— Вы делились с Джонсами своими мыслями по поводу терапевтов? — поинтересовался я.
— Я держу свои мысли при себе. Я профессионал.
— А вы не говорили им, что кто-то подозревает нечистую игру?
— Конечно, нет. Повторяю, я профессионал!
— Профессионал, — согласился я. — Вам просто не нравятся психотерапевты. Шайка шарлатанов, которые обещают помочь, но у них ничего не получается.
Ее голова дернулась назад. Чепчик опять затанцевал на волосах, и Вики быстро поддержала его рукой.
— Вы не знаете меня, — проговорила она. — Вы ничего обо мне не знаете.
— Это правда, — соврал я. — И это стало проблемой для Кэсси.
— Просто смешно, что...
— Ваше поведение начинает мешать ее лечению, Вики. Давайте больше не будем обсуждать это здесь. Пройдем туда, — Я указал на подсобку, расположенную за медицинским постом.
Вики уперла руки в бока:
— Зачем?
— Затем, чтобы все обсудить.
— Вы не имеете права.
— В общем-то имею. И только благодаря моему доброму отношению вы все еще занимаетесь этой пациенткой. Доктор Ивз восхищается вашим мастерством, но ваше поведение начинает действовать и на ее нервы.
— Да?
Я поднял телефонную трубку:
— Позвоните ей.
Вики шумно втянула воздух. Потрогала чепчик. Облизала губы.
— Что вам от меня нужно? — В голосе послышались ноющие нотки.
— Не здесь, — сказал я. — Там, в той комнате. Вики. Прошу.
Она начала протестовать. Но слова застряли в горле. Губы задрожали. Она подняла руку, чтобы прикрыть их:
— Давайте просто забудем об этом, — предложила она. — Я прошу прощения. Хорошо?
Ее глаза были полны страха. Вспомнив, при каких обстоятельствах она в последний раз видела своего сына, и чувствуя себя полной дрянью, я покачал головой.
— Больше никаких ссор, — умоляла она. — Обещаю. Честное слово. Вы правы. Мне действительно не стоило лезть не в свое дело. Это все потому, что я беспокоюсь о ней так же, как и вы. Я буду вести себя хорошо. Простите. Больше это не повторится...
— Прошу вас, Вики. — Я указал на подсобку.
— ...Я клянусь. Прошу вас, сделайте мне некоторое снисхождение.
Я настаивал на своем.
Она двинулась ко мне, сжала руки в кулаки, будто готовилась нанести удар. Затем опустила руки, внезапно повернулась и направилась в комнатку. Шла она медленно, с опущенными плечами, едва переставляя ноги.
Там стояли кофейный столик, оранжевый диван и кресло под стать дивану. На столике — телефон рядом с выключенной кофеваркой, которой, видимо, не пользовались и давно не мыли. Над большим плакатом, на котором было написано: «Медсестры, выполняйте свою работу с нежностью и любовью», висели календари с кошками и щенками.
Я закрыл дверь и сел на диван.
— Это подло, — неуверенно сказала Вики. — Вы не имеете права — я позвоню доктору Ивз.
Я поднял трубку, связался с оператором и попросил ее разыскать Стефани.
— Подождите, — проговорила Вики. — Не надо.
Я отменил заказ и повесил трубку. Вики немного потопталась и в конце концов, постоянно поправляя чепчик, опустилась в кресло. Я заметил то, что никогда раньше не видел: крошечную маргаритку, нарисованную лаком для ногтей на ее новом пропуске прямо над фотографией. Лак начал облупливаться, и цветок казался разорванным на клочки.
Вики сложила руки на обширных коленях. На ее лице появилось странное выражение — как у заключенного, которому только что прочитали приговор.
— У меня много работы, — пыталась объяснить она. — Мне еще нужно сменить простыни, проверить, чтобы в диетическом отделе столовой повара получили правильный заказ на обед.
— Насчет той сестры из Нью-Джерси, — начал я. — Почему вы заговорили о ней?
— Вы все не можете забыть об этом?
Я молча ждал.
— Ничего особенного в этом нет, — оправдывалась она. — Я уже сказала вам, что есть такая книга и я ее прочла. Вот и все. Я не люблю читать о подобных вещах, но кто-то дал мне эту книгу, и я ее прочла. Понятно?
Вики улыбнулась, но внезапно ее глаза наполнились слезами. Она вскинула руки, пытаясь вытереть слезы пальцами. Я оглядел комнату. Бумажных салфеток нигде не видно. Мой носовой платок был чистым, и я предложил его женщине.
Она взглянула на него и не взяла. Ее лицо все еще оставалось мокрым, в густом слое наложенной на лицо косметики тушь пролагала борозды, похожие на следы от кошачьих когтей.
— Кто вам дал эту книгу?
Лицо медсестры будто отяжелело от боли. Я чувствовал себя так, будто пырнул ее ножом.
— Это не имело никакого отношения к Кэсси. Поверьте.
— Хорошо. А что именно делала эта медсестра?
