Флакон она носила с собой. Взяла свою сумку и отправилась на поиски автомата с питьевой водой. Нашла этажом ниже. Присосалась как верблюд после перехода через пустыню. Когда вернулась в зал, суета уже спала. Около Карпатова возились медики. Ему вкололи обезболивающее и прямо на месте вправили кости. В гипс закатают в больнице.
Чуть подальше на корточках сидел Павел и рассматривал пол. Провел пальцем по тому самому месту, где, как Оля видела, Карпатов должен был поскользнуться. На пальце остались масляные следы. Откуда тут взялось масло?! Тут же Оля вспомнила: пока перестраивались для челночного бега, тут прошел слесарь — в женской раздевалке батарею прорвало. И слесарь что-то уронил. Наверное, масленку. Никто и не увидел, что из нее вытекло чуть-чуть масла, оно ж бесцветное, а пол лакированный, блестящей пленки масла на нем не видно.
Павел поднял голову, снизу вверх с нескрываемым восхищением посмотрел на Олю:
— Ну, ты даешь!
Рита, вертевшаяся тут же, с улыбкой, но недружелюбным тоном заметила:
— Если б ты не заорала, ничего бы не было.
Оля опешила. Ей и в голову не приходило, что в случившемся обвинят ее. У нее внезапно закружилась голова. Опять направилась к автомату. Наглоталась под завязку и еще налила в литровый стакан, взяла с собой. Без нее успели закрыть состязания, она вернулась к самому главному моменту: объявлению результатов.
Ее группа заняла шестое место, а победила группа Робки Морозова. Что ж, этого стоило ожидать.
— Ты в курсе, что Моравлин в прекрасных отношениях с Пашкой Котляковым? — спросила Наташа уже на улице.
— Что?
— Ага. И с Черненко. И с Морозовым.
Блин, кошмар какой, подумала Оля. Буквально все ребята, с которыми она общается. Не дай бог, он еще и с Яковом дружит. Вот где холокост начнется.
— И с Цыганковым он замечательно ладит, — с иронией продолжала Наташа. — Лилька мне сегодня сказала. Когда ты ушла, они все в кучку собрались, размахивали руками, Цыганков все указывал на место, где ты сидела. А Моравлин взял в своей сумке банку и повел куда-то Морозова.
— Банка с красными полосами на крышке была?
— Ты откуда знаешь?
Оля отмахнулась. Неделю назад, после того, как произошла дико неприятная сцена у психолога, Робка ей все объяснил. Оказалось, такой процедуре подвергают всех, кого планируют взять в Службу. Это не больно, наркоз дают. Робка оказался “рутом”, тем самым Вещим Олегом, которого искал Илья. Робку это не то пугало, не то восхищало. Сам не знал, как к этому относиться.
Фрискал нужен всем, кто как-то общается с Полем. Значит, поняла Оля, она слишком поздно закричала, и Робка понял, что Карпатов так и так погибает. И подсек ему ноги “рутовкой”, поэтому Карпатов не поскользнулся, как она предвидела, а споткнулся. Потому-то и вспыхнул свет — Робка говорил, что при малом расстоянии до объекта бывает видна вспышка. Ее так и называют — “рутовая”.
Спустились в метро. На платформе за последним столбом спрятался Илья. Оля из принципа обогнула столб, мило улыбнулась. Илья скорчил рожу. Оля поздравила его с тем, что его группа заняла седьмое место на состязаниях, помахала ручкой и преспокойно зашагала дальше.
Доехали до “Стадиона”, на платформе распрощались с Наташей. Оля поднялась наверх и увидела, что ее маршрутка уже подана под посадку. Рванулась вперед, тут же поскользнулась и опомнилась: повторять участь Карпатова ей не хотелось. Черт с ней, пусть уходит.
Дул отвратительный ледяной ветер. Оля спряталась за рекламным щитом. Обернувшись, увидела… Илью! Идет себе, ноль внимания на погоду, мороженое облизывает. Во дает!
