Наклонившись вниз, он с мягким упреком произнес:
— Не надо так громко стучать. У меня прекрасный слух. С высоты девятого этажа мохнатый пони казался совсем маленьким. Поводья были намотаны на руку человека в одежде из некрашеной кожи, какую носили бойцы кланов. Услышав голос мага, посланник перестал стучать. Он убрал меч в ножны и робко взглянул вверх. Когда эхо от его ударов ослабло и замерло, посланник спросил:
— Прошу прощения, не вы ли Сетвир, именуемый хранителем Альтейна?
Тряхнув седой головой, маг улыбнулся (гонцу его улыбка напомнила детские сказки про гномов):
— Твоя госпожа хочет, чтобы я передал весть Аритону, принцу Ратанскому. Не трать слова, я уже знаю содержание ее послания. Но почему она думает, что я сумею передать ему это послание?
Гонец Маноллы густо покраснел.
— Кайден Тайсана очень просила вас об этом. Еще она сказала, что вы — единственный во всей Этере, кто знает, где искать Повелителя Теней.
Перепачканные чернилами пальцы Сетвира пощипывали бороду. На какое-то время он забыл и про посланника Маноллы, и про самого себя. Его взгляд блуждал по небосводу, как будто на перистых облаках содержались ответы на все загадки мира.
Посланник почти ничего не знал о магах Содружества. Он застыл в почтительном ожидании. Пони тем временем щипал траву, бурно разросшуюся возле единственного входа в башню.
Наконец Сетвир ответил;
— Ладно, я запишу послание госпожи Маноллы на пергамент. Но скажи ей: я сам решу, когда вручить его Аритону Фаленскому.
Посланник радостно вздохнул.
— Моя госпожа будет довольна.
Он подобрал поводья, готовый сразу же пуститься в обратный путь.
Сетвир изогнул брови.
— К чему тебе так спешить? У меня найдется корм для твоего пони. До Камриса очень далеко, а завтра будет дождь. Разумнее переждать непогоду здесь. Помоешься, выспишься, заглянешь в кладовую и выберешь, чем перекусить. У меня есть замечательный чай. Тебе понравится.
Пока посланник колебался, принять приглашение или вежливо отказаться, Сетвир отошел от окна. Из темных недр библиотеки донеслось:
— Жди меня. Сейчас я спущусь и открою двери.
Сетвир спешил. Он знал: если спускаться медленно, посланник не станет дожидаться и уедет да еще и будет подгонять уставшего пони. Содружество Семи до сих пор не причинило вреда ни одному человеку, но рассказывали, что встреча с магами изменила жизнь многих. Сетвиру вовсе не хотелось, чтобы посланник Маноллы стал исключением. Нет, он не вмешивался в чужую судьбу, а лишь подправлял ее в пределах допустимого.

Муки Дакара
После того как бесноватый гнедой мерин со странным именем Волшебное Копытце разнес в щепки стойло, покусал нескольких конюших, а главного конюха сбил с ног, чиновник из канцелярии джелотского правителя, ведавший содержанием городской живности, решил более не испытывать судьбу и постановил отправить зловредное создание на живодерню. Дожидаясь, пока затвердеет восковая печать на соответствующем распоряжении, он ворчал себе под нос. Спрос на лошадиные шкуры, конину и клейковину был нынче невелик, и деньги, вырученные от умерщвления мерина, едва ли могли покрыть причиненные им убытки.
— Если его не забить сейчас, он наделает новых бед, — сказал главный конюх, протягивая руку за пергаментом.
Рука его была вся в ссадинах. Остальные ссадины, а также синяки скрывала одежда.
Чиновник вздохнул и передал ему пергамент. Из соседнего помещения слышались возбужденные голоса: городские сановники спорили о судьбе хозяина Волшебного Копытца. Дакара, как известно, приговорили к шести месяцам каторжных работ, где ему надлежало трудиться почти до самого дня летнего солнцестояния. Однако написанное на пергаменте и скрепленное печатью никак не желало воплощаться в жизнь. Если судьбу мерина решили раз и навсегда, то судьба Дакара решалась вот уже неделю подряд, и хотя споры велись за закрытыми дверями и не касались чиновника, ведающего живностью, у него от этих споров трещала голова. В камере было сыро и холодно, отчего изнеженный толстяк сразу же простудился. Скверная и скудная пища лишь усугубила его болезнь. У Дакара распухли ноги, его бил озноб, и каждое его утреннее пробуждение сопровождалось громкими стонами и сетованиями.
