Именно в этот промежуток времени “рут” и Поле обладают равными правами. А потому Поле начало процесс деления, чтобы выполнить два взаимоисключающих приказа. И процесс этот займет ровно тридцать часов. Если за тридцать часов не будет снят один из приказов, Поле разделится, разорвав планету надвое. В роли приказа “рутового” выступает вот этот самый сигнал, — Игорь показал на сканер. — Хотя он сейчас ничего и не делает, просто мечется в поисках выхода. Ваша Оля не может выйти самостоятельно. А потому обречена разделить судьбу всех прочих стихийников.
Илья смотрел в это непримечательное лицо. Остальные переглядывались. Тридцать часов. Оля в Поле уже почти двадцать. Осталось всего десять. А сигнал будет держаться, пока она не умрет. Еще месяц. И единственный выход — сделать так, чтобы сигнал оборвался раньше. Просто уничтожить организм, посылающий сигнал.
“Представь только, что тебе предложат твои тридцать сребреников, твой шанс спасти мир, — за то, чтоб ты меня убил. Неужели откажешься? От тебя уже ничего не зависит. Уже и финал определен. Сейчас ты, может, и скажешь, что не хочешь, а тогда… Когда наступит это “тогда”, ты меня убьешь”.
Она опять не ошиблась.
Игорь встал, горделиво щурясь. Потом пристально посмотрел на Илью, наклонился вперед, оперся о край стола:
— Ты ведь всегда мечтал спасти мир? Да? Даже говорил, мол, это твои тридцать сребреников, за которые ты предашь все и всех. Я дам тебе такую возможность. — Игорь выпрямился, вынул из наплечной кобуры пистолет, аккуратно положил перед Ильей. — Вот твоя возможность спасти мир. Твои тридцать сребреников. Только тебе решать, пристрелить ли Олю ради мира… или обречь человечество на гибель. И у тебя почти нет времени на принятие этого решения.
Илья взял пистолет. Оттянул затвор, проверил обойму. На ладонь выкатился один-единственный патрон.
— Я не стал портить тебе удовольствие, — усмехнулся Игорь. — Подумал, тебе, наверное, будет приятно стоять над ней, решая, куда стрелять. А потом передернуть затвор…
Илья так и сделал. Передернул затвор. Выстрелом Игорю снесло верхнюю половину черепа.
— Дурак, — сказало то, что осталось от головы Игоря. — Ты же все равно этим ничего не изменишь. Зло срываешь? Смешно. Ты вообще больше ничего не можешь изменить. Поздно.
Игорь задрожал и растворился в воздухе. Витька завистливо вздохнул:
— Всю жизнь мечтал услышать такие слова — и их сказали не мне!
Илья пристально посмотрел на него… и понял. Как там Игорь сказал? Стихийный “рут” из Московья? Поймал себя на том, что было у него такое подозрение, думал он, что Оля могла просто запереться дома и отключить телефон. И в самом-то деле, где ей будет безопасней всего? А о том, что она “рут”, она наверняка к этому моменту уже догадалась.
Виктор с тяжким вздохом протянул ему бутылку:
— На! От сердца отрываю.
— Зачем? — удивился Илья. — Я не пью.
— Вот и хорошо, — согласился Витька. — Пить вредно. Пьяным в Поле вход заказан.
— Не понял, — насторожился Илья.
— А чего тут непонятного? Кому на Руси везет? Дуракам и пьяным.
Илья, все равно ничего не понявший, спрятал бутылку за пазуху ветровки, огляделся по сторонам, проверяя, не понадобится ли ему что-нибудь. Вроде ничего не нужно. Направился к двери.
— Ты куда? — окликнул его Котляков.
— В Московье, — весело отозвался Илья. — Делать собачью работу — мир спасать.
— Погоди, я с тобой.
— И я тогда, — поднялся Черненко.
— Знаете что? — Бондарчук быстро вставил аккумуляторы в мобильный сканер. — Пойду-ка и я с ними.