Она не хотела попадаться ему на глаза, держалась за спиной и почему-то была уверена, что ему известно о ее присутствии. Сели в маршрутку, Олино любимое местечко занял какой-то толстый дядька, Оля обиделась и перебралась в середину салона. Мимо нее протиснулся Илья, старательно поворачиваясь спиной, уселся рядом с тем дядькой. Оля только плечами пожала. Через две остановки освободилось место напротив дверей, села туда. Конечно, от дверей сквозит холодом, зато в окошко смотреть можно.
Вот в этом-то окошке она и разглядела отражение Ильи. Собрался выходить за одну от своей остановки. Теперь уже Оля притворялась слепой. В стекле его отражение протянуло руку, намереваясь щелкнуть ее по носу. Оля легко уклонилась, демонстративно не поведя глазом в сторону Ильи. Толстый дядька освободил ее любимое место, поэтому Оля тут же шмыгнула туда. И опять уставилась в окно.
Рядом с ней — хлоп сумка. Моравлинская. Сам наклонился, опираясь на поручни, отгородил ее от салона. Оля сжалась в комочек, таким злым он ей показался.
— Ты что здесь делаешь?
“Совсем наглость потерял, — подумала Оля. — Я ж не спрашиваю, что он здесь делает?” И тут же спросила:
— А ты?
— Я-то домой еду! — рявкнул он.
— А я куда, по-твоему?!
— Ты почему не подошла на остановке?
— Я тебя не заметила! — отрезала Оля.
— И в салоне не видела? — ехидно уточнил Илья.
Оля демонстративно отвернулась, не желая продолжать разговор на повышенных тонах.
— Значит, не видела? Хорошо замаскировался!
Он вылетел из салона, оставляя за собой смерч разгневанного воздуха. Оля покрутила пальцем у виска. Дурак, чего с него взять?

* * *
16 декабря 2083 года, четверг
Селенград
Телефонный звонок накрыл его в ванной. Илья выпрыгнул из-под ледяного душа с полной уверенностью, что звонит Оля. С нее станется. Она всегда для звонков выбирала самые неподходящие моменты. Наверное, тоска взяла после сегодняшнего инцидента в зале, вот и ищет, кому на жизнь поплакаться. С дельфийцами такое часто бывает.
— Илюх, это Бондарчук.
Начинается, подумал Илья.
— У меня тут Цыганков сидит и ересь несет, — провокационным тоном пожаловался Бондарчук.
— Пусть несет, если нравится.
— Так что там было?
— Зацикленный “мертвяк” ступени на четыре. Васька такой раздолбать в одиночку не смог бы, поэтому, если он говорит, что справился один, то это точно ересь.
— Он говорит, что раздолбал не он, а Вещий Олег. А я подтверждаю, потому что был аховый разряд. Полная четверка, секунда в Поле. И, по-моему, даже маловато ему Вещий врезал. С “мертвяками” лучше на максимуме.
— Четверка… Не хило. Значит, не зря я Робку заставил фрискал глотать.
— А Цыганков уверяет, что это не Робка.
— Ересь.
В разговор влез Цыганков, начал доказывать, что не мог он ошибиться, он же антикорректор и блокатор, и такой разряд чувствует всей шкурой. Уверял, что разряд прошел совсем вплотную, у него теперь печенка ноет, и вообще ему спирт за вредность положен.
— Вот от спирта она у тебя и болит. Вась, ну говорили же уже! Некому там рядом с тобой было бить! Не-ко-му! Там одни девчонки сидели! Девчонки и ты!
— А Котляков говорит, что у него тоже осталось неправильное впечатление, будто разряд был не из того места, где стоял Робка, — ехидненько сказал Васька. — Мало того, у Риты ошейник медным тазом накрылся. А стояла она как раз на прямой линии между мной и Карпатовым.
