Сетвир вернулся наверх, в тишину библиотеки. Там он наконец-то отвел душу, заварив свежего чая и углубившись в книги по небесной механике. Листая их, он делал выписки своим мелким остроконечным почерком.
Если сравнить сигнальный луч с кораблем, он был уже вполне готов к плаванию. Оставалось задать курс. На это ушло пятнадцать дней. Сетвир трудился в одиночестве, и стопки книг, окружавшие его со всех сторон, росли и росли, превращаясь в подобие горных пиков. Хранитель Альтейна не замечал времени; он умел с одинаковой легкостью писать при свете дня и в кромешной тьме. Математические символы, собранные на листах пергамента, нужно было перевести во множество слоев магических заклинаний. Сетвир кропотливо выстраивал каждый слой, вновь привлекая себе на Помощь силу природных стихий. Солнце и блеск молний, ветер и ливень, огонь, вода и лед — под руками Сетвира все это ложилось в нужное место и обретало нужное направление. Маг проверял и перепроверял сделанное: малейшая ошибка в расчетах, и сигнальный луч затеряется в пространстве, не найдя Харадмона. Окончив очередной слой, Сетвир относил потрескивающий и переливающийся светом плод своего труда вниз, где передавал Асандиру.
На то чтобы подчинить первозданную силу луча направляющим заклинаниям, понадобилось еще полтора дня.
— Пожалуй, я так не уставал с того самого дня, когда Деш-Тир прорвал магические заграждения в Эрли, — признался Асандир.
На его волосах блестели капельки пота. Асандир осторожно взглянул на снаряженный и готовый к отправке сигнальный луч. Только глупец или самонадеянный маг-новичок отважились бы разглядывать кокон. Красота и совершенство его пропорций сразу же пленяли ум. Однако нечеловеческая гармония таила в себе множество опасностей. Смертная плоть не выдерживала того, что принадлежало иной природе. Слепота, сумасшествие и даже мгновенная смерть — такова была плата за дерзкое желание увидеть тайны высшего порядка.
Сигнальный луч был почти готов к отправке. Асандир и Сетвир встали на нижней ступеньке, чтобы немного передохнуть. Услышав странное покашливание, Асандир повернулся к хранителю Альтейна, и их глаза встретились.
— Молчи. Я и так понял: ведь сегодня казнь Маноллы. — Сетвир не произнес ни слова. И вдруг Асандир увидел запруженную народом главную площадь Изаэра. Будто обезумев, горожане кричали, улюлюкали и выкрикивали проклятия, обращенные к одинокой фигурке, привязанной к столбу наспех сколоченного помоста.
На несколько мгновений оба мага оцепенели. Затем раздался страшный, душераздирающий крик Асандира:
— Неужели мы позволим ей умереть, не подав ободряющего знака?
Глаза Сетвира подернулись слезами.
— Мы подадим ей знак, — прошептал он.
Повернувшись, они нога в ногу, словно солдаты на плацу, твердым шагом направились к средоточию. Встав над ним, маги соединили руки. Им оставалось последнее: вплести в сигнальный луч Имя Харадмона.
Сетвир склонил голову. Его сознание разделилось: одна часть оставалась в подземелье Альтейна, другая перенеслась в Изаэр… Палач в надвинутом капюшоне неторопливо потянулся к ножнам. Блеснуло серебристое лезвие меча. Палач замахнулся.
— Пора! — выдохнул Сетвир.
Асандир мгновенно оборвал невидимые нити, соединяющие сигнальный луч с дубами-якорями.
Подземелье содрогнулось, наполнившись грохотом рвущейся наружу силы. На несколько секунд свет затопил все пространство. Сигнальный луч взмыл вверх и устремился к звездам в поисках Харадмона. Он взрывал и раскалывал темное небо, словно воплощенный гнев Эта-Создателя.
Полыхающее небо над Изаэром было последним, что увидела Манолла, прежде чем меч палача вонзился ей в сердце.

Врачевание
Обладая тонким чутьем знахарки, Элайра замечала, как долгие дни, перейдя рубеж солнцестояния, начали крошечными шажками уменьшаться, а травы, кусты и деревья Ским-ладской косы — входить в полную летнюю силу. Заметила она перемену и в Аритоне. Теперь, через несколько недель после солнцестояния, он напоминал человека, который сдерживает дыхание, чтобы отравленный воздух не попал в его легкие, но не может полностью прекратить дышать. Отголоски событий, происходящих в мире, достигали Мериора, и Аритон, конечно же, слышал, о чем говорят в деревне и какие новости привозят из Шаддорна отдыхавшие там ремесленники. Но сам он никого не расспрашивал. Когда в Мериор заехал странствующий жестянщик, Аритон не стал допытываться, известно ли тому что-нибудь о событиях в Джелоте или Алестроне.
