https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy_s_installyaciey/
Но глаза Кэсси оставались закрытыми, а лицо стало безмятежным.
Через секунду девочка уже спала, дыша в одном ритме с вливающимися в ее руку каплями жидкости.
Синди протянула руку и погладила щечку дочери. Один из плюшевых зверьков свалился на пол. Женщина подняла игрушку и хотела положить рядом с подносом, но поднос оказался дальше, чем она рассчитывала, и Синди потеряла равновесие. Я схватил ее за локоть и удержал. Под блузкой рука была тонкой и гибкой. Я отпустил Синди, но она какое-то время продолжала держаться за меня.
Я заметил следы беспокойства — те линии вокруг глаз и рта, которые с возрастом превратятся в морщинки. Наши глаза встретились. Ее были полны страха перед неизвестностью. Она отошла и села на диван-кровать.
— Было какое-нибудь обследование? — спросил я, хотя перед тем как прийти сюда прочел записи в истории болезни.
— Уколы и анализы. Сканирования всех видов. Мы очень задержались с обедом, и желудок Кэсси его не принял.
— Бедняжка.
Синди прикусила губу:
— Доктор Ивз говорит, что эта потеря аппетита вызвана или нервозностью, или какой-нибудь реакцией на изотопы, которые применяли при сканировании.
— Так бывает, — подтвердил я. — Особенно когда проводят много исследований и изотопы накапливаются в организме.
Синди кивнула:
— Она очень устала. Я думаю, сегодня вы не сможете с ней порисовать.
— Думаю, да.
— Как неудачно сложилось. У вас не было времени применить свои методы.
— Как она перенесла процедуры?
— Так измучилась после припадка, что была совсем апатичной.
Синди бросила взгляд на кровать, быстро отвернулась и уперлась ладонями в диван.
Наши глаза опять встретились. Женщина подавила зевок.
— Извините.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Благодарю. Но мне ничего не приходит в голову. — Она прикрыла глаза.
— Отдыхайте, — проговорил я и направился к двери.
— Доктор Делавэр.
— Да?
— По поводу этого визита на дом. Когда мы наконец выберемся отсюда, вы все еще намерены нанести нам визит, да?
— Конечно.
— Отлично.
Что-то в ее голосе — какая-то резкость, которой я не слышал раньше, — вынудило меня задержаться.
Но Синди лишь повторила:
— Отлично, — и отвернулась, будто примирившись с неизбежностью. Словно только что создавшийся критический момент пошел на спад. Когда она начала теребить свою косу, я вышел.
* * *
Вики Боттомли не было видно, дежурила незнакомая мне медсестра. Сделав отметку в истории болезни, я перечитал записи Стефани, невропатолога и консультирующего эндокринолога по имени Алан Маколей, обладавшего крупным и решительным почерком.
Невропатолог не обнаружил в двух последовательных электроэнцефалограммах никаких отклонений от нормы и полагался на Маколея, который заявлял, что признаков нарушения обмена веществ нет, хотя лабораторные исследования все еще анализировались. Насколько можно судить, поджелудочная железа Кэсси в структурном и биохимическом отношении абсолютно нормальна. Маколей предлагал продолжить генетические исследования и сканирование, чтобы исключить какую-либо опухоль мозга, и рекомендовал дальнейшие «интенсивные психологические консультации с доктором Делавэром».
Я не был знаком с этим врачом, и меня удивило упоминание моего имени. Желая понять, что он имел в виду под словом «интенсивные», я разыскал его телефон в больничном справочнике и позвонил.
— Маколей слушает.
— Доктор Маколей, это Алекс Делавэр — психолог, наблюдающий Кэсси Джонс.
— Вам повезло. Давно ее видели?
— Минуту назад.
— Как она?
— Будто выжата — изнурена припадком, я полагаю.
— Вероятно.
— Мать сказала, что желудок не удержал обед.
— Мать, да?.. Итак, чем могу быть вам полезен?
— Я прочитал ваши записи — насчет психологической поддержки. И подумал, нет ли у вас каких-нибудь предложений.
Длительная пауза.
— Где вы сейчас? — наконец спросил Маколей.
— У стола дежурной сестры в «палатах Чэппи».