И бегом догнал спасательную бригаду.
* * *
05-08-2084, суббота
Улан-Удэ — Московье
Стратолета пришлось ждать почти час. Сам прыжок показался невыносимо длинным. Илья физически ощущал мучительно медленное течение времени. Секунды черепашьими темпами наползали на него, потом лениво стекали, как смола при минус тридцати.
Московье. “Ступино”. Два с половиной часа на метро до Дубны. Илья скрипнул зубами, но сдержался, чтоб не пнуть какой-нибудь угол.
— Сигнал держится, — сухо проинформировал Бондарчук.
Они шли по улице как зондеркоманда. Народ разбегался в стороны. Илья готов был снести любого, кто окажется на пути.
На лестничной клетке чуть не повернул влево, по привычке. Вовремя вспомнил, что Оля живет напротив квартиры его родителей. Положил руку на косяк. Он и без сканера мог бы сказать, что Оля внутри. И одна. Такую напряженность Поля нормальный человек вынести не может, уйдет. Тут блокатору через два часа дурно станет. А сигнал держится больше суток… И до конца света осталось менее пяти часов.
Отошел на шаг, осмотрел дверь. Открывается наружу, без ключей не открыть, а без домкрата не выбить. Ч-черт, они еще и здесь провозятся…
— Шур, у тебя пушка есть? А то я свою сдал, когда увольнялся.
В ладонь лег плоский табельный пистолет. Двадцать второй калибр, мелочь, но чтоб высадить замок, хватит.
Дверь загородил Котляков. Бледный до синевы, глаза сверкают:
— Ты что, убьешь ее?!
Илья молчал.
— Ты не имеешь права. Ты не можешь этого сделать! — возмущался Котляков. — Если ты… Ты обязан сначала перепробовать все другие пути.
— Их нет, — невыразительно сказал Илья. — Тебе ж русским языком сказали.
— А мне плевать! Ты… слушай, если ты сам перессал, тогда пусти меня. У меня тоже есть ступень, дай тогда мне хоть попытаться.
— Да что ты сделаешь со своей половинкой, да еще и после того, как на Филькиного кретина выложился?!
— Я попробую, — настаивал Котляков.
За спиной послышался скрип, Илья обернулся:
— Привет, пап.
Отец смотрел на него дикими глазами.
— У тебя домкрата не найдется? — шутливым тоном, совершенно не вязавшимся с холодными глазами, спросил Илья. — А то мне стрелять в подъезде придется.
— Зачем? — тихо спросил отец.
— Чтоб дверь открыть.
Отец молчал и не двигался. Илья подошел ближе:
— Пап, Оля оказалась “рутом”. С высшей ступенью.
Отец смотрел ему в глаза. Как же он постарел, думал Илья…
— Ты понимаешь, что это чужая квартира? И что вламываться в нее — преступление? — выговаривал отец.
Илья не мог понять, зачем отец говорит ему все это. И с грустью думал, что в последнее время он разучился понимать даже родного отца.
— Оля там. И она двадцать пять часов в Поле. Она не может выйти сама, а если не выйдет, то вот тут-то и будет разделение Поля, — терпеливо объяснил Илья.
— Ты ей уже ничем не поможешь. И никому не поможешь. Звони в Особый отдел, они сами справятся.
Илья стоял, опираясь на косяк, и смотрел на отца. Спокойно смотрел. Он просто не мог понять, о чем говорит отец. Совсем.
— Так у тебя есть домкрат?
Отец недовольно скривился. Ушел, вернулся с набором ключей:
— Она их часто теряет, поэтому дубликат у нас оставляет.
Оттер Илью плечом, пошел вперед. Открыл замки.