— Она травила младенцев — при помощи лидокаина. Но она не была настоящей медсестрой. Сестры любят детей. Настоящие медсестры. — Ее взгляд упал на плакат, и она вновь зарыдала.
Когда женщина немного пришла в себя, я вновь предложил ей носовой платок. Она притворилась, что не заметила его.
— Что вы от меня хотите?
— Немного честности...
— По поводу чего?
— По поводу вашего враждебного отношения ко мне...
— Я уже попросила извинения.
— Мне не нужны извинения, Вики. Дело не в моих амбициях, и нам необязательно быть приятелями и болтать о всякой ерунде. Но мы обязательно должны понимать друг друга, чтобы заботиться о выздоровлении Кэсси. А ваше поведение мешает мне.
— Я не согла...
— Это так, Вики. И я знаю, что причина не может заключаться в том, что я сказал или сделал что-то не так, как нужно, потому что вы были настроены враждебно еще до того, как я успел открыть рот. Поэтому очевидно, что вы настроены вообще против психологов, и я подозреваю, что они не смогли в чем-то помочь вам или плохо обошлись с вами.
— Чем вы сейчас занимаетесь? Пытаетесь проанализировать меня?
— Если мне это понадобится, да.
— Это нечестно.
— Если вы желаете продолжать работать с этим пациентом, давайте поговорим начистоту. И без того случай слишком сложен. С каждым разом, когда Кэсси поступает в больницу, здоровье ее все ухудшается и ухудшается, и никто не знает, что за чертовщина с ней творится. Еще несколько припадков, подобных тому, что вы видели, и может возникнуть угроза серьезного повреждения мозга. Мы не можем позволить себе отвлекаться на всякое междоусобное дерьмо.
Ее губы задрожали и надулись.
— Нет никакой необходимости ругаться.
— Простите. Что вы еще имеете против меня, не считая моего грязного языка?
— Ничего.
— Чепуха, Вики.
— На самом деле ничего...
— Вам не нравятся психологи, — проговорил я, — и моя интуиция подсказывает мне, что на то есть основательная причина.
Она откинулась на спинку кресла:
— Да?
Я кивнул:
— Сейчас развелась масса неквалифицированных психологов, с удовольствием забирающих ваши деньги и ничего не дающих взамен. По счастью, я не отношусь к таковым, но и не ожидаю, что вы поверите мне на слово.
Вики сжала губы. Затем расслабилась. Над верхней губой остались складки. Измученное лицо было покрыто подтеками туши и размазанной косметикой. Я чувствовал себя Великим Инквизитором.
— С другой стороны, — продолжал я, — может быть, вы настроены именно против меня — что-то вроде собственнического чувства по отношению к Кэсси, ваше желание быть главным лицом в этом запутанном случае.
— Дело вовсе не в этом!
— А в чем же, Вики?
Она не ответила. Опустила глаза на свои руки. Ногтем попыталась отодвинуть кожу в лунке пальца. На лице ее отсутствовало какое-либо выражение, но слезы не прекращались.
— Почему бы не высказать мне все откровенно и не покончить с этим? — предложил я. — Если проблема не имеет отношения к Кэсси, то ваши слова не покинут пределов этой комнаты.
Вики шмыгнула носом и ущипнула за его кончик.
Я придвинулся к ней и продолжил более мягким тоном:
— Послушайте, никакой необходимости в соперничестве нет. Я вовсе не стараюсь в чем-то вас разоблачить. Я просто хочу нормализовать ситуацию — найти настоящий путь к перемирию.
— Не покинут пределов этой комнаты, да? — На ее губах вновь заиграла самодовольная улыбка. — Я уже слышала об этом раньше.
Наши взгляды встретились. Она заморгала. Я не дрогнул.
Внезапно ее руки взлетели вверх. Сорвав с головы чепчик, она швырнула его в дальний угол комнаты, и он упал на пол. Вики начала было подниматься, но передумала.
— Пропадите вы пропадом! — прошипела она. Бывшая прическа напоминала теперь воронье гнездо.
Я свернул носовой платок и положил его к себе на колено. Такой опрятный парень, этот Инквизитор.
Вики зажала виски между ладонями.
Я поднялся и положил руку ей на плечо, ожидая, что она сбросит ее. Но она этого не сделала.
— Прошу прощения, — проговорил я.
Женщина зарыдала и начала свой рассказ, а мне ничего не оставалось, как выслушать ее.
* * *
Она рассказала не все. Вскрывала старые раны, но старалась при этом сохранить некоторое достоинство.
Реджи со своими преступными наклонностями превратился в «живого мальчика, испытывающего трудности в учебе».
«Он был достаточно способным, но просто не мог найти что-нибудь по душе, поэтому был очень рассеянным».
Мальчик рос и превращался в «беспокойного» молодого человека, который, «наверное, просто не мог найти своего места».
Множество мелких преступлений в ее пересказе оказались «кое-какими проблемами».
Она еще немного поплакала. И на сей раз взяла мой носовой платок.
В конце концов Вики частично выплакала, частично вышептала суть своего рассказа: ее единственный ребенок погиб в возрасте девятнадцати лет в результате «несчастного случая».