— О'кей, слушайте. Через двадцать минут у меня начинается прием диабетиков. Я могу прийти туда чуть раньше — скажем, через пять минут. Почему бы нам не встретиться? Третий этаж, восточная сторона.
* * *
Заметив меня, он помахал рукой, и я понял, что видел его накануне, на собрании в память о докторе Эшморе. Смуглый лысый мужчина, который говорил хрипловатым голосом о Техасе и «смит-и-вессонах» в каждой сумке.
Стоя, он выглядел еще более крупным. Мощные покатые плечи и руки грузчика. Белая рубашка-поло, выпущенная поверх джинсов, ковбойские сапоги. Пропуск прицеплен прямо над изображением жокея и коня. Разговаривая с долговязым парнем лет семнадцати, он держал в одной руке стетоскоп, а другой изображал движения самолета — крутое пикирование и быстрый набор высоты.
За пятнадцать минут до начала приема в холле отделения эндокринологии начал собираться народ. На стенах висели плакаты о правильном питании. На столе рядом с брошюрами и пакетиками заменителя сахара стопками были сложены детские книжки и потрепанные журналы.
Маколей хлопнул парня по спине, я услышал обрывок фразы:
— Ты делаешь все, как надо, — продолжай в том же духе. Не давай ей портить себе жизнь и постарайся немного развлечься.
— Ага, правильно, — поддакнул парень. Большой подбородок и крупный нос. Большие уши, в каждом по три золотых кольца. Намного выше шести футов, но перед Маколеем он казался маленьким. Жирная желтоватая кожа, будто смазанная маслом, прыщи на щеках и лбу. Волосы подстрижены в стиле «новой волны», так что прическа имела больше линий и углов, чем самые эротические мечты архитектора.
— Намечается вечеринка, — мрачно проговорил он.
— А, так ты любитель этого дела, парень, — воскликнул Маколей. — Только воздерживайся от сахара.
— Да я его...
— Ну, Кес, с этим все в порядке. Этим ты можешь заниматься до изнеможения, при условии, что будешь пользоваться презервативом.
Парень невольно усмехнулся.
Маколей еще раз хлопнул его по спине:
— Ну все, валяй отсюда, убирайся, сгинь. У меня полно больных, которые требуют внимания.
— Ага, хорошо. — Парень вынул пачку сигарет, сунул одну в рот, но не прикурил.
— Эй, балбес, — проговорил Маколей, — твои легкие — это не моя проблема.
Парень засмеялся и поплелся прочь. Маколей подошел ко мне:
— Непослушные подростки с тяжелой формой диабета. Я знаю, что когда умру, то попаду в рай, потому что в аду я уже был.
Он резко протянул мощную руку. Кисть была крупной, но пожатие сдержанным. Его лицо было похоже на физиономию таксы с примесью бультерьера: толстый нос, полные губы, маленькие темные потупленные глаза. Лысина и щетина придавали ему вид человека за сорок. Но я понял, что ему около тридцати пяти.
— Эл Маколей.
— Алекс Делавэр.
— Встреча двух Элов, — заметил он. — Давайте уйдем отсюда, пока аборигены не проявили нетерпения.
Он провел меня через двери, открывающиеся в обе стороны, подобные тем, что были в приемной у Стефани, мимо регистраторов, медсестер и врачей, звонящих телефонов и скрипящих авторучек в кабинет для приема пациентов, в котором висела таблица содержания сахара в продуктах питания, выпускаемая одной из сетей магазинов «быстрой пищи». Пять групп продуктов, среди которых особо выделялись различные «бургеры» и «фри».
— Чем могу быть полезен? — спросил он, садясь на стул и вращаясь на нем туда-сюда.
— Есть ли у вас какие-нибудь предположения по поводу состояния Кэсси?
— Состояния? Но душевное состояние — это ваша специализация, а?
— Да, в совершенном мире это было бы так, Эл. Но, к сожалению, реальность не подчиняется нашим желаниям.
Маколей фыркнул, провел рукой по голове, приглаживая несуществующие волосы. Кто-то забыл на столе резиновый молоточек для определения реакции. Он взял его и стукнул себя по колену.
— Вы рекомендовали интенсивную психологическую поддержку, и я подумал...