В квартире было сухо. Так сухо, что воздух трещал. Илья почувствовал, как мгновенно пересыхают губы и слизистая глаз. От одуряющего запаха сандала кружилась голова. Ого…
Оля сидела за столом в гостиной. И со спины казалось, что просто задремала, уронив голову на руки. Вот только пальчики были покрыты облезлой бумагой вместо кожи, бумагой, давно расшелушившейся на суставах так, что были видны кости. Юра Семенов, умиравший на глазах Ильи, выглядел все-таки посвежей. Господи, как поздно…
— У-у-у, — сказал Бондарчук.
Илья увидел на столе флакон фрискала, покачал головой: фрискал снимал один из основных признаков, по которым Олю могли бы вычислить раньше. Посмотрел на отца:
— Ты снабдил?
Отец кивнул.
— Давно?
— Два года назад. Она еще здесь училась.
— А почему молчал?
— Кто мне поверил бы в Службе? А ее матери я просто не мог сказать, что у нее дочь — корректировщик. Это ж не благо, а божья кара, когда такой ребенок рождается.
— Спасибо на добром слове. Я тоже тебя люблю.
Отец отвел глаза.
— А теперь все выйдите и не заходите сюда, пока я не разрешу, — спокойно сказал Илья.
Они разом замолкли и уставились на него. Илья повторил:
— Все, уходите.
— Илья, ты ничего не сможешь сделать, — сказал отец. — И ничего не должен делать. Случилось то, что должно было случиться. Нам всем нужно уйти. И позвонить в Особый отдел.
Илья просто смотрел ему в глаза. Молча. Не двигаясь, не дыша учащенно, и вообще не выказывая ни малейшего волнения. Отец все понял. Ссутулился, шагнул к двери.
— Ты все-таки убьешь ее? — Котляков смотрел с неприкрытой ненавистью. — Мне покласть на мир, который ты спасаешь, Олю я тебе не прощу. Ты проживешь ненамного дольше. Я тебе это обещаю.
Илья чуть улыбнулся. Хороший парень Котляков. Добрый. Черненко ничего не сказал, но очень громко подумал. И произносить такое вслух можно было не при всяких грузчиках: смутятся.
— Паш, — с теплотой сказал он, — если у меня ничего не получится… Скажи особистам, чтоб положили нас с ней обоих. Я могу на тебя надеяться?
Котляков разом остыл, смотрел прозрачными глазами, потом молча кивнул и вылетел из комнаты. Илья проводил всех и для надежности заперся на замок.
* * *
05-08-2084, суббота
13:09 по московскому времени
Московье
Если положение в данных обстоятельствах безвыходное, то надо избавляться либо от положения, либо от обстоятельств. Илья решил обрушить Поле, раз другого выхода не остается. Это он со своей псевдотрешкой сумеет. Если войдет. И заставил свой вымотанный мозг породить пробойный разряд.
— Есть такое слово — “надо”, — твердил он сам себе.
И погружался в себя, отключаясь от внешнего мира. Поле было упругим, как резина. Маячило где-то впереди, не впуская в себя. Илья разозлился, подумал — а чего мелочиться? Набрал в грудь воздуху побольше, отошел на шаг — и побежал.
Илья несся вперед, пока в глазах не стало красно от нехватки кислорода. Но бежал. Потом начали болеть легкие — Илья напомнил себе, что это Поле, и никаких легких у него тут нет и быть не может, а потому нечего притворяться.
Серый туман по бокам коридора стал черным, а впереди уже поднималась Черта. Та самая, которую видят многие люди, умирая. И которую видят все до единого корректировщики. Знал бы человек, что никто не в силах запретить ему вернуться из-за той Черты…
Поле оставалось резиновым. Оно растягивалось под давлением его разряда, прогибалось внутрь, но не пускало. Настал момент, когда Илья вынужден был сбавить напор. И почувствовал, как медленно Поле начинает вытеснять его. Илья упал, попытался вцепиться пальцами в стенки коридора, но они были скользкими и гладкими, он только напрасно ломал ногти.