Дни Повелителя Теней были наполнены монотонной, изматывающей работой. Вместе с плотниками он распаривал и гнул доски, которые, высохнув, занимали свое место в той или иной части будущей бригантины. После того примечательного ночного разговора он перестал ходить с Элайрой за травами, зато каждый вечер появлялся у нее дома. Его волосы еще не успевали высохнуть после купания, а сам он — остыть после нескончаемых препирательств с ремесленниками. За окнами незаметно темнело. Улетали чайки, весь день кружившие возле рыбного рынка. Элайра садилась и начинала рассказывать Аритону о целебных травах и приготовлении из них снадобий. Вскоре он знал все, что было известно ей самой о том, как останавливать кровотечение, соединять сломанные кости и накладывать швы. Знахарка готовила отвары, попутно объясняя ему их целебные, а также опасные свойства. Аритон узнал о примочках и мазях, одинаково годных для воспалившихся суставов и для порезов, неизбежных на море и на суше.
Элайра старалась держаться на расстоянии и больше не пыталась заглянуть Аритону в душу. Она поняла, что никакой внешней заботой не успокоить его неумолимую совесть. Зато ее колючее остроумие заставляло его смеяться.
Элайра подозревала, что трагедия на берегах Талькворина имела для Аритона более серьезные последствия, чем считали ее наставницы, но оставила попытки проверить свои подозрения. Если даже и так, Морриэль и Лиренде вовсе не обязательно об этом знать.
Как-то Аритон попросил девушку рассказать, с чего началась ее жизнь в Кориатанском ордене.
— Мы долго-предолго учились накладывать заклинания, оберегающие жилище от нашествия крыс.
Элайра увлеклась воспоминаниями, но потом заметила, что Аритон совсем ее не слушает.
— Ты опять где-то витаешь? Это полбеды. А вот если бы ты взялся голыми руками за горячую банку, было бы намного хуже. Скажешь, не заметил? Ты бы обжег пальцы, и свадьба осталась бы без музыки.
— Какая свадьба? — рассеянно спросил Аритон, беря спасительную тряпку.
— Неужели тебе не жаль сплетничающих деревенских кумушек? — с ироничным упреком спросила Элайра. — Они целых полгода чешут языки, ждут, когда ты ко мне посватаешься. Они же все видят: когда ты приходил ко мне и когда не приходил. Представляешь, какой пищи ты их лишишь?
— Ты что… рассказала им правду? — с затаенной тревогой спросил Аритон.
— Разумеется. — Элайра сделала большие глаза и подмигнула ему. — И Дакару, и всем остальным я объяснила, что для твоих кораблей нужно сделать множество невероятно могущественных талисманов, охраняющих от бурь, мелей и нашествия ийятов.
Стоя возле раскаленной жаровни, наследный принц не слишком-то весело усмехнулся.
— Истинная правда.
Элайру вдруг захлестнуло отчаяние: когда проклятие его судьбы вновь возьмет над ним верх, первым, чего лишится Аритон, будет умение весело смеяться. Пропадет свойственная его натуре ироничность. Судьба опять толкнет его к насилию, и тогда… тогда сбудутся худшие ожидания Морриэль. Сила характера подхлестнет разум Аритона и направит его на новые разрушения.
Но ведь в характере Аритона есть и другая сторона — способность к состраданию, столь восхищавшая Элайру. Неужели эта сторона не возобладает? Увы, Аритон не давал ей возможности найти ответ. Кориатанка исподтишка наблюдала, как он ведет себя с другими людьми, с той же Джинессой. Вдова держалась с ним почтительно и не докучала своим вниманием. Девушка подметила: когда Аритона о чем-то спрашивали, он охотно и вполне дружелюбно отвечал, однако первым в разговоры не вступал и уж тем более ни перед кем не раскрывался.
А играть на свадьбе ему все-таки пришлось. Аритон делал это с неохотой, которую мастерски скрыл. Дочка башмачника выходила замуж за веснушчатого младшего сына резчика раковин, который не пожелал пойти по отцовским стопам, а нанялся матросом на рыбачье судно. Обряд бракосочетания совершал приехавший в деревню служитель братства Эта. Подол и воротник его безупречно белой льняной сутаны были украшены золотым и серебряным шитьем. Празднество затянулось далеко за полночь, танцоры беспечно кружились вокруг костров, дым которых низко стелился во влажном воздухе. Чтобы отгонять докучливых насекомых, дрова щедро побрызгали душистыми маслами. Жених красовался в новеньком черном камзоле, отказываясь снимать его даже на время танцев. Золотистые волосы раскрасневшейся и счастливой невесты были перехвачены темно-зелеными и алыми лентами. Особенно нравились ей латунные колокольчики на туфлях, весело звеневшие при каждом шаге.
Элайра сидела рядом с Джинессой, ела рыбу и сдобренный пряностями хлеб и внимала озорным звукам лиранты, исполнявшей мелодию какого-то местного танца.