— Не являюсь ли я слишком чувствительным типом или не считаю ли этот случай подозрительным, так? Ответ — второе предположение. Я прочел ваши замечания в истории болезни, порасспросил вокруг о вас и обнаружил, что вы — классный специалист. Поэтому и решил вложить свою небольшую лепту.
— Значит, считаете случай подозрительным? Как синдром Мюнхгаузена «по доверенности»?
— Называйте как хотите — я занимаюсь эндокринной системой, а не психологией. Но у этого ребенка с обменом веществ все в порядке, могу поручиться.
— Вы уверены?
— Послушайте, уже не первый раз мне приходится заниматься этим случаем — я исследовал девочку несколько месяцев тому назад, когда предполагалось, что у нее кровавый стул. Кроме мамаши, никто этого стула не видел, а красные пятна на пеленке ничего мне не говорят. Может, это сыпь — раздражение от ткани. Мой первый осмотр был очень тщательным. Были проведены все необходимые эндокринные исследования, и даже более того.
— Но есть свидетели последнего припадка.
— Знаю, — раздраженно бросил он. — Медсестра и неспециалист. И низкое содержание сахара в крови объясняет этот припадок с физиологической стороны. Но не объясняет причину. Никаких генетических нарушений и проблем с обменом веществ у ребенка нет, поджелудочная железа работает отлично. Сейчас я занимаюсь тем, что пропахиваю старую борозду, только дополнительно включаю некоторые экспериментальные пробы, которые перенял у медицинской школы, — все-таки они еще придерживаются основ научной методики. Так что перед нами ребенок, которого, возможно, исследовали больше, чем любого другого пациента Западной педиатрической. Не желаете ли сообщить Гиннессу?
— А что, если это что-то идиопатическое — редкая разновидность какой-нибудь известной болезни?
Маколей взглянул на меня, переложил молоточек из одной руки в другую и сказал:
— Все возможно.
— Но вы так не думаете?
— Чего я не думаю, так это того, что у нее не в порядке эндокринная система. Она — здоровый ребенок, а гипогликемия вызывается какими-то иными причинами.
— Может, кто-то дал ей что-нибудь?
Он подбросил молоток в воздух и подцепил его двумя пальцами. Повторил трюк еще пару раз, а затем спросил:
— А вы как считаете? — Он улыбнулся. — Мне все хотелось узнать, что думает по этому поводу человек вашей специальности. Если серьезно, да, именно это я и предполагаю. Логично, не так ли, особенно если учитывать историю болезни. А также смерть ее родного брата.
— Вы были консультантом у него?
— Нет. На каких основаниях? Там ведь были проблемы с дыханием. Я не хочу сказать, что его смерть непременно носит зловещий характер — младенцы действительно внезапно умирают. Но в данном случае совпадение заставляет задуматься, согласны?
Я кивнул:
— Когда я услышал о гипогликемии, мне сразу же пришла мысль об отравлении инсулином. Но Стефани сказала, что на теле Кэсси свежих следов уколов не было.
— Может быть, — пожал плечами Маколей. — Я не проводил полного осмотра. Но для того, чтобы незаметно сделать инъекцию, существуют разные способы. Использование очень тонкой иглы — шприцы новых моделей. Выбор места, где легко не заметить след укола, — складки ягодиц, кожа под коленями, между пальцами ног, на голове под волосами. Мои пациенты-наркоманы весьма изобретательны, вводят инсулин прямо под кожу. Такой булавочный укол очень быстро заживает.
— Вы говорили о своих подозрениях Стефани?
— Конечно, но она все еще придерживается мнения, что это что-то неизвестное. Между нами говоря, у меня было такое ощущение, что ей не хотелось слушать об этом. Разумеется, для меня лично это не имеет никакого значения — всё, сбегаю. Вообще отсюда, между прочим.
— Уходите из больницы?
— Можете быть уверены. Еще месяц, а потом — прочь, на более спокойные пастбища. Мне нужен этот месяц, чтобы закончить с моими больными. А то будет скандал — множество рассерженных семей. Поэтому мне меньше всего хотелось бы впутываться в семейные дела Чака Джонса, особенно тогда, когда я ничем не могу помочь.
— Не можете помочь именно потому, что это его семья?