Освободив ее от семейной тайны, Инквизитор придерживал язык.
Она долго молчала, потом промокнула слезы, вытерла лицо и продолжила рассказ.
Муж-алкоголик поднялся до статуса героя «голубых воротничков». Умер в тридцать восемь лет, пал жертвой «высокого содержания холестерина».
— Слава Богу, что мы были владельцами дома, — говорила Вики. — Единственное, что оставил нам Джимми и что имело хоть какую-то ценность, — это дом и старый мотоцикл «харли-дэвидсон» — одна из этих трещалок. Он вечно возился с ним и разводил грязь. Сажал Реджи на заднее сиденье и носился с ним по окрестностям. Называл мотоцикл своим боровом. Реджи до четырех лет думал, что это на самом деле и есть боров. — Вики улыбнулась.
— Я продала эту вещь в первую очередь — не хотела, чтобы Реджи думал, будто ему по рождению дано право однажды выйти из дома и свернуть себе шею на шоссе. Он всегда любил скорость. Как и его отец. Поэтому я и продала мотоцикл одному из докторов больницы Футхилл-Сентрал. Я работала там до рождения Реджи. А после того как умер Джимми, мне пришлось опять вернуться туда.
— В педиатрию? — поинтересовался я.
Она покачала головой:
— В общую терапию — там не было педиатрии. Я бы, конечно, предпочла педиатрию, но мне нужна была работа поблизости от дома, чтобы быть рядом с Реджи — ему уже исполнилось десять лет, а он все еще не мог оставаться один. Мне хотелось побольше бывать с ним. Поэтому я работала по ночам. Обычно укладывала его в девять, ждала, когда он уснет, перехватывала часок сна и в десять сорок пять уходила, чтобы заступить на дежурство в одиннадцать. — Вики остановилась, ожидая моей реплики.
Но Инквизитор не сделал такого одолжения.
— Он был совсем один, — продолжила женщина. — Каждую ночь. Но я считала: пока он спит, все будет в порядке. Запирала его на ключ и уходила. Другого выхода не было — никто не мог бы мне помочь. Родственников не осталось, а такого учреждения, как детский центр, тогда не существовало. Можно было в специальном агентстве нанять приходящую на всю ночь няню, но ставки там были не меньше моей зарплаты. — Она вытерла лицо, вновь взглянула на плакат и сдержала слезы. — Я ни на минуту не переставала беспокоиться о моем мальчике. Но, когда он вырос, он обвинил меня в том, что я не заботилась о нем, заявил, что я оставляла его одного на ночь потому, что он был мне безразличен. Он даже придрался ко мне из-за продажи мотоцикла отца — изобразил это как подлый поступок.
— Трудно поднимать ребенка одной, — заметил я и покачал головой так, как — я надеялся — ею качают, выражая сочувствие.
— В семь часов утра я мчалась домой, надеясь, что Реджи все еще спит, а я разбужу его и притворюсь, что была дома всю ночь. Вначале это получалось, но очень скоро он понял, что к чему, и начал прятаться от меня. Это было что-то вроде игры — он запирался в ванной комнате... — Она сжала носовой платок, и на ее лице появилось ужасное выражение.
— Успокойтесь, — проговорил я. — Не нужно...
— У вас нет детей. Вы не можете понять этого чувства. Когда Реджи стал старше, подростком, он заимел привычку болтаться где-то по ночам. Иногда не появлялся по две ночи подряд. Когда я препятствовала ему, он все равно ускользал из дома. Просто смеялся над любым наказанием, которое я придумывала. Когда я пыталась поговорить с ним, он бросал мне в лицо упреки. Обвинял в том, что я постоянно работала и оставляла его одного. Око за око: раньше уходила ты — теперь ухожу я. Он никогда... — Вики покачала головой. — Ему никогда никто не помогал. Ни капельки. Ни один из вас. Экспертов. Советников, специалистов — назовите как угодно. Все были экспертами, кроме меня. Потому что я была проблемой, правильно? И все весьма успешно обвиняли. В этом они были настоящими экспертами. Хотя нельзя сказать, что кто-нибудь из них смог ему помочь — в школе он ничего не мог выучить. С каждым годом становилось все хуже и хуже, а мне удавалось добиться только отговорок. В конце концов я отвела Реджи к... одному из вас. Частный клоун. Аж в самом Энсино. Конечно, мне это было не по карману. — Она буквально выплюнула имя, которое мне ни о чем не говорило.
— Никогда не слышал о таком, — заметил я.
— Большая приемная, — продолжала Вики, не замечая моей реплики. — Вид на горы и всякие маленькие куколки вместо книг на полках. Шестьдесят долларов в час, а тогда это было очень и очень много. Да и сейчас тоже... особенно за напрасно потраченное время. Два года мошенничества — вот что я получила в результате.
— Где вы его разыскали?
— Он пришел по рекомендации — отличной рекомендации — одного из врачей Футхилла. Вначале и я подумала, что он хороший специалист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60