Узники, что находились вместе с ним, пробовали вразумить его кулаками, но это не помогало. Побитый Дакар стонал еще громче. Хуже того: его стоны и завывания теперь не прекращались и ночью, лишая узников нескольких жалких часов сна. И это после целого дня, проведенного на тюремном дворе, где узники тесали камни для починки береговых стен. Каждую весну, после осенних и зимних бурь, стены приходилось латать, заменяя выпавшие или раздробленные камни. Естественно, Дакару не позволяли оставаться в камере и волокли на работу. Но поскольку Безумному Пророку подбили оба глаза и они заплыли, он толком не видел, куда ударяет молотком. Острые каменные осколки разлетались во все стороны. Одному из караульных покалечило лицо. Надсмотрщику осколок распорол сапог и повредил пальцы на ноге.
Дакара отправили в карцер. От холода и отсутствия иных развлечений он целыми часами пел. Надо сказать, Безумный Пророк не отличался ни голосом, ни тем более слухом. Даже его нынешняя абсолютная трезвость не исправляла положение. От его баллад, услужливо повторяемых тюремным эхом, караульные скрежетали зубами и в отчаянии затевали ссоры и стычки между собой. Наконец кто-то из них догадался заткнуть Дакару рот кляпом. Узник ухитрился проглотить кляп, и у него разболелся живот. Дакар мучился, но одновременно усматривал в случившемся возможность хоть как-то облегчить себе существование.
Своих лекарей в тюрьме не было. Опасаясь, как бы узник ненароком не помер, к Дакару позвали одного из городских лекарей. После осмотра лекарь долго цокал языком и прижимал к носу надушенный платок, дабы перебить преследовавшее его зловоние.
— Ваш узник тронулся умом, — гнусавя, объявил он.
Затем эскулап плюнул все в тот же платок и, верный профессиональной привычке, внимательно осмотрел содержимое плевка. Далее его взгляд переместился на землистое лицо старшего надзирателя. Поцокав языком и покачав головой, лекарь продолжал:
— Эта жирная туша утверждает, будто он бессмертен. Хвастался, что способен налопаться белены и остаться в живых. Даже предлагал мне побиться об заклад. Говорю вам, он безумен. Подержите его в цепях и не давайте ничего, кроме настоя трав. А потом — послушайтесь моего совета — отправьте его к служителям Эта. У них есть приют для умалишенных.
Кутаясь в меховую жилетку, старший надзиратель сокрушенно пожал плечами.
— Мы были бы только рады избавиться от него. Но закон непреклонен: узник обязан отбыть срок приговора на каторжных работах. Так что Дакару оставаться здесь до лета, и только смерть может освободить его раньше времени.
— Тогда помогите ему встретиться с ней, — с мрачной усмешкой предложил лекарь, застегивая ремни на своем саквояже. — Он может заработать себе сыпь или воспаление. Или, скажем, заражение крови от крысиных укусов. А если Дейлион вступится за него, можно ограничиться кашлем и потерей голоса. Кстати, твоя жена умеет готовить настой келкалии?
Угрюмый старший надзиратель покачал головой.
— У меня нет жены.
— Это скверно. Советую жениться. Насвистывая, лекарь удалился.
Каких бы бед ни желали Дакару тюремщики, он действительно отличался везением сумасшедшего: его ничто не брало. Пение продолжалось днем и ночью, напоминая то скрип напильника по железу, то жизнерадостное кваканье влюбленной лягушки. Надзирателям пришлось заткнуть себе уши тряпками и дополнительно завязать их платком.
К середине весны тюремная одежда из пеньковой рогожи болталась на Дакаре, как на вешалке. О его громадном животе напоминали лишь складки кожи, а лицо приобрело Цвет бледной поганки. Тюремные власти решили, что Безумного Пророка пора выволакивать на работу. Посланный за ним надзиратель узнал интересную подробность. Дакар сообщил ему, что никогда, даже в раннем детстве, не бывал трезв больше двух недель подряд. Нынешние три месяца — величайшее достижение. Дакар говорил об этом как о великом чуде, словно отсутствие выпивки грозило ему смертью.
Увы, тюремные власти не захотели отпраздновать это событие и не принесли Дакару эля. Его вытащили из карцера и повели на тюремный двор. Там обтесанные за зиму камни грузили на открытые телеги, запряженные волами, и везли на берег. Место работы было оцеплено солдатами в кожаных доспехах. Солдаты то и дело орали на узников, требуя пошевеливаться. Пенные брызги соленой морской воды жгли глаза. Кандалы врезались в запястья и лодыжки, и из-под ржавого железа сочилась кровь. Скользя по мокрым камням, джелотские узники латали основание крепостных стен и мола.
Их труд был тяжелым и опасным. Недаром наемные каменщики не брались чинить стены даже во время отлива. Узников заставляли работать и в часы прилива. Каждый шаг грозил обернуться сломанной рукой или ногой. Человек привыкает ко всему, можно было научиться передвигаться по скользким, осклизлым валунам. Но иногда море рождало свои стены. Им ничего не стоило вздыбить и перевернуть тяжелую каменную плиту, придавив ею узника, а то и смыть его, унеся с собой. Выплыть в кандалах не удавалось еще никому.