— Ну еще скажи, что это ты!
— Не я. Ты в курсе, что твоя Оленька полчаса проторчала у питьевого автомата? И по залу ходила с водичкой? Это тебе ни о чем не говорит?
Илья откровенно расхохотался:
— Да дельфиец она, угомонись.
— Да? — Такого Цыганков не ожидал, потому слегка ошалел. — Дельфиец… Слушай, так тогда все ясно. Она с Робкой явно в паре работает. Тогда понятно… Илюх, а ведь выходит, что Вещий Олег — не один человек, а два?
— Давно уже поняли. Из-за этого и импульс прямоугольный.
— Лихо, — согласился Цыганков. — Слушай, а почему так?
— Трудно сказать. Робка-то почти слепой в Поле. У него сотрясение мозга в детстве было, в результате он мысли почти не слышит. Я так думаю, Оля при нем в качестве наводчика состоит. — Илья усмехнулся: — Корректировщик в смысле артиллерийском при корректировщике в смысле информационном.
— И ступень она ему сублимирует, явно. Слушай, а может, Робка вообще не может напрямую в Поле выйти? Потому разряд через нее направляет?
Илья подумал. Хорошо подумал.
— Знаешь, не исключено, — признал он.
— А давай проверим? — загорелся Цыганков. — Ну, чтоб уже наверняка?
Для проверки вероятной схемы Цыганков предложил сыграть на Олиной ревности. Олю требовалось соответствующим образом подогреть, чтоб она самоконтроль потеряла и использовала свой канал связи с Робкой. Ну а дальше — действовать по обстоятельствам. Илье план не нравился. Во-первых, не было никакой уверенности, что Оля станет ревновать. Во-вторых, он сам в этой ситуации выглядел идиотом. А в-третьих, есть в этом что-то гнусное — провоцировать людей на личные эмоции. Но в одном Цыганков был прав: механизм взаимодействия Оли и Робки требовалось уточнить. Причем так, чтобы Оля ничего не заподозрила: Илья хорошо помнил, каковы были результаты “проверки” у Лоханыча.
— Вон, Бондарчук даже мобильный сканер обещает выдать нам для такого случая, — уговаривал Цыганков. — А сам засядет в лаборантской на полное отслеживание.
— И когда? — сдался Илья.
Цыганков задумался:
— Знаешь, самое идеальное — когда дежурить будем. На вахте.

* * *
28 декабря 2083 года, четверг
Селенград
На вахте дежурили Моравлин с Цыганковым. Стояли у турникета, а в их будочке сидели две девчонки. Судя по старательно загримированным туповатеньким личикам — первокурсницы с технологического. Чувствовалось, что вахтеры и девушки вот только что узнали о существовании друг друга, и девушки страшно довольны оказанным вниманием, уже строят планы на будущее.
Оля с Наташей не скрывали своего презрения. Могли б хоть что-нибудь менее ординарное подобрать, ясно читалось на их лицах. Цыганков окликнул Олю, принялся зазывать к себе на Новый Год. Уверял, что соберется замечательная компания. Оля, старательно не глядя на Моравлина, сказала:
— Жди гостей.
Она могла пообещать все, что угодно. Была стопроцентно уверена, что помешают обстоятельства.
Второй пары не было. Верней, была — геополитика — только Оля с Наташей уже получили по ней семестровый зачет. И провели это время на вахте. Про девочек с первой пары никто не вспоминал.
Оля, так и таскавшая с собой с самой “Недели” маркеры, занялась рисованием. Цыганков ее творчеством живо заинтересовался. Моравлин нарезал круги у вахты, пытаясь принять участие в развлечении, но его все время оттеснял Цыганков. Временами Моравлину удавалось стащить у Оли маркер и кинуть его сверху. Ему хотелось поиграть, а Оля молча подбирала инструмент и продолжала рисовать двухголового дракончика — в ознаменование наступающего года Дракона.