Он покачал головой:
— Было бы приятно ответить «да» — ведь все это сплошная политика. Но на самом деле из-за самой болезни. Кэсси могла бы быть чьей угодно внучкой, и мы бы все равно попусту тратили время, потому что у нас нет фактов. Возьмем нас с вами. Вы знаете, что происходит. Я знаю, что происходит. Стефани тоже считала, что знает, пока не вцепилась в эту гипогликемию. Но одно знание юридически ничего не значит, не так ли? Потому что мы не можем ничего доказать. Именно это меня бесит в случаях жестокого обращения с детьми — кто-то обвиняет родителей, они все отрицают, уходят из этой клиники или просто просят сменить лечащего врача. И, даже если бы вы могли доказать, что происходит что-то не то, вам придется иметь дело с адвокатами, бумагомаранием, годами таскаться по судам, втоптать вашу репутацию в грязь. А тем временем дело ребенка лежит в ящике, и вы не можете добиться даже ограничения родительских прав.
— Такое впечатление, что вы имели дело с подобными случаями.
— Моя жена работает в окружной патронажной службе. Эта служба настолько перегружена, что даже дела детей с переломами не рассматриваются как случаи первоочередной важности. Но так обстоят дела везде. У меня был случай, там, в Техасе. Ребенок, больной диабетом. Мать не давала ему инсулин, и в течение черт-те скольких часов нам пришлось бороться за его жизнь. А мать была медсестрой. Хирургической сестрой высшего класса.
— Кстати, о сестрах, — заметил я. — Что вы думаете насчет ведущей сестры Кэсси?
— А кто это? А, да, Вики. Я считаю, что Вики капризная стерва, но в общем она действительно хороший работник в той сфере, которой занимается. — Опущенные веки поднялись. — Она? Чепуха. Я никогда об этом не думал, но здесь нет никакого смысла, согласны? Ведь, кроме последнего припадка, все предыдущие начинались дома?
— Вики посещала Джонсов на дому, правда, только пару раз, а этого недостаточно, чтобы причинить столько вреда.
— Кроме того, — заметил Маколей, — эти самые Мюнхгаузены — всегда матери? А мать Кэсси довольно странная, по крайней мере, по моему необразованному мнению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Через секунду девочка уже спала, дыша в одном ритме с вливающимися в ее руку каплями жидкости.
Синди протянула руку и погладила щечку дочери. Один из плюшевых зверьков свалился на пол. Женщина подняла игрушку и хотела положить рядом с подносом, но поднос оказался дальше, чем она рассчитывала, и Синди потеряла равновесие. Я схватил ее за локоть и удержал. Под блузкой рука была тонкой и гибкой. Я отпустил Синди, но она какое-то время продолжала держаться за меня.
Я заметил следы беспокойства — те линии вокруг глаз и рта, которые с возрастом превратятся в морщинки. Наши глаза встретились. Ее были полны страха перед неизвестностью. Она отошла и села на диван-кровать.
— Было какое-нибудь обследование? — спросил я, хотя перед тем как прийти сюда прочел записи в истории болезни.
— Уколы и анализы. Сканирования всех видов. Мы очень задержались с обедом, и желудок Кэсси его не принял.
— Бедняжка.
Синди прикусила губу:
— Доктор Ивз говорит, что эта потеря аппетита вызвана или нервозностью, или какой-нибудь реакцией на изотопы, которые применяли при сканировании.
— Так бывает, — подтвердил я. — Особенно когда проводят много исследований и изотопы накапливаются в организме.
Синди кивнула:
— Она очень устала. Я думаю, сегодня вы не сможете с ней порисовать.
— Думаю, да.
— Как неудачно сложилось. У вас не было времени применить свои методы.
— Как она перенесла процедуры?
— Так измучилась после припадка, что была совсем апатичной.
Синди бросила взгляд на кровать, быстро отвернулась и уперлась ладонями в диван.
Наши глаза опять встретились. Женщина подавила зевок.
— Извините.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Благодарю. Но мне ничего не приходит в голову. — Она прикрыла глаза.
— Отдыхайте, — проговорил я и направился к двери.
— Доктор Делавэр.
— Да?
— По поводу этого визита на дом. Когда мы наконец выберемся отсюда, вы все еще намерены нанести нам визит, да?