Джинесса тоже слушала игру Аритона. Ей было с чем сравнивать. Тогда, на палубе «Таллиарта», этот чужак играл совсем не так, не говоря уже о балладе, которую он исполнил перед вдовой и дочерью Халирона. Сегодняшняя игра представлялась Джинессе легкой рябью, скрывавшей неведомые глубины. Элайра уловила состояние вдовы и даже полюбопытствовала, в чем дело. Джинесса облизала губы.
— Его душа сегодня где-то в другом месте. Он играет без сердца.
В это время к Джинессе подбежали двойняшки и начали выклянчивать сласти. Мать возражала, говоря, что сегодня они уже объелись сладким. Дети стояли на своем. Нить разговора была оборвана, и Элайре уже не удалось найти повод его возобновить.
Через неделю погожие дни сменились шквалистыми восточными ветрами и проливным дождем. Шторм застиг деревенские рыбачьи суда прямо в море и изрядно потрепал, сломав мачты и оборвав паруса. Правда, им всем удалось благополучно добраться до мериорской гавани. Однако в своих милостях стихия никогда не бывает бескорыстной. Вот и на этот раз шторм выбрал себе жертву.
В очаге бешено завывал ветер, по крыше отчаянно хлестал дождь, но Элайра не колеблясь покинула свою хижину и отправилась в сторону верфи. С первых же шагов ее плащ заблестел от нескончаемых дождевых струй. Ранний вечер показался ей кромешной ночью: вокруг не было ничего, Кроме ревущей, беснующейся мглы. Подол юбки набряк от воды и хлопал по ногам, мешая идти. Белыми пятнами вспыхивали барашки волн, тут же рассыпались невидимыми пенистыми брызгами. Старый рыбак оказался прав: только безумец мог устроить верфь на побережье, где ураганы не редкость. И вот она, первая проверка на прочность. Ветер яростно раскачивал столбы, грозя сорвать с них парусину навесов. Шторм явился для Аритона полной неожиданностью, и он не успел распорядиться, чтобы закрепили веревки штабелей. На каждый порыв ветра доски отвечали умопомрачительной барабанной дробью, норовя вырваться из оков.
Небо пробивали неяркие вспышки молний, выхватывая из тьмы тускло-желтые и багровые облака. Элайра пробиралась по черным лужам и мокрой траве. Впереди чернел остов наполовину готовой бригантины, упрямо противостоящей напору стихии. Неподалеку светились окошки домика, который ремесленники окрестили кают-компанией, — единственного строения, имевшего четыре стены. Укрывшись от непогоды, там собрались все работники Аритона. Судя по громким голосам и взрывам хохота, шторм ничуть не мешал им ужинать и развлекаться.
Корабельщики, нанятые Аритоном, дело свое знали. Единственное, чего они не знали, — куда себя деть, когда руки не заняты работой. Нередко, отлучившись всего лишь на час, Аритон заставал ремесленников в изрядном подпитии. В лучшем случае они заваливались спать прямо под досками. В худшем — начали вспоминать старые обиды и затевали потасовку.
Когда у работников доходило до драки, пострадавшие потом отправлялись к Элайре — кто с подбитым глазом, кто с пораненной рукой — и просили какой-нибудь мази, «чтобы скорее зажило». Ее вечерние встречи с Аритоном на несколько дней обрывались: ему приходилось мирить враждующие стороны, рассматривать денежные претензии (потерпевшие обычно требовали оплатить им дни вынужденного простоя), а главное — взваливать на себя дополнительную работу.
Факел, которым Элайра освещала себе дорогу, шипел и разбрасывал блестки искр. Подойдя к дверям кают-компании, она громко постучала в дверь. Добираясь сюда, она успела наполовину промокнуть. Дверь не открывалась. Элайра постучала снова, теперь уже дольше и громче. Прошло еще не меньше минуты, потом наконец скрипнула скамья и кто-то соизволил подойти и поднять дверной засов. Дверь открылась. Изнутри пахнуло дешевыми сальными свечами, элем и немытыми телами. Разгоряченные выпивкой, ремесленники таращились на Элайру. Кто-то уже разинул рот, готовый отпустить скабрезную шутку.
Перекрывая лязг жестяных кружек и гул голосов, Элайра крикнула:
— Позовите хозяина!
Внутри возникло какое-то движение, и вскоре перед ней появился удивленный и взъерошенный Аритон. Лицо его было спокойным, но Элайра сразу ощутила настороженность.
— С одним из рыбаков стряслась беда! Нужна твоя помощь!
Налетевший ветер расплющил пламя ее факела, грозя затушить совсем. Аритон не пошевелился. Втянув в себя воздух, он сказал:
— Ты ошибаешься, если думаешь, что я смогу чем-нибудь помочь.
Двое рослых ремесленников, стоявших у него за спиной, пихали друг друга локтями, скалили зубы и понимающе перемигивались. Аритон шагнул в дождь и темноту. Порыв ветра тут же захлопнул дверь. Фаленит не произнес больше ни слова. Ветер завладел его волосами, помогая дождю промочить их насквозь. Мечущееся пламя факела освещало то одну, то другую сторону лица принца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102