уже была надо мною не властна. Вызывать Предков ради личных целей было запрещено. Я и не мечтал, что когда-нибудь мне доведется вновь услышать ее голос.
Кейдра подошел и обнял меня — а я, беспомощный, возопил от терзавшей меня муки, взывая к Ветрам. Бесконечная, как долгие-долгие годы, горечь обуревала меня, мучительная тоска терзала мне грудь — я даже не заметил иной, обычной боли, что всегда сопровождает завершение обряда.
Если судьба сберегла вас от потери того, кого вы страстно любили, то вы, быть может, и не поймете меня — но я с готовностью сразился бы с демонами, лишь бы продлить то милое, нежное и мимолетное прикосновение, не дать голосу возлюбленной столь скоро умолкнуть навсегда — и сохранить в памяти звучание песни, которую мне уже не суждено услышать по эту сторону смерти.
Майкель
Вскоре после того, как Марик излечился от недуга, Берис позаботился, чтобы мы все оставили дом моего господина, располагавшийся в торговой части Элимара. Мы должны были поселиться в Верфарене, чтобы магистр Берис смог продолжить свою работу в школе, одновременно присматривая за Мариком. Путешествие наше затянулось: обычно поездка из Элимара в Верфарен длится не более десяти дней, даже в зимнюю пору; у нас же она заняла почти две недели, и хозяину моему пришлось крайне нелегко. Прибыв на место, я несколько дней помогал ему прийти в себя после этого путешествия.
Когда ему полегчало, мы с Берисом начали уделять много времени работе с ним — помогали ему учиться ходить, а иногда даже ездить верхом. Выздоровление его шло на диво быстро, принимая во внимание все обстоятельства, однако я по-прежнему беспокоился. Мне не давало покоя видение его наспех залатанного разума...
Был поздний вечер на исходе второго месяца нового года — зима только-только перестала лютовать, и дни начали удлиняться, — когда я сумел наконец поговорить с Берисом один на один. Хозяин мой уже спал. Днем он проехал верхом несколько миль, после чего как следует поужинал — добрый знак. Я был в восторге оттого, что он так быстро восстанавливает свои силы, хотя и не переставал опасаться, что улучшение это, возможно, лишь временное.
Я знал, что Берис вряд ли будет заниматься чем-то важным в столь поздний час, но, проходя напоследок мимо его покоев по пути к себе, я заметил под дверью свет. Я осторожно постучал, и к моему удивлению мне тотчас же открыл слуга Бериса, Дурстан. Он пригласил меня внутрь, а немного погодя проводил в кабинет Бериса. Тот сидел за столом и был явно чем-то занят, однако вид имел вполне приветливый.
— Мастер Майкель, — произнес он, кивнув мне, — проходи, прошу. Надеюсь, нашему подопечному не сделалось вдруг хуже?
— Он идет на поправку, магистр, — ответил я, несколько рассеянно. В комнате стоял странноватый запах, и я пытался определить, что могло так пахнуть. Мне показалось, что подобный запах я уже где-то встречал.
— Что же тогда привело тебя ко мне? — спросил он с улыбкой. Мне было трудно начать: он казался таким любезным и участливым; но я знал, что мне придется что-то сказать.
— Магистр, я искал возможности переговорить с вами о Марике. Я боюсь за него.
— Отчего же? — спросил он с неподдельным удивлением. — Разве самочувствие его ухудшилось?
— Нет, он такой же, каким и был с тех пор, как вы излечили ему разум, — ответил я. — Но...
Повисло молчание. Тогда он спросил, на этот раз колко:
— Что — но? В чем дело, целитель Майкель?
— Это неправильно, — ухитрился выдавить я. — Магистр, я глубоко уважаю то, что вы свершили, но я видел, что происходит у него внутри. Прежде разум его был разбит, покалечен, и вы действительно исцелили его, однако исцеление это частичное, большей частью поверхностное. Излом все еще присутствует: он подобен трещине между здравым умом и безумием, через которую перекинут шаткий, ненадежный мосток. Случись что — и хозяин вновь окажется на той стороне, если только вовсе не рухнет в пропасть. Страх мой в том, что тогда ему будет еще хуже, чем прежде.
— Ты ставишь под сомнение мои приемы и средства? — спросил Берис с улыбкой. — С того времени как я вытащил его, состояние его лишь улучшилось. Он крепнет день ото дня — что разумом, что телом. Чем ты недоволен, Майкель?
— Я... м-м-м... Простите, но... да, я сомневаюсь в ваших средствах, магистр. Меня несказанно восхищает то, что вам удалось забрать моего хозяина из того иссохшего, гиблого места, однако более последовательный и постепенный подход принес бы более надежный результат. А эти заплаты, это поверхностное лечение... боюсь, что все это ненадолго.