— Конечно.
— Отлично.
Что-то в ее голосе — какая-то резкость, которой я не слышал раньше, — вынудило меня задержаться.
Но Синди лишь повторила:
— Отлично, — и отвернулась, будто примирившись с неизбежностью. Словно только что создавшийся критический момент пошел на спад. Когда она начала теребить свою косу, я вышел.
* * *
Вики Боттомли не было видно, дежурила незнакомая мне медсестра. Сделав отметку в истории болезни, я перечитал записи Стефани, невропатолога и консультирующего эндокринолога по имени Алан Маколей, обладавшего крупным и решительным почерком.
Невропатолог не обнаружил в двух последовательных электроэнцефалограммах никаких отклонений от нормы и полагался на Маколея, который заявлял, что признаков нарушения обмена веществ нет, хотя лабораторные исследования все еще анализировались. Насколько можно судить, поджелудочная железа Кэсси в структурном и биохимическом отношении абсолютно нормальна. Маколей предлагал продолжить генетические исследования и сканирование, чтобы исключить какую-либо опухоль мозга, и рекомендовал дальнейшие «интенсивные психологические консультации с доктором Делавэром».
Я не был знаком с этим врачом, и меня удивило упоминание моего имени. Желая понять, что он имел в виду под словом «интенсивные», я разыскал его телефон в больничном справочнике и позвонил.
— Маколей слушает.
— Доктор Маколей, это Алекс Делавэр — психолог, наблюдающий Кэсси Джонс.
— Вам повезло. Давно ее видели?
— Минуту назад.
— Как она?
— Будто выжата — изнурена припадком, я полагаю.
— Вероятно.
— Мать сказала, что желудок не удержал обед.
— Мать, да?.. Итак, чем могу быть вам полезен?
— Я прочитал ваши записи — насчет психологической поддержки. И подумал, нет ли у вас каких-нибудь предложений.
Длительная пауза.
— Где вы сейчас? — наконец спросил Маколей.
— У стола дежурной сестры в «палатах Чэппи».
— О'кей, слушайте. Через двадцать минут у меня начинается прием диабетиков. Я могу прийти туда чуть раньше — скажем, через пять минут. Почему бы нам не встретиться? Третий этаж, восточная сторона.
* * *
Заметив меня, он помахал рукой, и я понял, что видел его накануне, на собрании в память о докторе Эшморе. Смуглый лысый мужчина, который говорил хрипловатым голосом о Техасе и «смит-и-вессонах» в каждой сумке.
Стоя, он выглядел еще более крупным. Мощные покатые плечи и руки грузчика. Белая рубашка-поло, выпущенная поверх джинсов, ковбойские сапоги. Пропуск прицеплен прямо над изображением жокея и коня. Разговаривая с долговязым парнем лет семнадцати, он держал в одной руке стетоскоп, а другой изображал движения самолета — крутое пикирование и быстрый набор высоты.
За пятнадцать минут до начала приема в холле отделения эндокринологии начал собираться народ. На стенах висели плакаты о правильном питании. На столе рядом с брошюрами и пакетиками заменителя сахара стопками были сложены детские книжки и потрепанные журналы.
Маколей хлопнул парня по спине, я услышал обрывок фразы:
— Ты делаешь все, как надо, — продолжай в том же духе. Не давай ей портить себе жизнь и постарайся немного развлечься.
— Ага, правильно, — поддакнул парень. Большой подбородок и крупный нос. Большие уши, в каждом по три золотых кольца. Намного выше шести футов, но перед Маколеем он казался маленьким. Жирная желтоватая кожа, будто смазанная маслом, прыщи на щеках и лбу. Волосы подстрижены в стиле «новой волны», так что прическа имела больше линий и углов, чем самые эротические мечты архитектора.
— Намечается вечеринка, — мрачно проговорил он.
— А, так ты любитель этого дела, парень, — воскликнул Маколей. — Только воздерживайся от сахара.
— Да я его...
— Ну, Кес, с этим все в порядке. Этим ты можешь заниматься до изнеможения, при условии, что будешь пользоваться презервативом.
Парень невольно усмехнулся.
Маколей еще раз хлопнул его по спине:
— Ну все, валяй отсюда, убирайся, сгинь. У меня полно больных, которые требуют внимания.