Его вышвырнуло с такой силой, что пришел в себя Илья не сразу. Очнулся, увидел себя на полу Олиной гостиной. Оля оставалась в прежнем состоянии. Дьявол, подумал Илья, ну почему всем удается, а мне — нет?! Почему другие умеют прыгать через голову, а у меня не получается?!
— Надо думать, потому, что их подвиги — никакие не подвиги на самом деле. Просто раскрылся скрытый потенциал, только и всего.
Илья поднял голову. Игорь сидел на диване, закинув ногу на ногу, и чувствовал себя великолепно даже без верхней части черепной коробки.
— А у меня, получается, этого скрытого потенциала нет? — насупился Илья.
— Почему же? Есть, конечно. Он у всех есть. Но раскрывается в строго определенных обстоятельствах. Савельев, к примеру, сам раскрыться не смог, потребовалась детонация. И Цыганков без вмешательства “рута” не обошелся. Так что, если смотреть беспристрастно, подвиги совершали не они. Да и вряд ли они что-то вообще смогли бы, если бы не такая сложная ситуация.
— У меня тоже — ситуация. И я тоже находился в зоне захвата тех же самых “рутов”.
Игорь помолчал. Встал, прогулялся по комнате.
— Тебе не приходило в голову, что отсутствие действия — тоже подвиг? Вот смотри: не влез бы Савельев со своей инициацией — и не пришлось бы сейчас спасать мир радикальными методами. Да, Оле пришлось бы тяжело. Но Стрельцову не пришлось бы выкладываться в минус. Отдохнул бы сутки-другие, помог бы тебе сублимировать ступень, глядишь — и откатил бы ты Олю спокойно. Да? А Савельев все испортил, полез спасать мир, никого не слушая. Так ты подумай — может, тебе и не надо сейчас трепыхаться?
— Да? И что, по-твоему, мне делать?
— Ну-у… Позвони Стрельцову, пусть он что-нибудь придумает.
— Стрельцов в глубоком минусе. У него сил даже на вход сейчас не хватит.
— Но у тебя же почти хватило? А у него опыта побольше, он не раз хвастался, что с Полем может делать все, что угодно. И говорил, что лучше него Поле не знает никто. Вот пусть и докажет. На деле.
— А если не докажет?
— Куда он денется? — Игорь пожал плечами.
— Он умрет во время этого прорыва.
Игорь посмотрел тяжело и серьезно:
— Илья, ты когда-то мечтал спасти мир. Сейчас все зависит только от тебя. Это не шутка, ты сам все прекрасно понимаешь. Одно решение ты реализовать не смог. Оля тебе показалась дороже мира. А теперь ты жалеешь Стрельцова. Илья, а он тебя жалел? Я не говорю уже о том, что он помешал тебе покинуть Землю, обреченную на гибель, — просто закрыл космодром. Сам-то работал с безопасного расстояния. А тебя бросил в котел. А вспомни свою командировку! Ведь Стрельцов же просто подставил тебя под удар антикорректора. Как мишень. Антикорректор стрелял в ответ на любой прорыв, вот Стрельцов и подумал: я “рут”, я нужен. А таких, как Моравлин, — полно. И сделал из тебя приманку. Да, конечно, потом повез в Мораву. Но по справедливости ему стоило бы отплатить тебе той же монетой — спасти жизнь.
— Я знал, на что шел.
— Совершенно верно. Тебя эта вертихвостка, — Игорь показал на Олю, — довела до того, что ты стал искать способ красиво пожертвовать собой. А Стрельцов воспользовался моментом. Он всегда умел поймать ветер. Ты корячился, блокировал Фильку, — за просто так. Потому, что чувствуешь долг перед человечеством. А Стрельцов не такой. Он свою выгоду не упустит. Независимость под шумок выбил, и рейтинг венерианским спецам приподнял. А это все денежки. И власть. Стрельцов, в отличие от тебя, про человечество только рассуждает. А заботится исключительно о своей выгоде.
Господи, ошалело думал Илья, неужели у меня действительно были такие подлые мысли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66