Ну вот, высказался-таки.
Берис встал из-за стола. Подойдя ко мне вплотную, он заглянул мне в глаза.
— Хм... Похоже, действие проходит...
— Как, уже? — воскликнул я, опешив. Он что же, знал о Марике нечто такое, что было не известно мне? Рассудок моего хозяина был хоть и хрупок, но пока ему ничего не угрожало, в этом я был уверен.
Он рассмеялся — жестко, неприятно.
— Я не о Марике. Нет, он протянет еще какое-то время. Возможно, со временем это наспех проделанное исцеление пустит корни, укрепится — почем знать? Как-никак сейчас с ним все в порядке. Разве не этого ты хотел?
— Да, но не таким образом, — ответил я. Во мне вдруг вновь проснулись прежние сомнения насчет Бериса. Может, я был слишком уж придирчив, но что-то с ним было не так. Что-то в его глазах... О Богиня! Что Марик первым делом произнес, когда пришел в себя? Отнюдь не приветствие, пусть даже простенькое, вроде «здорово, Майкель»; нет, он спросил: «Что это у тебя с глазами?» Тогда я не понял, о чем он. А теперь вдруг мне отчаянно захотелось кинуться вон из комнаты, найти зеркало и удостовериться, не пристала ли ко мне Берисова зараза. В тот же миг я припомнил, что это был за странный запах.
Дух ракшасов.
«Милостивая Владычица, обереги, забери меня отсюда», — молил я про себя.
Богиня не замедлила с ответом.
Ланен
Шел дождь. Лил и лил, вот уже пес знает сколько дней. Погода испортилась спустя неделю после того ночного боя: студеный ветер понаволок откуда-то промозглых туч, было холодно, и я подхватила насморк, который никак не желал проходить. Дождь преследовал нас уже с полмесяца: мы сумели переправиться через Арлен, чтобы дальнейший наш путь на юг лежал по западным пределам Северного королевства, продвигались полями и лесами, сторонясь больших дорог, и, казалось, не ехали, а ползли. И все это время стояла непогода: дождь то заряжал вовсю, то едва накрапывал, больше напоминая туман, заползая в вещевые мешки и пропитывая сыростью все наши пожитки, но чаще просто моросил — угрюмо, беспрерывно, дни напролет.
До Весеннего равноденствия оставалось больше двух недель. Уже целый месяц мы путешествовали окольными дорогами, с той самой ночи, как на нас напали наемники, — и ни тебе харчевни, пусть самой захудалой, ни постоялого двора, а дождь все никак не переставал.
Ну, так по крайней мере казалось. Когда вынужден согреваться лишь жалкими язычками пламени, лижущими одно-единственное полено, насколько его хватает, уж поверьте, всякое терпение и понимание вскорости улетучиваются бесследно. Джеми начал ворчать на Реллу, Релла ворчала на меня, а я — на всех подряд. Вариен умудрялся сохранять невозмутимое спокойствие, и порой это меня просто бесило. Впрочем, тогда меня все что угодно могло вывести из себя. В свое жалкое оправдание могу лишь сказать, что в голове у меня по-прежнему раздавались голоса. Они, казалось, то и дело являлись сразу скопом, так что иногда сбивали меня со всяких мыслей, хотя временами бывали еле-еле слышны. Не знаю даже, что мне казалось лучше, но я была уверена в одном: голоса эти были мне уже поперек горла — мне вообще все осточертело, и особенно я сама. Спасибо хоть не нападали больше — видать, Владычица все же решила пособить.
Джеми ежедневно уделял нам с Вариеном немного времени, обучая нас бою на мечах. Лично я ненамного продвинулась с тех пор, но вот Вариену вроде бы это мастерство давалось с легкостью: он словно был для него рожден, как дракон для воздуха, — и спустя две луны он владел мечом куда лучше меня. Само собой, мне из-за этого было до злости обидно.
Кажется, я все это время пребывала в дурном расположении духа — по крайней мере когда бодрствовала. И как ни пыталась с этим бороться, ничего у меня не выходило: по любому пустяку я могла выйти из себя.
— Ланен, ну как ты? — спросил негромко Вариен, когда в полдень мы остановились, чтобы перекусить, расположившись под сенью старых деревьев, представлявших собой весьма жалкое укрытие. Но тут хотя бы дождь не так донимал, и то хорошо.
— Так же как и всегда, когда ты меня об этом спрашиваешь, — проворчала я. — Все покоя не никак не найду — и в голове кавардак, и вокруг не лучше.
Я отошла и принялась шарить там и сям в надежде отыскать хоть сколько-нибудь сухого топлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70