— Ага, хорошо. — Парень вынул пачку сигарет, сунул одну в рот, но не прикурил.
— Эй, балбес, — проговорил Маколей, — твои легкие — это не моя проблема.
Парень засмеялся и поплелся прочь. Маколей подошел ко мне:
— Непослушные подростки с тяжелой формой диабета. Я знаю, что когда умру, то попаду в рай, потому что в аду я уже был.
Он резко протянул мощную руку. Кисть была крупной, но пожатие сдержанным. Его лицо было похоже на физиономию таксы с примесью бультерьера: толстый нос, полные губы, маленькие темные потупленные глаза. Лысина и щетина придавали ему вид человека за сорок. Но я понял, что ему около тридцати пяти.
— Эл Маколей.
— Алекс Делавэр.
— Встреча двух Элов, — заметил он. — Давайте уйдем отсюда, пока аборигены не проявили нетерпения.
Он провел меня через двери, открывающиеся в обе стороны, подобные тем, что были в приемной у Стефани, мимо регистраторов, медсестер и врачей, звонящих телефонов и скрипящих авторучек в кабинет для приема пациентов, в котором висела таблица содержания сахара в продуктах питания, выпускаемая одной из сетей магазинов «быстрой пищи». Пять групп продуктов, среди которых особо выделялись различные «бургеры» и «фри».
— Чем могу быть полезен? — спросил он, садясь на стул и вращаясь на нем туда-сюда.
— Есть ли у вас какие-нибудь предположения по поводу состояния Кэсси?
— Состояния? Но душевное состояние — это ваша специализация, а?
— Да, в совершенном мире это было бы так, Эл. Но, к сожалению, реальность не подчиняется нашим желаниям.
Маколей фыркнул, провел рукой по голове, приглаживая несуществующие волосы. Кто-то забыл на столе резиновый молоточек для определения реакции. Он взял его и стукнул себя по колену.
— Вы рекомендовали интенсивную психологическую поддержку, и я подумал...
— Не являюсь ли я слишком чувствительным типом или не считаю ли этот случай подозрительным, так? Ответ — второе предположение. Я прочел ваши замечания в истории болезни, порасспросил вокруг о вас и обнаружил, что вы — классный специалист. Поэтому и решил вложить свою небольшую лепту.
— Значит, считаете случай подозрительным? Как синдром Мюнхгаузена «по доверенности»?
— Называйте как хотите — я занимаюсь эндокринной системой, а не психологией. Но у этого ребенка с обменом веществ все в порядке, могу поручиться.
— Вы уверены?
— Послушайте, уже не первый раз мне приходится заниматься этим случаем — я исследовал девочку несколько месяцев тому назад, когда предполагалось, что у нее кровавый стул. Кроме мамаши, никто этого стула не видел, а красные пятна на пеленке ничего мне не говорят. Может, это сыпь — раздражение от ткани. Мой первый осмотр был очень тщательным. Были проведены все необходимые эндокринные исследования, и даже более того.
— Но есть свидетели последнего припадка.
— Знаю, — раздраженно бросил он. — Медсестра и неспециалист. И низкое содержание сахара в крови объясняет этот припадок с физиологической стороны. Но не объясняет причину. Никаких генетических нарушений и проблем с обменом веществ у ребенка нет, поджелудочная железа работает отлично. Сейчас я занимаюсь тем, что пропахиваю старую борозду, только дополнительно включаю некоторые экспериментальные пробы, которые перенял у медицинской школы, — все-таки они еще придерживаются основ научной методики. Так что перед нами ребенок, которого, возможно, исследовали больше, чем любого другого пациента Западной педиатрической. Не желаете ли сообщить Гиннессу?
— А что, если это что-то идиопатическое — редкая разновидность какой-нибудь известной болезни?
Маколей взглянул на меня, переложил молоточек из одной руки в другую и сказал:
— Все возможно.
— Но вы так не думаете?
— Чего я не думаю, так это того, что у нее не в порядке эндокринная система. Она — здоровый ребенок, а гипогликемия вызывается какими-то иными причинами.
— Может, кто-то дал ей что-нибудь?