В какой-то момент стало подозрительно тихо. Оля недоуменно обернулась, ожидая увидеть незаметно подкравшегося ректора или, на худой конец, Огурца. Но их не было. Наташа сидела к ней лицом, а Моравлин нежно гладил ее волосы и плечи. Оля не успела даже договорить какую-то шутку в адрес Цыганкова. Моравлин сначала перестал улыбаться, а потом медленно, медленно убрал руки за спину. Наташа сидела с испуганным лицом. А Цыганков не сводил с Олиного лица пристального взгляда.
Оля только пожала плечами и преспокойно вернулась к рисованию. Пришел Робка Морозов, перекинулся с ребятами парой фраз и отправился дальше по своим делам. Оля разукрасила дракончика, под одной головой подписала “Илья Муромец”, под другой — “Соловей-разбойник”. Цыганков тут же заявил, что голова “Илья Муромец” — ну вылитый он с похмелья. И спрятал картинку — на память.
Потом, на третьей паре, Наташа рассказала Оле:
— У тебя была такая перекошенная улыбка, и такой взгляд, будто ты его сейчас убьешь. Даже мне стало страшно.
Оля удивилась: у нее в тот момент никаких левых мыслей вроде “прибью гада” не возникало. Она толком и не разглядела, чем они там заняты.
— Цыганков ему потом говорил: “Ну ты че руки-то убрал? Надо было поцеловать”. А Моравлин его послал и сказал, что в эти игры больше не играет. Он злой был как пес, — сказала Наташа. — Слушай, а чего он ко мне-то лапы тянет?
Оля не знала. Но ей стало невыносимо обидно. Если с тем, что для Моравлина она просто знакомая, она еще мирилась, то пережить, что он ухаживает за Наташей, будет тяжеловато.
На физвоспитании сдавали зачеты. Конец семестра, что поделать… У Оли оставались только акробатика и козел. Козла Оля до смерти боялась после неудачного падения в школе, когда чуть не свернула себе шею. Отучать ее от страхов подписались Черненко с Земляковым.
Кое— что начало получаться, Черненко отлучился, ему пора было сдавать беговую дорожку, а Земляков вдруг потребовал, чтоб Оля прыгала по “олимпийски” -когда прыжковая пружина довольно далеко отстоит от козла. Оля шарахалась и топала на него ногами, — бесполезно. Колька уперся рогом.
И, уже разбегаясь, увидела, как блеснула металлизированным пластиком поверхность пружины. Блеск наложился на картину, виденную за секунды до падения Карпатова. Только сейчас это черное кольцо висело прямо перед ней.
Оля влетела прямо в него. Правая нога проехала по пружине, как по сливочному маслу, попала под пружину, и Оля грохнулась на нее всем весом, с хрустом довершив предначертанное.
Она издала вопль, которому могли бы позавидовать североамериканские индейцы. Слезы брызнули, как у плачущих кукол — струйками, Оля даже видела сквозь ресницы эти улетающие вперед фонтанчики. Земляков и Черненко, перепуганные хуже нее, рывком поставили ее на ноги. Оля наступила на подвернутую ногу и издала второй вопль.
Ее оттащили к скамейке. Физрук Денис Палыч заставил Олю разуться. Щиколотка была толстой, круглой и синей с уклоном в фиолетовые разводы. Денис Палыч пощупал сустав, Оля до крови закусила пальцы, чтобы не закричать.
— Вывиха нет, — авторитетно заявил Палыч. — Растяжение. Иди к врачу. От прыжков я тебя освобождаю.
Легко сказать — иди! А если не получается? Пришлось дождаться, пока закончится пара. Ребята на плечах оттащили ее на первый этаж, где сидела фельдшерица. Та сделала снимок — разрыв связок.
— Да что ж за группа такая? — изумилась она. — То перелом, то разрыв связок…
В больницу ее провожали Наташа и Павел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66