Дакар не испытывал ни малейшего желания становиться рыбьим кормом на дне или добычей прожорливых береговых крабов.
Пока с телег сгружали привезенные плиты и внимание стражников было рассеяно, Безумный Пророк улучил момент и, прячась за спинами других узников, стал вглядываться в поверхность моря. Весь последний месяц в карцере он упражнял свои магические способности, попутно исправляя зрение. Теперь оно у него было острым, как у впередсмотрящего.
Грубый окрик стражника оборвал наблюдения Дакара.
— Эй, ты! — Стражник ударил его под ребра древком копья. — Чего встал столбом? А ну живо берись за работу!
Безумный Пророк побрел к телеге и подставил плечо под глыбу, которую медленно опускали на бревенчатые волокуши, чтобы тащить дальше, к воде. Внешне все выглядело так, будто он честно включился в работу. Но глыба почему-то качнулась. Вместе с нею качнулись и держащие ее узники, а поскольку несколько человек находились на телеге, поддерживая верхний конец глыбы, телега тоже качнулась и со скрипом накренилась. Остававшиеся там глыбы послушно поползли к краю и с тяжелым стуком упали, опрокинув телегу. Часть ее досок были размолоты в щепки. Другим повезло больше, и они просто отлетели в сторону. Узники с руганью торопились отскочить прочь. Наименее расторопные потирали ушибленные и пораненные ноги.
— Опять этот толстый идиот! Ему только в Ситэре камни ворочать! — закричал стражник, надзиравший за разгрузкой телеги.
Дакар сердито округлил глаза и потрогал складки, оставшиеся от его некогда величественного брюха.
— Кто толстый?
Кольчужная рукавица стражника звонко въехала ему в челюсть.
— Хватить болтать, скотина. Отправляйся работать. Еще раз выкинешь такое коленце — мы этими камнями раскатаем тебя в лепешку.
От удара Дакар пошатнулся и рухнул на спину. Стражник тыкал в него древком копья, но безуспешно. Дакар лежал неподвижно.
— Что? Перестарался? — накинулся на стражника подошедший начальник караула.
Звон его металлической кольчуги выделялся среди общего лязганья кандалов.
— Отнесите этого рохлю на берег, — приказал начальник. — Холодная вода быстро заставит его встать.
Двое узников доволокли Безумного Пророка до самой кромки воды. Работа возобновилась.
Дакар являл собой жалкое зрелище: грязные тюремные лохмотья, исцарапанные руки и ноги. Он лежал неподвижно, словно все еще находился без сознания. На самом деле глаза его сосредоточенно обшаривали поверхность моря. Потом он вздрогнул, но причиной тому была отнюдь не волна, окатившая его солеными брызгами. Среди белых барашков Дакар наконец-то заметил тех, кого так долго высматривал.
Он заметил природных духов Этеры, весело катавшихся на волнах. Для них это было сродни пиру: они питались силой волн. Глаза обычного человека не увидели бы сейчас ничего, кроме странного поведения некоторых волн, гребни которых не пенились и не расплескивали брызги. На языке паравианцев эти духи назывались ийятами, то есть проказниками, ибо их отличала неуемная страсть к разного рода озорству.
Щека Дакара кровоточила, челюсть болела до сих пор, но он скривил губы в зловещей улыбке. Для большей убедительности он застонал, затем перевернулся на спину и подложил руки под голову. Не открывая глаз (пусть думают, что он только-только приходит в себя), Безумный Пророк творил магическое действо, собирая в пучок силу морских волн. Нарочито неловко, будто мальчишка-послушник, он позволил этой силе проникнуть в круг его жизненного свечения. Его оплошность была почти незаметной и вроде бы безобидной. Но Дакар прекрасно знал из собственного опыта: даже маленькая оплошность в обращении с магической силой становилась лакомой приманкой для ненасытных ийятов.
В прошлом, когда Дакар только начинал учиться у Асандира, его небрежное отношение к урокам часто привлекало ийятов, и тогда жизнь оборачивалась кромешным адом. Как бы учитель ни взывал к его благоразумию, сколько бы ни наказывал, Дакар был неисправим. Ийяты и по сей день липли к нему, как железо к магниту.
Вокруг него задрожал воздух. Ийяты почуяли Дакара, заглотнули его наживку. Белые барашки вновь обрели привычные брызги; шаловливые духи оставили катание на волнах и устремились за новым лакомством. Никогда еще Дакар не радовался пощипыванию и покалыванию в теле — верным признакам того, что ийяты присосались к его жизненному свечению. Новость мгновенно распространялась среди невидимых шалунов; за каждым тянулась ватага друзей. Магических знаний Дакара хватало, чтобы точно рассчитать, когда ийяты насытятся и их, словно детишек, потянет играть и бедокурить. Чувствуя приближение этой минуты, он встал и сделал несколько неуверенных шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102