Он подбросил молоток в воздух и подцепил его двумя пальцами. Повторил трюк еще пару раз, а затем спросил:
— А вы как считаете? — Он улыбнулся. — Мне все хотелось узнать, что думает по этому поводу человек вашей специальности. Если серьезно, да, именно это я и предполагаю. Логично, не так ли, особенно если учитывать историю болезни. А также смерть ее родного брата.
— Вы были консультантом у него?
— Нет. На каких основаниях? Там ведь были проблемы с дыханием. Я не хочу сказать, что его смерть непременно носит зловещий характер — младенцы действительно внезапно умирают. Но в данном случае совпадение заставляет задуматься, согласны?
Я кивнул:
— Когда я услышал о гипогликемии, мне сразу же пришла мысль об отравлении инсулином. Но Стефани сказала, что на теле Кэсси свежих следов уколов не было.
— Может быть, — пожал плечами Маколей. — Я не проводил полного осмотра. Но для того, чтобы незаметно сделать инъекцию, существуют разные способы. Использование очень тонкой иглы — шприцы новых моделей. Выбор места, где легко не заметить след укола, — складки ягодиц, кожа под коленями, между пальцами ног, на голове под волосами. Мои пациенты-наркоманы весьма изобретательны, вводят инсулин прямо под кожу. Такой булавочный укол очень быстро заживает.
— Вы говорили о своих подозрениях Стефани?
— Конечно, но она все еще придерживается мнения, что это что-то неизвестное. Между нами говоря, у меня было такое ощущение, что ей не хотелось слушать об этом. Разумеется, для меня лично это не имеет никакого значения — всё, сбегаю. Вообще отсюда, между прочим.
— Уходите из больницы?
— Можете быть уверены. Еще месяц, а потом — прочь, на более спокойные пастбища. Мне нужен этот месяц, чтобы закончить с моими больными. А то будет скандал — множество рассерженных семей. Поэтому мне меньше всего хотелось бы впутываться в семейные дела Чака Джонса, особенно тогда, когда я ничем не могу помочь.
— Не можете помочь именно потому, что это его семья?
Он покачал головой:
— Было бы приятно ответить «да» — ведь все это сплошная политика. Но на самом деле из-за самой болезни. Кэсси могла бы быть чьей угодно внучкой, и мы бы все равно попусту тратили время, потому что у нас нет фактов. Возьмем нас с вами. Вы знаете, что происходит. Я знаю, что происходит. Стефани тоже считала, что знает, пока не вцепилась в эту гипогликемию. Но одно знание юридически ничего не значит, не так ли? Потому что мы не можем ничего доказать. Именно это меня бесит в случаях жестокого обращения с детьми — кто-то обвиняет родителей, они все отрицают, уходят из этой клиники или просто просят сменить лечащего врача. И, даже если бы вы могли доказать, что происходит что-то не то, вам придется иметь дело с адвокатами, бумагомаранием, годами таскаться по судам, втоптать вашу репутацию в грязь. А тем временем дело ребенка лежит в ящике, и вы не можете добиться даже ограничения родительских прав.
— Такое впечатление, что вы имели дело с подобными случаями.
— Моя жена работает в окружной патронажной службе. Эта служба настолько перегружена, что даже дела детей с переломами не рассматриваются как случаи первоочередной важности. Но так обстоят дела везде. У меня был случай, там, в Техасе. Ребенок, больной диабетом. Мать не давала ему инсулин, и в течение черт-те скольких часов нам пришлось бороться за его жизнь. А мать была медсестрой. Хирургической сестрой высшего класса.
— Кстати, о сестрах, — заметил я. — Что вы думаете насчет ведущей сестры Кэсси?
— А кто это? А, да, Вики. Я считаю, что Вики капризная стерва, но в общем она действительно хороший работник в той сфере, которой занимается. — Опущенные веки поднялись. — Она? Чепуха. Я никогда об этом не думал, но здесь нет никакого смысла, согласны? Ведь, кроме последнего припадка, все предыдущие начинались дома?
— Вики посещала Джонсов на дому, правда, только пару раз, а этого недостаточно, чтобы причинить столько вреда.
— Кроме того, — заметил Маколей, — эти самые Мюнхгаузены — всегда матери? А мать Кэсси довольно странная, по крайней мере, по моему необразованному мнению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60